Как убивали Бандеру — страница 41 из 49

Вот она, райская жизнь!

Мне крупно повезло: в нашем посольстве в Хельсинки забеременела незамужняя сотрудница, сказочно образовалась вакансия секретаря консульского отдела посольства СССР в Финляндии, и меня, неженатого комсомольца (о боже!), начали оформлять на эту должность, направив на подготовку в отдел скандинавских стран. Хельсинки тогда был симпатичным, но сумрачным, царил сухой закон (что не мешало), до сих пор помню пьяного финна, бредущего с расстегнутой ширинкой по улице Маннергейма. Но поразили меня не столько магазины, забитые товаром всех мастей, сколько дух свободы, обилие самых разнообразных книг и газет. Зайдя в книжный магазин с русским прилавком, я осторожно рассматривал эмигрантских писателей, однако покупать не посмел – опасался Всевидящего Глаза (всеобщее заблуждение). Наконец выбрался в иностранный отдел и приобрел «Доктора Живаго» (но на английском) – сердце билось, как заячий хвост. Свою дипломатическую карьеру я связывал с бесконечной циркуляцией среди иностранцев, заваливающих меня водопадами ценной информации, которую я собирался достойно докладывать любимому правительству. Но меня ожидало разочарование: молодые сотрудники МИДа с иностранцами почти не встречались, работали толмачами или составляли по газетам справки по отдельным проблемам. Контакты с иностранцами поддерживали в основном дипломаты, начиная с первого секретаря и выше. В нашем посольстве в Финляндии я узрел массу напористых мужичков, которые катались на заграничных машинах (дипломаты ездили на «Волгах») и активно работали с иностранцами. Это были ближние и дальние соседи: «ближние» это КГБ (МИД до высотки размещался на Лубянке, у памятника Воровскому) и «дальние» – ГРУ. В то время в МГИМО о разведке лекций не читали и вообще это слово не упоминалось – секрет секретов! Заведующим консульским отделом нашего посольства был жгучий брюнет Григорий Голуб (герой «Оптимистов» носит такую же фамилию), сотрудник разведки КГБ, детдомовец, бывший танкист с многочисленными ранениями, прошедший через всю войну, отец актрисы Марины Голуб. Именно Григорий Ефимович разрисовал мне прелести разведки и подвигнул на переход в это ведомство. В дальнейшем я уже работал в МИДе под крышей, в том числе в наших посольствах в Великобритании и Дании, мгимовская подготовка оказалась вполне достаточной для общения с самыми высокопоставленными иностранцами. В Англии и Дании я встречался с американскими и прочими дипломатами, с английскими и датскими министрами, никто от меня не бегал, правда, я не просил посмотреть в глаза.

Шпионы, вокруг одни шпионы

Немного о шпионах, которые так волнуют героев «Оптимистов». Американский пилот Пауэрс был сбит в 1960 году, и Хрущев умело и дерзко использовал это для срыва переговоров с Эйзенхауэром, однако все эти дела творились высоко над нашими головами. Известных шпионов в то время было двое: грушник Попов (арест 1959) и грушник Пеньковский (арест 1962), оба фронтовики, оба расстреляны. О шпионах в МИДе в то время я не слышал, гораздо позже стали известны Огородник (см. фильм «ТАСС уполномочен заявить») и – самый крупный шпион в МИДе! – зам. главного представителя СССР в ООН Аркадий Шевченко. Однако шпионов и перебежчиков в КГБ и ГРУ всегда было намного больше. Существует и поныне два мифа: в народе считают, что все дипломаты – шпионы, а в советских колониях убеждены, что все кагэбэшники следят за честными советскими людьми. Первый миф соответствует реалиям лишь на 2/3 (прилично!), второй миф касается лишь одной из функций КГБ за рубежом – обеспечение безопасности нашей колонии (этим обычно занимаются не больше 1–3 человек, причем главные их задачи сводятся к агентурному проникновению в контрразведку противника). На память приходят случаи высылки на родину по инициативе КГБ: опасное пьянство (задержка полицией, гуляние в голом виде по улице в белой горячке), скандальный адюльтер (был случай, когда посол сошелся с женой своего водителя, который чуть не зарубил его топором), подозрительные связи с иностранцами, о которых не поставлено в известность руководство. Сколько угодно и абсурдных решений: например, одного многодетного дипломата засекли в злачном районе Сохо в Лондоне, где он беседовал якобы с проституткой, – выслали, хотя попробуй докажи, проститутка эта или учительница? Другой дипломат был выслан из-за недостаточно резких суждений о Сахарове – дань времени! Когда я служил резидентом в Копенгагене, приходилось высылать по указанию Центра за прошлые грехи: одного товарища за давние сексуальные приключения во французской гостинице (кто-то стукнул в Москве), другого за то, что не сообщил о службе дяди в гестапо во время войны. Иногда резиденты сводили личные счеты, всякое бывало. С моей точки зрения, содружество посла с резидентами внешней и военной разведки – залог успеха всех трех ведомств, причем посол является фигурой № 1, о чем часто забывают зарвавшиеся резиденты. Впрочем, порой и послы воображают себя всесильными хозяевами.

Как жировали за бугром

Еще один миф о том, что дипломаты за границей жируют. Весной 1961 года мы с беременной женой выезжали в Лондон с полным набором кастрюль, сковородок и прочей кухонной утвари, не говоря о коляске, были поселены в полуподвальную квартиру на Earl’s Terrace, где жила еще одна семья с двумя детьми. Я выезжал в звании старлея под прикрытием третьего секретаря, наша комната выходила на помойку. Через полтора года после отъезда одной семьи нас переселили в комнату в коммуналке на втором этаже. И таков был иерархический путь наверх всех сотрудников посольства. Посол жил в посольстве, советники – в отдельных квартирах. Тогда мы платили за жилье полностью, потом коммуналки ликвидировали, посольство снимало квартиры для сотрудников, которые оплачивали 10 % ренты. В советской колонии царил дух экономии, часто граничивший со стяжательством. Распродажи пользовались завидной популярностью, работал кооперативный магазин, где товары, особенно советские, продавались дешево. Помню, из-за нелицензионной этикетки «коньяк» торгпредство не смогло продать армянский коньяк и отправило его в магазин по фунту за бутылку. Секретарь профсоюзной организации (с большевистских времен в целях конспирации так называли парторганизацию) громогласно предупреждал: «Товарищи, просьба не разбрасывать бутылки в Кью-гарденс (излюбленное место отдыха в Лондоне, другим местом был отдаленный Гастингс, где у посольства имелась дача). Как третий секретарь посольства я получал 120 фунтов стерлингов в месяц, средней руки мужской костюм стоил тогда около 30 фунтов. В рестораны с женой мы не ходили, даже скотч-виски в обычных магазинах стоил для нас дорого, правда, в кооперативе покупали, пардон, дешевое пойло Canadian Club. К этому стоит добавить весьма дорогое детское питание для народившегося дитяти. Однако, конечно, на фоне советского бытия эта жизнь выглядела шикарной. С годами положение загранработников улучшалось, хотя все копили: кто на кооперативную квартиру в Москве, кто на машину, кто для родственников, подавляющее большинство покупали и перепродавали заграничные шмотки, одно время в цене были даже пластиковые пакеты (до сих пор смотрю на них с болью, отправляя в помойку). Однажды в Копенгаген прибыл на съезд датских коммунистов Константин Черненко, тогда еще даже не кандидат в члены политбюро, однако человек весьма влиятельный. Мы просили поднять зарплату всем нашим загранработникам и в целях подтверждения трудностей жизни провели Константина Устиновича по самым дорогим магазинам, где туфли стоили по 500 долларов (тогдашних!), а продукты просто по королевским ценам. «Как же живут трудящиеся?» – изумлялся Черненко, и в результате зарплату нам подняли аж на 30 %.

Буржуйство в КГБ

Еще один миф – это о том, как жировали в КГБ. Конечно, зарплаты у нас были высокие, рядовой опер – уполномоченный получал в два и больше раза, чем инженер. Жилье и дачи предоставлялись в первую очередь высшему командному звену и приближенным. Я, например, никогда от КГБ квартиры не получал. Когда я занял должность заместителя начальника отдела (вроде бы командный состав), то получил привилегированное право на пошив раз в год костюма в ателье КГБ и на ондатровую шапку (!), кроме того, я мог получать парное молоко и цыплят из подсобного хозяйства КГБ. Конечно, начальник разведки и его заместители имели доступ к дешевым продуктам на Грановского, в буфетах разведки и всего КГБ в 70-е продавали мясную кулинарию, которая ничем не отличалась от оной в городских магазинах. Система была организована весьма хитроумно: сотрудники ЦК получали меньше, чем в КГБ, зато в столовой и буфетах ЦК дефицитные продукты продавались по коммунистическим ценам, и никто не упускал случая при визите туда пообедать в местной столовке. Ведомственные санатории и дома отдыха КГБ в летний сезон были переполнены, опять же путевки в первую очередь получало начальство (для него даже имелись люксы), уже будучи резидентом и полковником, я жил в крымском санатории КГБ с двумя соседями. Условия в подобных заведениях были намного лучше (конечно, с годами все большую роль в КГБ играли блат и связи).

Партия – наш рулевой

После смерти Сталина нами в полную меру стала верховодить коммунистическая партия. Приход в МИД завотдела из ЦК (так в «Оптимистах») не экзотика, в КГБ также влилось много партийных кадров, причем, как правило, на руководящие должности. Даже в резидентуры КГБ приезжали слабо подготовленные партийные работники, некоторые приспособились и преуспевали, другие не продвинулись. Особенно ЦК «укрепил» второй главк (контрразведку) и созданное в 1967 году пятое управление во главе с Филиппом Бобковым. ЦК для нас был царь и бог, ослушаться его никто не мог. К тому же там, особенно в международном отделе и ряде других, служили такие выдающиеся личности, как Шахназаров, Загладин, Черняев, на фоне которых наши лидеры выглядели пигмеями, у них был широкий взгляд на мир, и вместе с другими они предопределили перестройку. Ко мне, тогда резиденту КГБ в Дании, во время командировок частенько захаживал зам. зав. международным отделом Виталий Шапошников, за бутылкой виски я читал ему свои «крамольные» стихи и прямо говорил, что глупо запрещать нашим загранработникам выезжать, например, из Копенгагена на уик-энд в Париж без решения ЦК – зачем этот бюрократизм? Он все наматывал на ус, очень любил песни Высоцкого, а своего бывшего коллегу начальника разведки Владимира Крючкова именовал не иначе как «Володя». С критикой советских порядков (конечно, без диссидентства) выступал мой товарищ, сотрудник отдела пропаганды Лев Оников, очень чистый и честный человек. Однажды в Копенгагене я повел его в портовый кабачок, где ему на колени неожиданно водрузилась проститутка. Лев, глазом не моргнув, просидел с ней в таком положении минут двадцать, не согнал, терпеливо выслушивал ее речи. Потом он объяснил мне, что она по-своему тоже пролетариат и с ней надо проводить разъяснительную работу. Он свято верил в идеалы коммунизма.