Я знаю, что М. Горбачёв беспредельно верил Болдину, и на это у него были определённые основания. Кажется, в 1981 году Горбачёв вскользь упомянул, что у него наконец-то появился хороший помощник с двумя образованиями (Тимирязевская академия и партийное), прошедший школу работы в ЦК и в редакции "Правды", знающий, и, главное, судя по рекомендациям, честный человек. Когда я вскоре познакомился с Болдиным, он произвёл на меня впечатление кабинетного партийного работника. Был он сдержан, немногословен, держался несколько особняком от большинства помощников членов Политбюро. Трудно было даже сравнивать его, например, с помощниками Брежнева — Г. Цукановым и А. Александровым, с помощником Ю. В. Андропова — А. И. Вольским и другими. Думаю, М. Горбачёв проникся особой симпатией к Болдину в тяжёлый для себя период, когда страной руководил К. У. Черненко. Тогда, особенно в апреле — мае 1984 года, многие из тех, кто ещё недавно, при Ю. В. Андропове, превозносил Горбачёва, отвернулись от него. Настоящих близких людей осталось немного. Среди них был и Болдин. Тогда он не изменил своему шефу, да и в других сложных ситуациях, в которых оказывался Горбачёв, оставался предан.
Первое время после избрания М. С. Горбачёва Генеральным секретарём Болдин был все тем же незаметным, скромным, пунктуальным помощником, старавшимся быть объективным, не вмешиваться в ход событий. Но власть портит мелких людей. И вот вскоре из скромного "служаки" вырастает "серый кардинал", уверенный в себе и своей непогрешимости, упивающийся близостью к высокому начальству и возможностью хоть как-то влиять на ход событий и судьбы людей. Его политические амбиции простираются до стремления стать членом Совета безопасности СССР.
Имея возможность непосредственных контактов с М. Горбачёвым, я вначале не придавал значения ни роли Болдина в его окружении, ни значимости мнения того не только для Генерального секретаря, но и для его жены. Почувствовал я это влияние, когда Горбачёвы искали способ с почётом удалить меня из 4-го управления. Уверен, что к "выдвижению" моей персоны на пост министра здравоохранения СССР (несмотря на мои категорические возражения) приложил руку и Болдин, хотя в своих воспоминаниях он пытается всю эту некрасивую Историю переложить на М. Горбачёва. Не без оснований могу говорить о вмешательстве Болдина в тот период, когда после моего демонстративного ухода с этого поста вокруг меня искусственно стала создаваться определённая пустота — даже на консультации и консилиумы в созданное мной же 4-е Главное управление (Кремлёвская больница) перестали приглашать. До сих пор не могу понять, что им двигало — неприязнь ко мне из-за моей независимой позиции или слишком рьяное исполнение желаний хозяина, переходящее границы того, чего тот хотел на самом деле.
Не хочется развивать эту тему (тем более что судьба сыграла с ним злую шутку), но я не раз говорил Горбачёву, что он переоценивает Болдина. Однажды в разговоре с дочерью Михаила Сергеевича, работавшей тогда в кардиоцентре, я сказал что-то о значимости Болдина. Она, всегда выражавшая мнение семейства, ответила: "Ну что вы, Евгений Иванович, он всего лишь простой аппаратчик, занимающийся подготовкой документов для доклада". Что сделал этот "простой аппаратчик" и какую роль сыграл в судьбе М. Горбачёва, достаточно известно.
Сколько таких, как Болдин, находилось в окружении М. Горбачёва, но не было людей, способных предложить такие пути реформирования, которые бы не потрясли, а потом и не разрушили партию и государство. Не было их и среди местных руководителей, большинство из которых были поставлены Горбачёвым и Лигачёвым. Именно им с проводимой ими Политикой надо предъявить претензии за разрушение государства и партии, за те муки, которые выпали на долю большинства граждан Советского Союза. Хотя виноваты и все мы, члены ЦК КПСС, министры, занимавшие соглашательскую позицию.
На общем фоне выделялись некоторые руководители — Б. Ельцин, Н. Назарбаев, С. Манякин, Л. Зайков, Э. Шеварднадзе, может, ещё пять-шесть республиканских и областных секретарей партийных организаций, но в те годы новых предложений не было слышно.
Вспоминаю свои первые встречи с Б. Ельциным в Свердловске. Известный на Урале профессор С. С. Барац предложил провести в этом городе Всесоюзную конференцию кардиологов, обещая хорошую организацию с учётом его добрых отношений с А. А. Мехрецовым, председателем Свердловского облисполкома. Действительно, мне приходилось участвовать во многих съездах и конференциях, но свердловская запомнилась большим вниманием руководства области к участникам конференции и нуждам здравоохранения.
В первый же вечер по приезде в Свердловск в особняк, где мы остановились, пришли А. Мехрецов с Б. Ельциным. Я немного знал Анатолия Александровича, который не раз обращался ко мне по разным вопросам. Мне он представлялся не только прекрасным человеком, но и хорошим хозяйственником, болеющим за свой город, — этакий А. Косыгин в областном масштабе, тянувший воз хозяйственных и экономических проблем. Кстати, мне показалось, что и Б. Ельцин высоко его ценил.
Мне с первой встречи понравился Б. Ельцин, располагавший к себе простотой, житейской мудростью, неуёмной энергией. В то же время в нём чувствовались сила, властность и определённый популизм. Утром на следующий день он, к моему удивлению, не только приехал на конференцию, но и детально рассказывал на стендах о состоянии здравоохранения в области, хотя это мог (и должен был) сделать заведующий областным отделом здравоохранения. Позже мне рассказали, что Б. Ельцина заранее специально знакомили с представленными материалами, причём часть из них, не очень выгодных для характеристики области, он попросил заменить.
Да, Борис Николаевич умел и область представить, и себя показать. Видимо, это произвело большое впечатление и на Е. К. Лигачёва, когда он весной 1985 года приехал в Свердловск, чтобы не только познакомиться с состоянием дел, но и ещё раз посмотреть на Б. Ельцина, прежде чем выдвигать его на Олимп власти. Он был настолько очарован Ельциным, что высказывался о нём только в восторженных тонах и уговорил М. Горбачёва перевести его в Москву с перспективой на выдвижение.
9 мая в Кремле состоялся большой приём в честь Дня Победы. Среди гостей я увидел Б. Ельцина. Он скромно и, как мне показалось, одиноко стоял за столиком среди малоизвестных ему представителей тогдашней московской элиты. Я подошёл к нему и искренне поздравил с переездом в Москву. Он обрадовался знакомому человеку, разговорился, сетуя на то, что пока ещё не может привыкнуть к новой работе и московской жизни. Я выразил надежду, что должность руководителя строительного отдела ЦК, на которую он назначен, позиция временная и вскоре его положение изменится. Мы выпили по сто граммов, пошутив, что в связи с объявлением в скором времени антиалкогольных постановлений, о которых мы уже знали, это наша последняя официальная выпивка.
Шутка оказалась правдой, как и моё предположение о скором новом выдвижении Б. Ельцина. Горбачёв легко и быстро освободился от Гришина и совершил роковую для себя ошибку, рекомендовав Бориса Николаевича на пост секретаря Московского горкома партии. Правда, вину он должен разделить с Лигачёвым, горячо отстаивавшим новое назначение Ельцина.
Вспоминаю, как на приёме в честь делегатов и гостей организованного нами I Международного конгресса по профилактике заболеваний, по указанию С. П. Буренкова, бывшего тогда министром здравоохранения СССР, было запрещено подавать любые алкогольные напитки, включая шампанское и пиво. Мои зарубежные друзья и коллеги за столами, заполненными изысканной закуской, дружески подтрунивали надо мной, заявляя, что во всём мире принято под русскую чёрную икру выпить рюмку русской водки.
Да, начинать Перестройку надо было не с антиалкогольных решений. И как бы ни пытались связать эту кампанию только с Лигачёвым, в той же, а может, и в большей степени она связана с Горбачёвым. Идея антиалкогольной борьбы в принципе не только правильна и имеет государственное значение, но и жизненно необходима, учитывая тяжёлые последствия пьянства для здоровья нации, морального климата в обществе и даже для функционирования народного хозяйства. Вопрос лишь в том, как её проводить. Исторический опыт показывает, что запретами и формальными решениями добиться здесь успеха невозможно. Как часто бывало в те годы, внезапные вспышки активности по тем или иным проблемам без анализа последствий, спровоцированные какими-то событиями или навеянные чьим-то мнением, к тому же нередко со ссылкой на "пожелания трудящихся", порождали не только отрицательную реакцию в обществе, но и дискредитировали само представление о путях Перестройки.
Слова, слова, слова… Не продуманные до конца лозунги и решения. Сколько их было в тот период, и как они постепенно разрушали ореол гениальности Генерального секретаря! Мечущийся в поисках выхода М. Горбачёв обращается к своему новому сподвижнику А. Н. Яковлеву. О его значимости в окружении Горбачёва лучше всего говорит его карьера — такой ещё не знала История партии: 28 января 1987 года он избирается кандидатом в члены Политбюро, а 26 июня (через пять месяцев) — членом Политбюро. Именно его идеи и предложения стали решающими в том политическом курсе, который начал проводить Горбачёв с 1988 года. Суть этого курса отражена в вопросе, поставленном на рассмотрение XIX Всесоюзной конференции КПСС, — "О задачах по углублению Перестройки и мерах по дальнейшей демократизации общества".
Но что такое демократия? В идеале, это устройство общества, основанное на признании народа в качестве власти, на принципах равенства и свободы. Но демократию очень многие понимают по-своему, со своих позиций. В принципе, Конституция СССР провозглашала демократию. Провозглашают её и государства, где жизнь общества определяет тот класс, в руках которого находятся финансы и средства производства. Наконец, анархия тоже прикрывается лозунгами свободы народа и личности. Но особенность нашей страны в том, что она 70 лет развивалась в условиях авторитарной влас