– Я не знаю, придумай что-нибудь. Ну, дай ему денег! Пусть предоставит тебе отпуск на две-три недели для поправки здоровья.
– От денег он, конечно, не откажется… Так что же, мы прямо сегодня и поедем?
– Сегодня? Немедленно, черт возьми! Это судьба, говорю тебе, это судьба! Прошел ровно месяц, как мы вызывали духов с отцом Бартоломео, – день в день, – и вот, пожалуйста, как и предсказали демоны, я нашел свою Анжелику! Вот и не верь после этого в магию и потусторонние силы… Дьявол тебя побери, Франческо, что ты все сидишь?! Одевайся же, умоляю тебя! Поехали скорее, – я так хочу обнять мою дорогую Анжелику! Я с ума сойду от нетерпения! Я женюсь на ней, клянусь! Ну, быстрей же одевайся, – на, бери штаны! Я, в самом деле, с ума схожу!
– Оно и видно, – проворчал Франческо, натягивая штаны. – Только сумасшедшие могут хотеть жениться. Впрочем, с ними и толковать нечего. Едем! Я буду следить, чтобы ты в своем помешательстве не наделал вреда себе и добрым людям.
…Гостиница, в которой жила Беатриче со своей дочерью, находилась на маленькой грязной улочке, где покосившиеся дома, как несчастные калеки, подпирали друг друга, чтобы не завалиться наземь. Окно на чердаке гостиницы было выломано, и в него ничего не стояло залезть любому, кто возымел бы желание войти вовнутрь столь оригинальным способом.
Именно этим ходом и решил воспользоваться Бенвенуто, чтобы повидаться с Анжеликой. Перед тем он три дня посменно с Франческо наблюдал за передвижениями Беатриче и выяснил, что ее маршрут всегда постоянен и бесхитростен: утром она с Ипполито и дочерью ходит в церковь, потом целый день сидит в своем номере, наблюдая за прохожими и лениво поругивая Анжелику; а перед закатом солнца Беатриче со своим сожителем отправляется к родственникам Ипполито, где засиживается допоздна и возвращается изрядно подвыпившая. Таким образом, вечерами Анжелика остается одна, – грех этим не воспользоваться!
Оставив Франческо на улице, дабы он предупредил, если неожиданно вернется Беатриче с Ипполито, Бенвенуто взобрался по гнилой водосточной трубе на крышу соседнего с гостиницей дома, в котором никто не жил, перелез по осыпающейся черепице на гостиничную крышу, протиснулся в чердачное окно и через пять минут уже шел по унылому убогому коридору третьего этажа, высчитывая комнату, где его ждала, он был в этом уверен, Анжелика.
– Кто там? – спросила она, когда Бенвенуто постучал в дверь.
– Я, радость моя, тот, кто любит тебя больше жизни; тот, у кого ты забрала сердце! – приглушенно воскликнул он.
– Пресвятая Дева! – охнула Анжелика и торопливо отодвинула засов.
Бенвенуто тут же заключил ее в объятия и впился поцелуем в ее уста.
– О, Боже! – простонала она, замерев и затрепетав всем телом. – Ты приехал, ты меня нашел! Я знала, что ты приедешь; я не могу жить без тебя!
– Моя маленькая птичка! Я прилетел к тебе, как только получил твою весточку! Я чуть не умер, когда ты так внезапно уехала!
– Это не я, не я! – горячо возразила она. – Это все моя мать! Разве я могла бы покинуть тебя?
– Мой ангел! Я истомился без тебя. Дай же мне обнять мою милую, мою любимую девочку! Ну, иди же ко мне! Иди, моя дорогая женушка!
– Да, но мы еще не женаты. Не надо, Бенвенуто! Пожалуйста, не надо; подожди до свадьбы! Какой ты нетерпеливый… Но как сладки твои поцелуи…
– Что же теперь делать с этим пятном на простыне? – спросила Анжелика, смущаясь и смеясь. – Представляешь, что будет, если мать заметит его?
– Где у тебя кувшин с водой? Снимай простыню, неси ее к тазу. Лей потихоньку, а я потру вот этим снадобьем. Оно всегда со мной, – им прижигают раны, но и пятна оно отмывает без следа. Лей, лей воду! Не сильно, маленькой струйкой. Отлично, теперь потрем. Лей еще! Ну, вот, и нет пятна! Теперь выжми и просушим эту часть простыни над свечой… Моя несравненная, прекрасная Анжелика! Дай я поцелую твои милые глазки! Как я рад, что ты отдала мне то, что девушка может только раз отдать мужчине!
– Но ты взял это у меня до свадьбы, Бенвенуто! Как мне отмолить такой грех? – смущенно произнесла Анжелика.
– Священник наложит на тебя легкую епитимью, и грех твой простится: ведь ты согрешила ни с кем-нибудь, а с будущим мужем, – беспечно ответил Бенвенуто.
– А если тебе не удастся договориться с моей матерью?
– Я договорюсь с ней, клянусь тебе!
– Договорись, Бенвенуто, договорись, пожалуйста, любимый мой! Я буду тебе верной, доброй и заботливой женой!
– О, душа моя! Я женюсь на тебе, даже если все силы ада восстанут против этого!
– Я нарожаю тебе много-много детей, и все они будут копией Бенвенуто.
– Вот оно, счастье, чего еще желать?!
– И в радости, и в горе я буду с тобой; а если вдруг тебя не станет, то и я умру, и нас похоронят вместе.
– О большем нельзя и мечтать!
– Да, но кто же тогда вырастит наших детей? – задумалась Анжелика. – Нет, если ты умрешь, то я надену траур, и никогда больше не выйду замуж, буду заниматься только нашими детьми.
– Мое ласковое солнышко!
– Однако ты должен перемениться, Бенвенуто…
– Как это?
– Ты взрослый мужчина, а ведешь себя, как ребенок. Моя мать говорит, это потому, что ты – невоздержанный человек. Но я же знаю, что ты станешь другим, когда мы женимся.
– Другим?
– Да, Бенвенуто! Ты не смотри, что я намного младше тебя: я понимаю, как надо устраивать семейную жизнь.
– Откуда взялись твои познания, – от матери?
– Она не сумела построить свою семью, и сейчас живет в грехе и в безобразии с этим жирным дураком Ипполито, чему она могла меня научить? – презрительно ответила Анжелика. – Нет, я просто видела, как живут счастливые семьи, и училась у них. У нас был сосед Винченцио. Моя мама рассказывала, что когда-то он жил в большой бедности, но я этого не помню. При мне он уже был самым богатым человеком в нашем квартале. Из-за этого его жена Люченция жутко задирала нос перед соседями, и ее не любили. Но как они жили, святая Маргарита! Дом у них был – полная чаша! Винченцио работал в конторе синьора Лудовико, а сеньор Лудовико загребал кучу денег, потому что мог выиграть любое судебное дело. Он был способен отсудить что угодно у кого угодно, – так говорила моя мать.
Как роскошно одевалась Люченция, – ах, Бенвенуто, если бы ты видел! Все завидовали ей. А в доме у нее была серебряная посуда, и мебель из ореха, и даже гобелены на стенах… Винченцио и Люченция уехали из нашего квартала еще в позапрошлом году, но я помню, как по воскресеньям и по праздникам они шли в церковь, шикарно разодетые, а няня, – представляешь, няня! – вела за руки их детей, наряженных в бархат, шелк и парчу. А летом, в самую жару, Винченцио вывозил свою семью в горы к целебным источникам. Моя мать всегда страшно злилась, когда вернувшись оттуда, Люченция хвасталась, как там было хорошо.
– И ты хочешь, чтобы я стал, как тот Винченцио? – нахмурился Бенвенуто.
– Мать называет тебя сумасбродом, но я знаю, что это не так. Ты – настоящий мужчина, и будешь заботиться о нашей семье не хуже, чем Винченцио заботился о своей. По воскресеньям и по праздникам мы будем ходить в церковь, и няня будет вести наших детей за руки; летом мы тоже станем выезжать к целебным источникам и еще куда-нибудь, где бывают богатые люди; а дом у нас будет лучше, чем у Люченции, – мебель мы закажем из красного дерева! – мечтательно произнесла Анжелика.
Бенвенуто начал одеваться.
– Ты уже уходишь? – спросила его Анжелика. – Ах, да, пора! Скоро вернется мама и Ипполито. Когда ты придешь к ней договариваться насчет нашей свадьбы?
– Завтра я буду у нее.
– Мой Бенвенуто, поцелуй же меня на прощание! – подставила она ему щеку. – Вот так. Ты ничего не забыл из своих вещей? Ну, иди, а я приведу в порядок мою постель.
– Ты не понимаешь меня, Франческо! – Бенвенуто допил остатки вина из бутылки. – Я хотел на ней жениться. Жениться, – доходит до тебя?
– Ты считаешь меня идиотом? – Франческо открыл новую бутыль. – Куда ты дел свой стакан? У тебя что, два стакана?
– Нет, один из них – твой.
– Мой? Как он может быть моим, дьявол меня побери, если оба стакана стоят справа от тебя, а я сижу напротив?
– Я толкую с тобой о серьезных вещах, а ты – о стаканах! Наливай и в тот, и в другой, и бери себе, какой хочешь.
– Это другое дело! Выпьем.
– Ты не понимаешь меня, Франческо. Я хотел жениться на ней, а она посмела сравнивать меня с каким-то сутягой; более того, она ставила мне его в пример. Она желает, чтобы я был таким, как все. Нет, не таким, как все, а наихудшим из всех! Ее мечта – богатство, ее мечта – роскошная жизнь. Мое искусство для нее – только средство для добывания денег, а я – только содержатель семьи.
– Чего же ты ждал? Чтобы она помогала тебе в мастерской? – пожал плечами Франческо. – Ха, если бы мы искали жен, способных понять наше призвание и участвовать в наших делах, то моя жена облачилась бы в кольчугу, вооружилась шпагой и стреляла бы из аркебузы! Слава богу, я-то понимаю, что нельзя требовать невозможного от женщин, поэтому мне и не нужна никакая жена. Мне милее податливая девка, понимающая толк в любовных утехах и не требующая слишком большой платы за доставленное удовольствие.
– Но я хотел жениться на Анжелике! – вскричал Бенвенуто.
– Глупец! Я сказал тебе с самого начала, что ты спятил. Вы все смеетесь надо мной из-за того удара камнем по голове; может быть, я, действительно, иногда туго соображаю и порой не понимаю, что делаю, но тебя-то я сто лет знаю и люблю как брата, – ты можешь мне верить. Если я сказал тебе, что ты спятил, когда ты решил жениться, – так оно и есть, не сомневайся. Ты – глава семейства?! Ты – хозяин дома?! Ты – добропорядочный гражданин?! Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Я сейчас лопну от смеха! – захохотал Франческо.
– Но я любил ее! – возразил Бенвенуто.
– Оставь, брат, – тебя привлекла ее молодость и красота, да еще ее недоступность, да еще письмо старого Джованни сбило тебя с панталыка. Вот и вся любовь, – ухмыльнулся Франческо.