– Нет, я все-таки хотел бы жить с Анжеликой, – вздохнул Бенвенуто.
– Остановись, брат, остановись, пока не поздно! – покачал головой Франческо. – Ты же сам понимаешь, что жизнь с ней слишком дорого тебе встанет. Если ты самого себя продашь, то не выкупишь после ни за какие деньги. Мой тебе совет: пойди завтра к ее матери и дай ей кошелек с золотыми за то, что ты сватался, но не женился на Анжелике. Мамаша будет рада получить золотые монеты вместо зятя, которого она еще раздобудет для своей доченьки. Анжелике же подари перстень, который ты ей привез, и наври что-нибудь про срочные дела, вызывающие тебя в Рим. Уверяю тебя, что она поплачет-поплачет, да и утешится! Года не пройдет, как она выскочит замуж за какого-нибудь богатея, помяни мое слово.
– Франческо, Франческо! Тебе легко говорить, а мне каково расстаться с моей любимой! – Бенвенуто закрыл лицо руками.
– Ничего. Мы будем пить сегодня, будем пить завтра, будем пить всю обратную дорогу, и будем пить, когда вернемся в Рим! А дома тебя успокоит твоя служанка, твоя Фаустина.
– Да что ты! Она меня живьем съест за то, что я не женился на Анжелике.
– Не съест. А будет есть, гони ее прочь! Найдешь другую Фаустину… Где твой стакан? А где мой стакан? Все стаканы перепутались. Выпьем! За то, что ты не женился! За то, чтобы нам никогда не жениться! – поднял стакан Франческо.
– Выпьем. Видно, ты прав, не надо мне жениться… – согласился Бенвенуто. – Что же, так тому и быть! Однако отца я расстраивать не стану: напишу ему, что та девушка, которая была у меня на примете, не подходит под его советы.
– Вот, вот! Старику будет приятно, что ты слушаешься его, – кивнул Франческо.
«Дорогой отец! Я получил твое письмо еще по весне, и оно заставило меня призадуматься. Ты прав во всем; прочитав твои наставления, я немедленно решил жениться. Но вот беда: нелегко оказалось найти невесту, которая соответствовала бы твоим указаниям. Нашел я, правда, одну, но понял, что должен от нее отказаться. Посуди сам: ты пишешь, что в жены нужно брать девушку миловидную, но не красавицу. Однако черт их разберет, кто красавица, а кто нет, ибо нет таклй женщины, которая не показалась бы кому-то красивой. Великая Клеопатра, как свидетельствуют ее изображения, была ни мало не симпатична, а скольких поклонников имела! Сам Цезарь не устоял перед ее чарами. Как тут быть, не понимаю; кто поручится, что за долгие годы супружеской жизни не найдется у моей жены воздыхатель, которому она покажется прекраснее Афродиты? И как уберечься в таком случае от бесчестья? А ты меня хорошо знаешь: не стерпеть мне такого оскорбления; убью жену, убью ее любовника, возьму тяжкий грех на душу.
Далее; ты мне советуешь не брать в супруги умную девицу, дабы не было между ней и мною спора о первенстве в семье. Очень хорошо, я с тобой согласен! Но можно ли отыскать женщину, которая не смотрела бы на мужа как на свою собственность, и не стремилась бы распоряжаться им как своей вещью? У магометан, говорят, такие жены бывают; в нашем же христианском мире нельзя найти супругу, не помышляющую о власти над мужем. Каждая из наших баб, будь она хоть круглой дурой, считает себя вправе устанавливать свои порядки в доме. А если она еще и смышленая, то быстро отыщет в своем муже слабые стороны и станет играть на них лучше, чем музыкант играет на струнах своей лютни.
Еще ты упоминал о приданом невесты. Каюсь, отец, я чуть не пренебрег твоим советом! У девушки, которую я избрал, приданого не было вовсе; от эдакой бедности, как ты и предупреждал, она понятия не имела о разумной бережливости. Дело не дошло еще до свадьбы, а моя невеста уже потребовала непомерного, а далее, мне это теперь ясно, расходам не было бы конца.
Спасибо тебе, отец, спасибо, что ты вовремя меня предостерег!
Наконец, ты особо указал, что следует обратить самое пристальное внимание на родню моей будущей жены. Но моя невеста не могла похвастаться хорошими родственниками: ее отец уехал неизвестно куда от своей семьи, а мать – женщина со странностями. Не буду огорчать тебя рассказом о том, что вытворяла моя несостоявшаяся теща, – к счастью, я вовремя понял, с каким семейством чуть было не породнился. Я расстался со своей избранницей не без сожаления и не без некоторых материальных потерь, но лучше так, чем мучиться до самой смерти на брачной каторге.
Обжегшись на молоке, мы дуем на воду, а потому в ближайшее время у меня нет ни малейшей охоты попробовать жениться снова.
P.S. С оказией пришлю тебе деньги. Пожалуйста, не спорь и не отказывайся. Оставь себе, сколько нужно, а остальное передай Козочке и моим племянникам.
Часть 2. О том, что не следует попадаться своему покровителю на глаза, когда он раздражен или болеет. О том, как тот, кто может все, не способен ничего сделать с одним-единственным человеком. Как нужно заботиться о нравственном здоровье народа. Как проводить торжества по случаю свадьбы дочери
Дворец папской любовницы Карлотты был великолепным и затейливым. Он строился долго, строился с показной роскошью, дабы превзойти своей помпезностью Альгамбру халифов (таков был каприз Карлотты) и напомнить о величии Золотого дворца Нерона (по прихоти Святейшего Папы). Поскольку цель, как известно, определяет средства, то в архитектуре дворца Карлотты причудливым образом слились черты мавританского и классического стиля. Каждая деталь сама по себе вызывала восхищение мастерством исполнения, но в целом все это выглядело как мозаика, набранная неумелым художником: цвет не сочетался с цветом, а размер – с размером. Имеющий художественный вкус посетитель дворца вначале изумленно рассматривал необычные сочетания архитектурных форм, затем с недовольной гримасой отводил от них взгляд, а после ускорял шаг и старался смотреть только себе под ноги.
Папа и сам был несколько обескуражен пестротой нового жилища Карлотты, а потому распорядился завесить стены внутренних покоев шпалерами с изображением исторических сцен, а приемные комнаты затянуть шелком: это убранство хотя бы отчасти смягчало впечатление от вычурности дворцовых интерьеров.
Бенвенуто морщился всякий раз, когда приходил сюда. Епископ Паоло, который сегодня сопровождал Бенвенуто к Папе, своими разговорами не добавлял приятности к впечатлению от дворца.
– Его Святейшество страшно раздражен, – озабоченно бормотал Паоло. – Казна пуста. Строительство большего храма приостановлено. Ереси, войны, заговоры, неурожаи, болезни: что за напасти посылает нам Господь!.. Кстати, о болезнях: пока тебя не было, к нам приезжал знаменитый доктор Джакомо, прославленный лечением тех хворей, которые даются нам Богом в наказание за сладострастие. Весь наш клир тут же выстроился в очередь к этому доктору за помощью. Лечение его заключалось в окуривании и давало чудесные результаты: за один-два сеанса он добивался полного исцеления. Поэтому, несмотря на высокую цену – Джакомо брал за каждый сеанс вдесятеро больше, чем обычно берут лекари, – очередь страждущих не убывала. Папа был даже не прочь принять его к себе на службу, но Джакомо объявил, что не желает ни у кого служить, а кто нуждается в его советах и заботах, может и сам за ним последовать. С тем он и уехал, а вскоре после его отъезда все больные, которых Джакомо пользовал, впали в гораздо худшее состояние, чем то, в каком он их поначалу нашел. Наши епископы, пожалуй, убили бы этого врача, задержись он у нас хоть на неделю!
Скажу тебе по секрету, Бенвенуто, – зашептал Паоло, – Папа сам чувствует некоторое недомогание, и от этого куксится и злится. Сегодня утром он поругался с Карлоттой и даже хотел уехать от нее. Ты веди себя потише, а то как бы не было беды.
– Э-хе – хе! – вздохнул Бенвенуто. – Разве это от меня зависит? Лишь бы Его Святейшество вел себя тихо, а уж я-то буду ниже травы, тише воды.
Папа в домашнем платье и в мягких сафьяновых туфлях лежал поперек кровати на небрежно скомканном, драгоценном бархатном покрывале.
– А, Бенвенуто! Принес мою чашу? Или опять явился ко мне с глупыми отговорками? – желчно произнес он, покряхтывая и прикладывая к глазам какие-то примочки.
Бенвенуто подошел к нему, встал на колени и поцеловал папскую туфлю.
– Ваше Святейшество, – сказал он, поднявшись, – Мы договаривались с вами, что вы заплатите мне за чашу восемьсот монет, частью в счет уплаты за мой труд и частью для покупки золота, потребного для окончания работы. Но до сих пор я ничего не получил от Вашего Святейшества; если я и тружусь над чашей, то исключительно из уважения к вам и на собственные средства.
– Подай мне твою работу! Закончена она или нет? – грубо перебил его Папа.
– Ваше Святейшество! Я никогда не окончу ее, если вы не дадите для этого денег. И так я сильно потратился на изготовление вашей чаши, – не говорю уже о том, сколько свободного времени посвятил ей. Однако больше у меня нет ни времени, ни средств для окончания этой работы.
– Посажу я тебе на галеру, так, глядишь, найдется у тебя время закончить работу! – злобно сказал Папа.
– Ваше Святейшество, когда я совершу преступление, заслуживающее галеры, вы меня туда, пожалуй, и отправите, а пока галеры вашей я не боюсь, – отвечал Бенвенуто еще тихим голосом, но все более распаляясь. – Кроме того, я объявляю вам, что вина за нарушение сроков окончания работы лежит на Вашем Святейшестве. И не присылайте больше за мной: отныне я ходить сюда не стану, разве если велите своим гвардейцам силком притащить меня.
Лицо Папы передернулось от злости, и он закричал:
– Праведный Боже! Я тебе говорю, тебе, который взял себе за правило не обращать ни на кого внимания, – если бы не мой сан, не болезнь и не уважение к людям, я бы тебя вышвырнул из окна, чтобы не видеть более твоей наглой физиономии!