– Искусством? – презрительно хмыкнул Андреа. – А что оно дает в плане познания истины? Признаться, я до сих пор жалею о том, что потратил на него столько времени в молодости.
– Но красота? Но творчество? Ты их отвергаешь?! – возмущенно сказал Бенвенуто.
– Красота? Нет ничего красивее истины, поэтому я испытываю несравненно большее эстетическое удовольствие, разглядывая печень пьяницы, и уже начиная понимать, как именно ее разрушило вино, чем глупо таращась на какого-нибудь белокаменного истукана… Творчество? Но оно во стократ выше, когда я разгадываю секреты природы и овладеваю ими, подобно Господу, чем когда часами подбираю цвета, чтобы нарисовать пару бессмысленных кипарисов на фоне заходящего солнца, – гордо отвечал Андреа. – Искусство – это только зеркало, отражающее окружающий нас мир, а наука – дверь, открывающая нам путь к сокровищам Вселенной.
– Нет, – замотал головой Бенвенуто, – искусство не зеркало, скорее оно факел, освещающий нам дорогу. Но оставим споры; я к тебе приехал по делу: не знаешь ли ты, где сейчас можно поработать мне, человеку отвергаемого тобой искусства, дабы получить признание и вознаграждение? Не осталось ли у тебя связей среди меценатов и властителей – покровителей прекрасного?
– Ты хочешь стать поденщиком? Если уж и заниматься искусством, не лучше ли быть независимым ни от кого? – удивленно приподнял брови Андреа.
– Ты забыл, что в нашем кругу независимость – неразлучная сестра нищеты. Если появляется первая, то появляется и вторая, – усмехнулся Бенвенуто.
– Науке, впрочем, тоже нужны покровители, – проворчал Андреа. – У меня есть один такой, он интересуется некоторыми моими исследованиями, я пишу ему о них и получаю от него деньги. Это – герцог Цезарио, сын покойного Папы.
– Герцог Цезарио? – воскликнул Бенвенуто. – Как я не подумал о нем! Но разве ему удалось сохранить свое герцогство?
– Сразу видно, что ты давно не был на родине, мой друг! – заметил Андреа. – Пока ты находился в Индии, герцог Цезарио укрепил свои владения и отбил все атаки на них. Более того, он их расширил, и сейчас они граничат с владениями Флоренции. В часе езды отсюда находится наша северная граница, а сразу за ней теперь начинаются земли герцога Цезарио.
– Спасибо, спасибо тебе, дорогой друг! – обрадованный Бенвенуто хотел обнять Андреа, но вовремя одумался. – Герцог Цезарио, ну, конечно, вот к кому я поеду! Он же приглашал меня к себе, когда еще был жив покойный Папа. Надеюсь, герцог не забыл меня, и его приглашение остается в силе.
– Поезжай. Мне кажется, Цезарио является исключением из моей теории об аналогичности системы пищеварения человека и государственного организма, – с некоторым сомнением сказал Андреа. – Исключения, однако, как известно, лишь подтверждают правила… Может быть, ты погостишь у меня несколько дней? Я бы с удовольствием послушал твои рассказы об Индии, а ты смог бы принять участие в моих опытах.
– Нет, нет! – Бенвенуто вскочил со стула, взял плащ и шляпу. – Я поеду. Мне было очень приятно повидаться с тобой, но я должен спешить, – как бы меня не настигли мои враги. Я вызываю у них сильное раздражение.
– Раздражение… Нервы… Сколько еще загадочного в этой области, – задумчиво произнес Андреа, пристально глядя на какую-то склянку в углу. – У меня давно зреет мысль о некоем опыте… Да, поезжай, мой друг, я тебя не задерживаю! Даст Бог, мы еще съездим с тобой в Индию вдвоем.
Часть 2. Как не продешевить, продавая свой талант. О том, как деньги создают проблемы, и как деньги решают проблемы. О безотносительности времени к творению. Об искусстве развлечений
– …Его светлость поручил мне обговорить с вами условия вашей работы у него, – сказал герцогский мажордом и казначей Бантинели, обращаясь к Бенвенуто. – Вы жаждете снова взяться за дело, не так ли? Очень хорошо, его светлость поощряет таланты, его двор – самый изысканный и великолепный во всей стране. Я думаю, что если светлейший герцог назначит вам содержание в триста золотых монет в год, вам этого будет вполне достаточно.
– Я чрезвычайно признателен его светлости герцогу за заботу о моей скромной персоне, – поклонился Бенвенуто. – Я знаю, что он неизменно покровительствовал мне и употребил все средства, дабы найти заступников, спасших меня от неминуемой смерти, которую уготовил мне проклятый Алессандро. Передайте его светлости мою глубочайшую благодарность; хотя ныне он наносит мне великую обиду, она не стоит и тысячной доли оказанного мне благодеяния. Прощаясь с ним, обещаю, что где бы я ни был, везде буду, пока только жив, молить за него Бога.
– Так триста монет вам мало? Сколько же вы хотите получать? – раздраженно спросил Бантинели.
– Ваша милость, при дворе покойного Папы, где я работал, триста золотых составляли стоимость стаканчика для зубочисток. Если бы вы мне сообщили раньше, что речь идет о трехстах монетах, я бы не стал докучать герцогу своим присутствием. Если бы я знал, что мне предложат здесь даже шестьсот монет, то и тогда я бы не приехал к герцогскому двору, – отвечал Бенвенуто, не теряя учтивости.
– Невозможно сделать добро человеку, когда он от него отказывается! – вскричал Бантинели. – Видно, вы почитаете себя важной особой, если вам мало трехсот золотых монет в год.
– Полно, Бантинели, вы взяли неправильный тон, – вмешался в разговор герцог Цезарио, вошедший в эту минуту в комнату.
Бенвенуто и Бантинели низко склонились перед ним, а герцог подошел к Бенвенуто и дружески его обнял.
– Я никогда не найду другого такого искусного мастера, а ты торгуешься с ним, как с разносчиком дешевых товаров, – продолжал Цезарио. – Мои расходы, конечно, велики, но нужно понимать, на чем можно экономить, а на чем – нет. Бенвенуто, назовите ту сумму, которую бы вы хотели получать, и которая была бы соразмерна вашему таланту.
– О, ваша светлость, для такого государя, как вы, я готов трудиться бесплатно! – проговорил Бенвенуто, приложив руку к сердцу.
– Архитектору, построившему для меня дворец, я платил по восемьсот золотых в год. Достаточно ли вам будет девятисот золотых, Бенвенуто? – улыбаясь, спросил герцог.
Бантинели охнул.
– Ваша щедрость не уступает вашему благородству! – сказал Бенвенуто. – Этого жалования мне достаточно. Надеюсь, когда его светлость, на просвещенное суждение коего я полагаюсь, увидит мои работы, то сверх того мне дадут столько, сколько я заслужу.
Бантинели фыркнул от возмущения.
– Кстати, о работах, – герцог потер лоб, как бы припоминая что-то. – Я видел у моего отца прекрасную солонку из золота, изготовленную вами. Она бесследно пропала вместе с другими ценными вещами, когда этот вор и мошенник Джакопо, казначей Алессандро, захватил дворец моей матери. Не могли бы вы сделать для меня нечто подобное?
– Для вашей светлости я изготовлю гораздо лучшую! Когда государи столь милостиво, как вы, поощряют искусство, тогда все дела у нас, служителей прекрасного, идут легко! – горячо воскликнул Бенвенуто. – Обеспечьте меня материалом, и я тут же примусь за работу.
– Сколько вам потребуется золота для солонки? – спросил герцог.
– На тысячу золотых монет.
– Выдайте Бенвенуто тысячу старых золотых монет добротного веса, – приказал Цезарио, обернувшись к Бантинели.
– Тысячу золотых?! – с ужасом переспросил тот.
– Да, тысячу золотых. Нет, постойте! Я забыл про задаток для Бенвенуто. Выдайте ему тысячу сто золотых монет: тысячу на солонку, и сто золотых – аванс за работу.
– Великий боже! Мне придется открывать особое хранилище! – охнул Бантинели.
– Ну так открывайте, – сказал герцог.
– Но это займет немало времени, – возразил Бантинели. – Надо позвать двух моих помощников, – вы же знаете, без свидетелей нельзя открывать казну. Потом отсчитать тысячу сто золотых, потом внести записи в приходно-расходные книги, и только затем в присутствии нотариуса передать деньги Бенвенуто после подписания соответствующего договора. Может быть, отложим это на завтра? Или на послезавтра? – Бантинели жалобно взглянул на герцога.
– Опомнитесь! На дворе утро, вы все успеете сделать сегодня, – отрезал Цезарио.
– А я пока схожу на базар и куплю что-нибудь, в чем можно унести тысячу сто золотых, – сказал Бенвенуто, откланиваясь.
Выдача денег затянулась до вечера по вине одного из помощников Бантинели. Этот помощник выполнял свои обязанности крайне неспешно и, к тому же, постоянно допускал ошибки; в конце концов, Бантинели накричал на него и отстранил от подсчетов. Бенвенуто же, обеспокоенный тем, что должен будет нести такую большую сумму денег один по незнакомому городу, попросил нерадивого помощника сходить к Роберто, троюродному брату Бенвенуто, давшему ему приют, и позвать его с сыновьями в сопровождающие.
Пока помощник ходил за Роберто, деньги были сочтены и договор подписан. Бенвенуто сложил полученные золотые монеты в большую крепкую корзину с двумя ручками и плотно закрыл ее крышкой.
– Вы так и понесете деньги по улице? – спросил его Бантинели, неодобрительно глядя на эти приготовления.
– Я навешу корзину на левую руку и закроюсь плащом; он у меня широкий, и корзины не будет видно, – отвечал Бенвенуто, примериваясь, как понесет золото. – Конечно, нести тяжеловато, но зато правая рука у меня свободна, и я могу легко орудовать шпагой. Кроме шпаги у меня есть кинжал, а под камзолом на мне кольчуга, которую я, на всякий случай, надел еще утром, перед тем как прийти сюда. Наконец, меня будут сопровождать четверо крепких мужчин: мой родственник и трое его дюжих сыновей, которые тоже захватят с собой оружие. Полагаю, что мы благополучно доберемся до дома.
– Смотрите… Деньги теперь у вас, и вы за них отвечаете, – предупредил Бантинели. – Следует заметить, что благодаря заботе его светлости о спокойствии своих подданных, воров и разбойников в нашем городе мало, но все-таки они есть. Будьте бдительны!
– А вот и ваш помощник! – сказал Бенвенуто. – Ты позвал Роберто?