Теперь о тайне. Государство не может существовать без тайны, оно становится уязвимым… Почему вы улыбаетесь, маэстро?
– Я уже слышал такие рассуждения, ваша светлость, от своего друга Андреа, – сказал Бенвенуто.
– Андреа? Он ваш друг? – удивился Цезарио.
– Да, ваша светлость, я знал его еще тогда, когда он был художником, а перед приездом к вам я узнал Андреа-естествоиспытателя. Я был у него дома и получил огромное удовольствие от этого посещения, – засмеялся Бенвенуто.
– Значит, вам повезло больше, чем мне, – произнес герцог с некоторой завистью, не заметив подвоха в словах Бенвенуто. – Я знаю Андреа только по переписке. Он иногда присылает мне трактаты с результатами своих исследований. Смелые мысли и смелые опыты! Я оказываю ему кое-какую помощь, но мне приходится прятать его записки от священников, дабы меня не заподозрили в еретичестве.
Хорошо, стало быть, о важности тайны в государственных делах мы говорить не будем, раз вам и так об этом известно. Поговорим о коварстве, – это еще один из принципов управления. Правителю приходится быть коварным: нарушать обещания, идти на клятвопреступление, нападать на вчерашних союзников и заключать с врагами договоры, вечные на бумаге и кратковременные в действительности. Незыблемыми остаются лишь три правила: сохранение моей власти, укрепление моей власти, расширение моей власти. Во имя их я готов на любое коварство. Вот, пожалй, главное, из науки управления.
– Да, ваша светлость, тяжело вам жить, – сказал Бенвенуто. – Из-за власти вы губите душу. Уж на что я не святой, но я-то души своей не погубил. Грешить, я, конечно, грешу, но Господь, слава ему во веки веков, перейти предел мне не позволяет. Мой духовный отец аббат Джеронимо, давно пребывающий в раю, всегда верил в мое высокое предназначение. «А у кого оно есть, того Бог оберегает», – говорил мне Джеронимо.
– Так вы считаете, что у меня нет высокого предназначения? – спросил герцог, нахмурившись.
– Бог знает, – не смутился Бенвенуто и не отвел глаза.
Цезарио несколько мгновений пристально смотрел на него, а потом вдруг улыбнулся.
– Вы и вправду отважный человек, маэстро, – сказал он. – Никто из моих подданных, – да что там подданных! – никто из моих врагов не посмел бы сказать мне такое! Впрочем, вы правы: Бог знает, а время покажет. А может быть, мое предназначение в том, чтобы поощрять ваш талант, Бенвенуто? Может быть, все что я делал, было только подготовкой к встрече с вами?
Цезарио оглушительно рассмеялся.
– Кстати, насчет грехов, – как поживает веселая вдова Изабелла? – спросил он, не переставая улыбаться.
– Должно быть, хорошо, ваша светлость. Мы были вместе с неделю после праздника, а потом она так увлеклась некоей молодой красоткой, которая присоединилась к нам еще на том памятном вечере, что увезла ее в свое поместье, и с тех пор я их больше не видел, – весело отвечал Бенвенуто в тон герцогу.
– Ах, Изабелла, Изабелла! – снова расхохотался Цезарио. – Двух мужей уморила она своей неутолимой плотской жаждой, теперь за женщин принялась. Вам, однако, повезло, маэстро, – останься она с вами, неизвестно, кто бы кого уходил: вы ее своей неистовостью, или она вас своей ненасытностью. Ничего, мессер Бенвенуто, при моем дворе вы найдете множество прехорошеньких фрейлин. Если захотите, можете взять двух или трех; да хоть целый гарем набирайте, коль возникнет у вас такое желание.
– Нет, благодарю, ваша светлость, – поклонился Бенвенуто. – Фрейлины слишком дорого обходятся, а я привык к женщинам простым и нетребовательным. У меня как раз сейчас живет в доме подобная синьора, которую я взял для ведения хозяйства, и я вполне доволен ею.
– Отлично, маэстро, вы умеете устраиваться. Предлагаю на сегодня закончить нашу беседу: я устал позировать, и меня ждут дела, – Цезарио позвонил в колокольчик, вызывая слуг. – Приходите завтра, мессер Бенвенуто, с утра пораньше. Целый день я буду в вашем распоряжении.
– Вы примерный натурщик, ваша светлость, – сказал Бенвенуто. – Такими темпами мы быстро закончим ваше изображение в глине, а уж отлить его в бронзе – вопрос техники.
Юпитер. Фрагмент статуи Бенвенуто Челлини.
На открытие бюста герцога Цезарио собрался весь город. Бюст был установлен на гранитном пьедестале посреди дворцовой площади; здесь толпились приближенные Цезарио, а на окрестных улицах простой люд дожидался своей очереди, чтобы посмотреть на герцогское изваяние.
После того как с бюста сдернули закрывавшую его холстину, Цезарио подошел к нему вплотную и принялся внимательно разглядывать. Придворные тоже разглядывали бюст и молчали, не смея выразить собственное мнение. Для Бенвенуто это молчание стало тягостным.
– Ну как, ваша светлость? Что вы скажете о моей работе? – спросил он с некоторой тревогой.
– Так вот я каков! – сказал герцог, продолжая рассматривать бюст. – Должен признать, мессер Бенвенуто, что вам удалось схватить главные черты моего характера. Ваша работа показывает меня прежде всего повелителем, и это справедливо. Ваш герцог Цезарио властен, что подчеркивается гордой посадкой его головы; грозен, о чем свидетельствует свирепый взгляд его несколько выпученных глаз; надменен, как это видно из выпяченного вперед подбородка; коварен, что следует из его зловещей полуулыбки. Но если бы вы, маэстро, остановились лишь на этих качествах, то, в лучшем случае, у вас получился бы выспренний и надутый князек, а в худшем случае, – карикатура на Цезарио. Но вы сумели отразить в моем облике еще и ум – о нем говорит высокий лоб со складкой над переносицей; любовь к жизни, – не пойму, через губы, что ли, вы это показали: они прямо-таки выпячиваются из моей бородки, сочные и пухлые. Видна также отвага Цезарио: волосы у него откинуты назад, как от сильного дуновения ветра, отчего герцог похож на всадника, летящего навстречу опасности. В общем, удивительный человек ваш Цезарио, – хотел бы я быть похожим на него!
Герцог расхохотался, и вслед за ним засмеялись его придворные.
– Поблагодарите мессера Бенвенуто, синьоры! – приказал он им. – Маэстро создал Цезарио бронзового, который на века переживет Цезарио настоящего.
Придворные немедленно принялись восхвалять работу Бенвенуто, бурно выражая свой восторг и восхищение перед его талантом.
– А вы что же, Бантинели? – сказал герцог, завидев кислую физиономию своего мажордома. – Или вам не понравился бюст?
– Я мало разбираюсь в искусстве, ваша светлость, но мне думается, что ваше изображение чересчур откровенно, – отвечал Бантинели с полупоклоном.
– Как это понимать? – насторожился Цезарио.
– Надо ли показывать всем истинные черты вашей натуры, мой герцог? Вы сами говорили мне, что правитель всегда должен оставаться таинственным, непонятным как для врагов, так и для друзей. Не лучше ли было бы синьору Бенвенуто изобразить вас в каком-нибудь ином виде, – к примеру, в облике императора Августа, – и придать вашему лицу отвлеченное выражение? – сказал Бантинели.
– А для того чтобы мои подданные поняли, что это я, пришлось бы еще написать на пьедестале крупными буквами: «Его светлость Цезарио»! – иронически подхватил герцог. – Я понимаю, что в целях экономии государственных средств такой бюст был бы предпочтительнее: мой преемник мог бы просто замазать эту надпись и нанести поверх нее свое имя, и так же поступали бы все мои потомки. Нет уж, пусть бронзовый Цезарио будет Цезарио истинным, тем Цезарио, который предстанет перед будущими поколениями. А мне бронза вреда не принесет и моих тайн не раскроет. Вы же, мой Бантинели, позаботьтесь о выплате мессеру Бенвенуто двухсот золотых монет за мой бюст.
– Как, ваша светлость? Двести золотых монет? Да вы, видно, забыли, что платите ему жалование: девятьсот золотых в год! – вскричал Бантинели с неподдельным возмущением.
– Я помню, кому и сколько я плачу, и повторяю вам: вы заплатите мессеру Бенвенуто двести золотых монет в качестве дополнительного вознаграждения за работу над моим бюстом, – сказал герцог резко и повелительно.
– Слушаюсь, ваша светлость, – покорно склонился перед ним Бантинели, не забыв, однако, тяжело вздохнуть.
Цезарио с досадой отвернулся от него и подозвал к себе Бенвенуто, которого наперебой продолжали поздравлять придворные:
– Мессер Бенвенуто! Будьте любезны, подойдите ко мне!.. Повторяю, я очень доволен бюстом, и назначаю вам дополнительное вознаграждение за него, – сказал Цезарио, когда Бенвенуто подошел. – Более того, я предоставляю вам право самому выбрать тему вашей следующей работы. У вас есть какие-нибудь задумки?
– Да, ваша светлость. Во-первых, я хотел бы изготовить большее настенное распятие… – Бенвенуто вопросительно посмотрел на герцога.
– Распятие? – удивился тот. – Но почему распятие?
– Когда я, будучи совсем еще молодым человеком, уезжал из Флоренции, то обещал моему духовному отцу – настоятелю монастыря Святой Марии аббату Джеронимо, о котором я вам рассказывал, что обязательно изготовлю большое прекрасное распятие вместо старого и ужасного, висящего на стене его кельи; перед памятью Джеронимо я обязан изготовить это распятие.
– Похвально, маэстро, что вы верны данному вами слову, но вам вряд ли удастся в ближайшее время вернуться во Флоренцию и водрузить распятие в том монастыре, о котором вы говорите. Я предлагаю отложить пока осуществление вашего обета и подумать над иной работой.
– Хорошо, ваша светлость, – согласился Бенвенуто, стараясь скрыть разочарование. – Тогда у меня есть второй проект. Ваш парк украшают скульптуры на манер античных; они сделаны из мрамора, а я берусь отлить из бронзы подобную и даже лучшую скульптуру.
– О, это интересно! – воскликнул Цезарио. – Но разве бронзовая скульптура может быть лучше и красивее, чем мраморная?
– Ваша светлость, я никогда не бросаю слов на ветер! Если я говорю, что моя бронзовая скульптура будет лучше мраморной, значит, я уверен в этом! – запальчиво ответил Бенвенуто.