А после я стала размышлять, чем бы мне заняться? Замуж идти я не хочу, – избавь меня святая Екатерина от домашнего рабства! С родителями жить тоже не хочется, – сплошное ворчание и понукание! Ну, не в прачки же мне подаваться?! Слава Богу, нашлись добрые люди, которые пристроили меня к моему нынешнему ремеслу. Я ни о чем не жалею: сколько интересных мужчин встречаю, сколько денег зарабатываю: в каком другом месте у меня было бы все это?
– А ты как попала на нашу дорогу? – спросила она Диего-Помону, переведя дух.
– Я? Я тоже из-за друга, – ответил Диего тонким голоском.
– Да что ты? Какое совпадение! Расскажи нам о своем дружке. Ну же, не стесняйся, мы все – свои! – стали теребить его девицы.
– Он – удивительный человек. Искусный мастер, великий в своем мастерстве.
– Мы не о том тебя спрашиваем. Расскажи нам, каков он из себя: что у него за лицо, какого цвета глаза и волосы, какая фигура, какой рост?
Диего посмотрел на Бенвенуто, сидящего напротив, и сказал:
– Лицо у него правильной формы, немного вытянутое. Широкий подбородок, нос прямой, глаза карие, большие, волосы густые, вьющиеся, каштанового цвета. Фигура стройная, крепкая, а роста он гораздо выше среднего: большинство людей на улицах меньшего роста, чем он.
– Святая Елизавета! Судя по твоему описанию, твой дружок был не плох! – засмеялась вторая девица. – А теперь расскажи, каков он был в любви? Достаточно ли горяч и темпераментен? Что предпочитал, и не было ли у него каких-нибудь причуд?
– Как ты любопытна! – укоризненно заметила первая девица.
– А что в этом такого? – встряхнула головой вторая девица. – Мы, слава Богу, насмотрелись на мужчин вдоволь и столько о них узнали, что легко можем судить о любых их особенностях. Отчего же нам не поделиться опытом? Да и в нашей работе это может пригодиться. Давай, давай, Помона, рассказывай, мне интересно!
Диего закряхтел, заерзал и принялся крутиться то в одну, то в другую сторону.
– Что с тобой, милая? – спросила первая девица. – Уж не чувствуешь ли ты некоторого беспокойства?
– Да, – ответил Диего. – Я ощущаю что-то мешающее в матке. Мне кажется, что я беременна.
– Ай, бедная! – разом воскликнули обе девицы, и одна из них положила руку на живот Диего, сказав: – Дай-ка я потрогаю, все-таки я тоже была на сносях…
Диего не успел отстраниться, как она обнаружила, что он – не женщина.
– Святые угодники! Да это мужчина! – закричала она. – Ах ты, педераст! Переоделся в женскую одежду и морочишь нас! Поглядите на этого содомита: вот кого привел с собой Бенвенуто! Ага, я поняла, Бенвенуто, о каком дружке нам рассказывал твой переодетый, смазливый красавчик! Ай да, Бенвенуто! Ну и наклонности у тебя!
За столом раздался оглушительный хохот. Бенвенуто поднялся и, переждав шум, сказал:
– Позвольте представить вам моего соседа Диего, которого я попросил сыграть роль моей подружки. Мы устроили этот розыгрыш для вашего веселья и развлечения. Можете наказать нас, если мы того заслуживаем.
– Я накажу Бенвенуто. Вы разрешите? – обратился ко всем присутствующим Понтормо.
– Разрешаем, – от имени всех согласился Антонио.
Понтормо подошел к Бенвенуто и торжественно произнес:
– Хоть я знаю тебя всего три часа, но мне известно обо всех твоих поступках, и вот тебе наказание за них!
Он захлопал в ладоши и завопил:
– Да здравствует этот синьор! Слава синьору Бенвенуто!
– Слава Бенвенуто! – подхватили сидящие за столом так, что от их крика дрогнули огни свечей, а по залу разбежались фантастические тени.
– Ну, ты меня рассмешил! – сказал Франческо, хлопнув Бенвенуто по колену. – Аж слезы выступили!
– Как я и обещал, я уступаю тебе Диего, – подмигнул ему Бенвенуто. – Возьмешь его?
– Я бы взял, но у меня не хватит средств на его содержание, – Франческо бросил взгляд на богатое платье Диего.
– Да, мой друг, все необычное – дорого, но как понравилась всем шутка с переодеванием! – улыбнулся Бенвенуто.
– Я вам легко объясню, в чем тут дело, – вмешался в их разговор подсевший к ним Андреа. – То, что находится в своей среде, не бросается в глаза. Свинья совершенно естественно смотрится в свинарнике, но если поместить ее в курятник, мы увидим в ней гораздо больше свинского, чем в ее родном обиталище. То же касается мужчины в женском одеянии, или женщины – в мужском. Женское или мужское начало больше проявляется в чужом облике, чем в своем собственном: характерные черты мужчины или женщины вылезают наружу из чужой оболочки, – и мы смеемся над тем, чего раньше не замечали!
Часть 4. О силе зависти. О том, как три бывает меньше одного, а один – больше двенадцати. О том, как была жестоко избита и погибла ни в чем не повинная куртка. Душеспасительные разговоры в монастыре. Рассуждения об искусстве на постоялом дворе. Прощание с Флоренцией
– Зря, говорю тебе, зря ты открыл вторую мастерскую. Разве тебе этой мало? Я старею и скоро совсем не смогу работать, ты станешь полным хозяином мастерской, – зачем тебе еще одна? – недовольно ворчал Джованни, провожая сына в город.
– У нас много заказов, надо будет нанять подмастерьев, а где их разместить? Нам обязательно нужна вторая мастерская, – возражал Бенвенуто. – Я не понимаю, чего ты беспокоишься? Наша корпорация дала разрешение.
– Только благодаря моим связям. Во Флоренции и без того избыток мастеров.
– Избыток ремесленников, хочешь ты сказать, а мастеров можно по пальцам перечесть.
– Вот-вот! Именно поэтому ремесленники готовы с потрохами съесть настоящего мастера: его искусство показывает их бездарность и отнимает у них заработок.
– Но оно дает им и пример для подражания; сами-то они не способны создать ничего нового и талантливого.
– Это верно, но ремесленники предпочли бы, чтобы мастера жили подальше от них и не составляли им конкуренцию, а ты открыл мастерскую в самом центре города, рядом с банком, куда ходит много людей.
– О чьих интересах ты заботишься, отец, – о наших, или об интересах тех бездарей, что не могут толком изготовить даже простое серебряное блюдо?
– Не болтай глупостей! Конечно, мне нет никакого дела до их интересов, но я боюсь их зависти и злобы. Зависть и злоба – одни из сильнейших человеческих чувств, и тот, кто одержим ими, способен на многое.
– Не волнуйся! Нашим врагам меня не одолеть, – Бенвенуто поправил маленький нож, вложенный в кожаный пояс, потом поцеловал отцу руку и вышел на улицу.
– Много ли ты навоюешь своим ножичком против завистников, число которых будет все умножаться и умножаться вместе с ростом твоей славы, – печально сказал Джованни, глядя вслед сыну.
Белоснежные стены домов, их красные черепичные крыши, золоченые шпили старых церквей и разноцветные ажурные купола новых; темно-зеленые верхушки кипарисов и салатово-желтые кроны акаций, блеклые бронзовые скульптуры на площадях и бледные мраморные статуи на крышах дворцов – все колыхалось и плыло в синем горячем воздухе, наполненном нестерпимым огненным сиянием. Пусты были улицы, и в домах воцарилась тишина; лишь изредка из-за прикрытых решетчатых ставен доносилось всхлипывание и старческое кряхтение младенца, измученного жарой.
Бенвенуто спешил в свою новую мастерскую, чтобы укрыться там от зноя и поработать над эскизом двух больших напольных канделябров, заказанных ему епархией. Он задумал сделать один канделябр в виде Минервы, рассеивающей тьму невежества светом премудрости; другой – в виде Аполлона, озаряющего мрак варварства блеском муз.
Минерва уже была готова в воображении Бенвенуто: она, обнаженная, должна была замереть в движении, собираясь сделать шаг правой ногой и подняв вверх правую же руку, в которой и должен был разместиться подсвечник. Тело ее соразмерно и худощаво (истинная мудрость не может быть полной); изящная голова, повернутая чуть влево, увенчана шлемом, кокетливо сдвинутым на затылок так, чтобы показать кудряшки волос на лбу и ушах (женская натура присутствует и в богине). Левой рукой Минерва поддерживает у своего бедра покров, соскользнувший до середины ягодиц.
Что же касается лица богини, то Бенвенуто вначале собирался придать ему суровое и холодное выражение, но передумал. Личико ее должно иметь наивный полудетский вид: во-первых, это привлекательно в художественном плане; во-вторых, с философской точки зрения, мудрость всегда по-детски наивна и вопросительна.
Вроде бы с Минервой получалось неплохо, – оставалось поскорее зарисовать на бумаге, и можно было поразмыслить об Аполлоне…
Бенвенуто, все ускоряя и ускоряя шаги, почти уже бежал по безлюдным переулкам, досадливо отирая капли пота, выступающие на лбу, но добраться до мастерской ему так и не удалось. Он встретил Сальвадоро и Микеле, которые стояли под навесом в дверях своей лавки и сонно таращились на пустую улицу. Бенвенуто замедлил шаги: Сальвадоро и Микеле были его врагами. Они занимались ювелирным делом, но, хотя были старше Бенвенуто, так и не смогли прославиться; а с тех пор как Бенвенуто открыл мастерскую у них под носом, Сальвадоро и Микеле стали терпеть значительные убытки и поэтому ждали удобного случая, чтобы посчитаться с дерзким юнцом.
Завидев его, Сальвадоро и Микеле оживились.
– Гляди-ка, Бенвенуто идет, – сказал Сальвадоро.
– Торопится, – сказал Микеле.
– Ну, как же! Он у нас такой известный. Работы у него навалом, – сказал Сальвадоро.
– Открыл мастерскую у нас под боком для чтобы переманить к себе наших заказчиков, – сказал Микеле.
– За такие вещи проучить его не мешало бы, – сказал Сальвадоро.
– Имеем полное право, – сказал Микеле.
Бенвенуто встал напротив них и ответил:
– А кто вам мешает отбить у меня заказчиков таким же образом, каким я отбил их у вас?
– Ишь ты, он еще вздумал нас наставлять! – сказал Сальвадоро.
– Какой наставник нашелся! – сказал Микеле.
– Вас наставлять? Да сохрани меня Господь от этого! – презрительно фыркнул Бенвенуто. – Если бы вы были почтенными людьми, то есть людьми, достойными уважения, я бы мог смиренно посоветовать вам, как можно, по моему разумению, улучшить ваши работы. Однако поведение ваше свидетельствует о том, что вы люди низкие и недостойные, а потому не только наставлять вас нет у меня ни малейшей охоты, но и связываться с вами я вовсе не желаю. Если же вы вынудите меня защищаться и прибегнуть к силе, то после вините в этом лишь себя, но отнюдь не меня!