Лёвушка, ждавший совсем другого, тем не менее, хоть и недоумевая, ответил обстоятельно. Отец после маминой смерти, бывало, забывал поесть. Потому, уезжая в Москву, Лёвушка всякий раз забивал холодильник. Когда возвращался, половина продуктов оставалась — стухшими.
— А когда вы стали вместе работать, и ты уезжал в командировку? — продолжал наседать Заманский.
— То же самое. — Готовил в коттедже или в салоне?
— Обычно в коттедже. Но в салоне обязательно что-то оставлял. Папа без меня чаще там ночевал, чем дома.
— Баклажаны, что в желудке отца обнаружены, тоже ты готовил?
— Ну да. Папа очень любил баклажаны. Ещё со времён мамы. Она и меня их готовить научила, — подтвердил Лёвушка — с непроходящим удивлением.
— Ещё раз спрашиваю: на кухне, кроме тебя и его, кто-то мог хозяйничать?
Лёвушка переглянулся с Аськой.
— Дядя Вить! — взмолился он. — К чему вы всё это?
— К тому, что твой отец Зиновий Иосифович Плескач был убит! — впившись цепким взглядом в Лёвушку, отчеканил Заманский.
Лёвушка посерел. Аська вскрикнула.
— Отравлен белым фосфором, — уточнил Заманский.
— Так спички же! — напомнил Лёвушка.
— Спички — прикрытие. Они уж лет сто безвредны. Яд был подмешан в баклажаны… А ты не знал? — снасмешничал Заманский.
Лёвушка обмер. Машинально отёр пот со лба.
— Дядя Вить, что вы так смотрите? Вы на меня, что ли?.. — выдохнул он.
Беспомощно глянул на Аську.
— Представляешь! Кажется, он решил…Будто я папу!
— Пап! Ты чо, сбрендил? Если прикол, то лажовый, — Аська, не стесняясь, постучала пальцем по виску.
Нетерпеливым жестом Заманский заставил дочь замолчать.
— Тогда оправдайся, — потребовал он. — Где ты находился с восьмого вечера до девятого утра?
— В Белёве, — нервно ответил Лёвушка.
— С какого времени и где именно?
— Пожалуйста! В четыре состоялась последняя встреча с поставщиком. Погулял и — в гостиницу.
— От Белёва до Тулы сто пятнадцать километров. За семь-восемь часов можно обернуться. Потому повторяю вопрос! Кто в Белёве может подтвердить, что с вечера восьмого по утро девятое ты безвылазно был там?
Лёвушка скосился на впившуюся в него взглядом Асю. Отрицательно мотнул шеей.
— Я связался с Белёвом. Там начальником мой бывший ученик, — сообщил Заманский. — Они опросили сотрудников гостиницы. Ключ от номера провисел до утра на доске. Со слов дежурной по этажу, находилась безотлучно на рабочем месте. Утром сдала пост. Категорически утверждает, что господин Плескач в её смену на этаже не появлялся…Ну же! — потребовал он. — Опровергай! Может, хоть кто-то тебя видел?! Пусть не в гостинице.
Лёвушкины плечи обмякли.
— Стало быть, алиби нет, — констатировал — для дочери — Заманский. — Папа! — Аська всё-таки вмешалась. — Но если бы Лёва появился в это время в «ИнтерСити», его бы увидел охранник или камера сняла… Ведь так?! — обратилась она к Лёвушке. Но тот лишь сильнее сжался.
— Что отмалчиваешься, урод?! — выпалила она в сердцах. — Он же тебя в страшном заподозрил!
— Нечего ему сказать, — ответил за Лёвушку Заманский. — Меж подъездами сквозные проходы. Чтоб попасть в салон, вовсе не обязательно проходить именно через свой подъезд. К тому же у постоянных посетителей есть ключи от задних дверей, где камер вообще нет. Открывай любую и проходи, никем не замеченный. На этаже все офисы закрываются к семи вечера. Уборщицы приходят после семи утра. То есть с семи вечера до семи утра проходишь бесконтрольно. Времени уйма.
— Да что вы на меня танком наезжаете?! Итак тошно, — взрыднул Лёвушка. — Мало ли народу, из своих, в папином салоне бывало? И кто угодно мог зайти с бутылкой, подмешать что-то в эти баклажаны злосчастные.
— Зиновий был малопьющим и уж точно не хлестал с кем попало! — сурово напомнил Заманский.
— Так это прежде, при маме, было! — страдающе вскрикнул Лёвушка. — А последнее время не раз, возвращаясь, и бутылки пустые видел, и следы посиделок.
— Допустим, что так, — согласился Заманский. — Но ты должен понимать, что из всего мутного списка главным подозреваемым становишься ты сам. Отравить Зиновия мог либо тот, кому он открыл, — а пускал он только своих, — либо тот, у кого был ключ. И — в любом случае тот, кто знал о существовании спичек, и в ком достало фантазии, чтоб придумать экзотическое самоубийство. — Но я-то не знал!.. — Лёвушка, наткнувшись на прищуренный взгляд Заманского, осёкся.
— Конечно, теоретически можно допустить, что не знал, забыть, что во время убийства отца сам ты таинственным образом дематериализовался, — отреагировал Заманский с той насмешливой интонацией, что всегда сбивала с толку самых упёртых подозреваемых. — Всё можно. Но — как говорят, — ищи мотив.
— Какой же нужен мотив, чтоб родного отца на тот свет отправить! — пылко вступилась Аська.
— Самый что ни на есть прямой! Наследство! Заманский только что не прожигал Плескача-младшего взглядом.
— И не в день отъезда вы поссорились. Все последние дни ссорились, и преизрядно. Потому что отец тебе ультиматум выдвинул: коллекцию, если откажешься продолжить его дело, передаст в Союз антикваров для реализации в пользу детского онкологического Фонда…
— Как же, — Фонда! — огрызнулся Лёвушка, внезапно сделавшись похожим на большую крыску. — Сказал бы сразу, что для этой!.. Да, угрожал! И я сразу ему ответил, чтоб делал со своей коллекцией, что хочет! Хоть под блузку этой… — он осёкся. — А мою душу отпустил на покаяние.
— Ой ли! — не поверил Заманский. — Ты ведь у него деньги на свои опыты просил. А коллекция по ценности, на минуточку, многократно перевешивала и коттедж, и наличность. Тем паче из наличности, как выяснилось, миллион долларов отец тоже планировал отдать Фонду. Тут и босяком можно остаться. Вот и мотив!
— Как хотите, — устало возразил Лёвушка. — Другого сказать нечего.
— Я все-таки надеялся, что защитишься…Не хотел думать… — тяжко произнёс Заманский. Аська вскинула на отца больные глаза. — Что ж, подведём итог. Дело свершилось злое и противоестественное. Но отец любил тебя пылко. В чём точно уверен, что даже сейчас, глядя на нас с высоты, не хотел бы видеть тебя в тюрьме. И быть посему. Об истинной причине смерти Зиновия знаем только я да патологоанатом. Патологоанатом, тот будет молчать. Мы с Асей, само собой, немедленно съедем. А ты…живи как сможешь! Лёвушка, будто заржавелый складной нож, разогнулся.
На неверных ногах принялся спускаться по лестнице.
— Лёвка! — окликнула Ася. Хотела побежать следом, но отец силой усадил её на место.
— Чего уж теперь? Внизу хлопнула входная дверь, донёсся звук гаражных запоров.
— Он же разобьётся! — Аська зарыдала.
— Мне жаль, доча! Честное слово, — лучше б не приезжал. — Заманский огладил Асину копну волос.
Ася вырвалась.
— Этого не может быть! — выкрикнула она.
— Но ты ж сама слышала.
— Плевать! О ссорах с отцом он мне рассказывал. Не тебе — мне. Тот его достал этим антикварством. Они на полгода договорились попробовать, а когда увидел, что Лёвушка не готов, стал этим наследством шантажировать. Просто заколебал! Нельзя человека через колено.
— Доча! Хоть ты-то не трави душу! — простонал Заманский.
— Но он и другое вспоминал! — страстно выкрикнула Аська. — Как папа в детстве, чуть приступ астмы, хватал его в охапку в машину, и через город сквозь пробки пробивался к экстрасенсу, что приступы снимал. А после ночами у кроватки дежурил. И так до четырнадцати лет. Вот скажи как следователь: станет убийца обременять себя такими воспоминаниями? Наоборот ведь, постарается вывернуть всё плохое наружу, чтоб самооправдаться. Неужто способен в такое поверить?!
— Способен — не способен, — страстная Аськина убеждённость смутила Заманского. — Собирайся, доченька. Мне и самому тошно.
Аська ещё долго рыдала. И со сборами закопалась. Может, дожидалась возвращения хозяина, чтоб объясниться? Заманский её не подгонял. Спустя два часа отец с дочерью всё ещё не выехали из угрюмой обители.
— У тебя мобильник на нижнем этаже разрывается! — раздраженно крикнула ушастая Аська.
Заманский неспешно дошел до телефона, — в надежде, что умолкнет. Когда собирался в Россию, в нетерпении высчитывал дни до встречи со старыми друзьями. Но сначала было некогда, а после того, как вскрылась ужасающая правда об убийстве Зиновия собственным сыном, желание общаться с кем бы то ни было иссякло.
— Слушаю, — выдохнул он.
— Здравствуйте, бывший важный, а ныне хоть и бывший, но наиважнейший следователь Заманский, — донёсся до него хрипловатый голос, — ёрнические интонации Лукинова он и спустя пять лет распознал безошибочно.
— Здравствуйте, бывший стажёр, а ныне следователь по особо важным делам Лукинов, — ответил он в тон.
— Я всегда говорил, что с твоим отъездом в следственном комитете драйв пропал, — сообщил Лукинов. — Не вернись ты, так бы и затихарилось, что Зиновий Плескач убит.
Заманский непроизвольно икнул. Лукинов расхохотался.
— Не Брусничко, — ответил он на незаданный вопрос. — Этот старый лепило до второго пришествия бы не сознался, что лажанулся…Явился Лев Плескач. Он и рассказал об убийстве.
— Плескач арестован? — сдавленным голосом произнёс Заманский.
Из своей светёлки выскочила Аська и замерла с выпученными глазами.
— С чего бы? — деланно удивился Лукинов.
— Явился-то с повинной? — Окстись! У Плескача алиби.
— Как алиби? — поразился Заманский. — Я ж это алиби из него клещами вытягивал.
— То-то что клещами. Да ещё в присутствии юной барышни, в которую малый, похоже, втюхался. Может, потому и говорить с тобой не захотел. Утратили вы, уважаемый бигбосс, прежнюю хватку. А с людьми нынче надо помягше. И на жизнь глядеть потоньше, — продолжал куражиться Лукинов. Поняв, что перебарщивает, посерьёзнел. — Лев Плескач сутки с восьмого на девятое провёл в Белёве в частном доме у разведёнки, к которой ездит пару раз в месяц. Отец его в Туле так зажал контролем, что парню даже по бабам приходилось втихаря, за сто двадцать километров гонять. Информация перепроверена и подтверждена соседями. Пять человек видело. И даже есть которые слышали. Старуха-соседка. Стены-то бумажные. Готова, говорят, перечислить, сколько раз кончили.