Вера уже намеревалась расспросить Фишера, жертвой какого очередного эксперимента она стала и какова его цель. Но странность заключалась в том, что сам Герман ни разу не заговорил на эту тему.
К слову, Фишер ей тоже вспомнился. Нет, она не встречалась с ним ни разу до интервью, но в юности успела сложить первое, ложное впечатление об этом человеке. Ей отчетливо вспомнился ее письменный стол, заваленный тетрадками и учебниками. Тринадцатилетняя Вера делает уроки. В глазах тоска, а на душе вся грусть предков. На улице отличная погода, хочется гулять, но ей точно не справиться со всеми заданиями засветло. Да и бабушка, сидящая на диване перед телевизором и бесшумно перебирающая спицами, не отпустит ее, пока портфель не будет собран, а все уроки сделаны. Вера сгорает от зависти к сестре, которая, окончив девять классов, пошла учиться в швейный колледж и теперь, навсегда забыв, что такое уроки, убежала на прогулку с очередным кавалером. Чтобы отвлечься от грустных дум, школьница Вера периодически устремляет взгляд в телевизор. Вот и сейчас она сидит, скрестив ноги по-турецки на неудобном стуле и облокотив подбородок на деревянную спинку, безучастно смотрит в голубой экран. Какая-то передача с научно-медицинской тематикой, выступают бородатые очкарики-профессора. Вера уже с тоской собирается вернуться к урокам, но тут камера перемещается в другую часть студии, где молодая симпатичная ведущая обращается к не менее привлекательной паре в белых халатах. Это они – Герман и Элла. Обоим еще нет тридцати. Они улыбаются и живо сыплют заумными фразами. Ведущая не отрывает восхищенного взгляда от молодого человека. Маленькая Вера тоже зачарованно смотрит на красавца в телевизоре, невольно приоткрыв рот. В нем все идеально: аккуратно уложенные черные волосы, очень светлые, живо контрастирующие с темными пушистыми ресницами и густыми бровями глаза, красиво очерченный рот и открытая, лишенная всякого самодовольства улыбка, оголяющая ровный ряд белоснежных зубов. Невозможно не обратить внимание и на его не менее очаровательную спутницу, особенно после того, как ведущая упоминает о том, что гости сегодняшней передачи являются супругами уже много лет. Взрослая Вера, конечно же, начинает разглядывать Эллу сразу, не дожидаясь замечаний ведущей. Она жадно вглядывается в красивые благородные черты лица, отмечает лучистый игривый взгляд, идеальную линию бровей, тонкий аккуратный носик, пухлые губы. Из-под халата выглядывает накрахмаленный белоснежный кружевной воротничок, украшенный античной брошью, а волосы собраны в аккуратную корзинку, которая придает девушке еще более юный вид. Вера не может не согласиться с собой тринадцатилетней – они безупречны. Могла ли школьница Вера заметить в тот момент сходство между собой и вызвавшей ее восхищение молодой докторшей? Вряд ли – у Веры черты лица чуть крупнее, а на тот момент, с учетом детской припухлости, ей было совсем далеко до изящных черт Эллы. Школьница Вера, зачитывающаяся в тот момент культовым романом «Унесенные ветром», проводит прямую аналогию, мысленно окрещивая молодых докторов Реттом и Скарлетт нашего времени. Примерно в тот же момент у нее впервые возникает желание стать популярной телеведущей, чтобы иметь возможность интервьюировать таких вот молодых одаренных красавцев, и будь Вера проклята, если, разглядывая чету Фишеров тогда, в глубине души она не пожелала оказаться на месте Эллы!
«Все сбылось с поразительной, пугающей точностью», – обреченно подумала Вера. Ей довелось взять интервью у Фишера, который с годами ничуть не растерял, а, напротив, даже приумножил свою привлекательность. А уж о том, как она подвинула Эллу, и говорить излишне. Если бы в детстве Вера была чуточку умнее, то, глядя на молодую успешную чету, пожелала бы стать доктором, а не телеведущей. Тогда вся ее жизнь сложилась бы по-другому, и она наверняка не оказалась бы сейчас в таком незавидном положении.
Иногда, только обладая безупречной памятью, можно в полной мере оценить, как коварно и изощренно потешается над нами Судьба…
23
Если бы каждый имел право на одно законное убийство. Вы только представьте, насколько аккуратнее бы стали люди друг с другом.
Это уже случалось раньше. Звонкий гул уже врезался в ее мозг. Спросонья он казался еще громче и пронзительнее. Но Вера моментально пробудилась. Голова ее была как никогда ясной, несмотря на утренний укол. Пожарная тревога. Скорее всего снова учебная. В прошлый раз Фишер был вне себя от ярости и устроил приличную взбучку службе охраны. Из-за Веры. Дело в том, что пожарная тревога подразумевала отключение всех систем безопасности особняка. В этот момент можно было беспрепятственно открыть любую дверь, окно. Тогда Вера, по мнению Фишера, еще была способна на побег. Теперь же он полагал, что ему не о чем волноваться. Тревога в тестовом режиме запускалась раз в месяц, как успела когда-то подслушать Вера. Неужто она здесь уже целый месяц?
Лампочка над ее дверью не переставала мигать, а гул продолжал нарастать, напоминая Вере о том, что она может беспрепятственно покинуть комнату и даже больше. Выйти из особняка незамеченной она, конечно же, не рассчитывала, но хоть как-то воспользоваться возможностью, которая предоставляется максимум раз в месяц, она была обязана.
Помедлив секунду, Вера встала с кровати, накинула длинную кофту с запа́хом поверх майки и коротких шорт, влезла в позаимствованные из Эллиного гардероба мягкие тапочки и направилась к двери. Та без труда открылась. В длинном коридоре никого не было. Снизу доносились приглушенные голоса, туда идти было нельзя.
И тут идея сама собой зародилась в ее голове и, подобно капле чернил, попавшей в прозрачную воду, начала расплываться в ее чистом сознании. Вера резко развернулась и пошла по направлению к соседнему крылу здания, где она еще не была. Она точно знала, что именно там, на третьем этаже, в самой дальней комнате, находится самая большая угроза ее жизни на сегодняшний день в лице беспомощной изуродованной женщины. Как будто сам инстинкт самосохранения подталкивал Веру вперед, навстречу страшнейшему кошмару последнего месяца ее жизни.
Удивительно легко и беспрепятственно Вера добралась до заветной двери. Еще до конца не осознав, что именно она собирается сейчас сделать, Вера вытащила тряпичный пояс из кармана своей кофты и медленно намотала его на обе ладони, соорудив импровизированную удавку. «Нет Эллы – нет операции», – стучало у нее в висках. Никто не осудит ее за убийство, потому что Вера Званцева еще месяц назад была похоронена. Дверь поддалась на удивление легко. Веру как будто испугал этот факт, и на несколько секунд она замерла, прислушиваясь и раздумывая над тем, не бросить ли эту шальную затею. Сирена смолкла. Теперь только вперед, пока дверь снова не заблокировалась!
Вера уверенно шагнула в полумрак комнаты, которая при всей своей просторности больше походила на склеп. Неподвижное тело на двуспальной кровати напоминало мумию. Большая его часть была обмотана эластичными бинтами. На глаза также была наложена марлевая повязка. Остальная часть того, что раньше было красивым и милым личиком Эллы Фишер, походило на кусок вяленого мяса. Вера молча приблизилась к изуродованной женщине. Комнату освещала только тусклая настольная лампа. По-видимому, свет был Элле ни к чему, хотя напротив кровати висела большая плазма, а на прикроватной тумбочке лежала книга.
Тело дрогнуло. Вера не удивилась, она почему-то сразу поняла, что Элла не спит. А та, в свою очередь, догадалась, что ее посетила не сиделка, не медсестра и не муж. Костлявая рука, обтянутая темной кожаной коркой, потянулась к лицу и сдвинула повязку на высокий лысый лоб. Вера поняла, что Элла ее видит, но она не выражала при этом ни доли удивления. Как будто она уже давно ждала ее прихода.
Вера остолбенела, ее руки обмякли, пояс размотался с запястий. «Как можно убить того, кто уже не живет?» – подумала она, разглядывая несчастную женщину. Элла была отвратительна, но смотреть на нее было нестрашно. Страшнее было представлять, что все это уродство предполагало найти спасение в ее, Верином, теле.
Изуродованного лица коснулось подобие улыбки. И действительно, со сладостным удовлетворением, различимым даже в ее слабом хриплом голосе, Элла проговорила:
– Красивая. Он все-таки нашел тебя. Такую, как мы хотели.
– Даже не вздумай разевать свой уродливый рот на мое тело, – прошипела Вера под стать искалеченной женщине.
– Дерзишь, паршивая девчонка? А я вот сделаю тебе одолжение. Сохраню тебе жизнь. Скажу Герману, чтобы пришил твою голову к моему телу и пересадил тебе мое лицо. А через пару месяцев навещу тебя, как ты меня сейчас. Тогда и посмотрим, как ты запоешь, птичка, – из груди лежавшей женщины прорвался крякающий смех.
Вера, с ужасом глядя на безумную, попятилась назад к двери. Смех становился все громче. Вера закрыла уши ладонями и кинулась прочь по длинному коридору, зная, что далеко ей наверняка не убежать.
Она уже почти смирилась с мыслью о смерти, но перспектива поменяться с Эллой телами повергла ее в настоящий ужас. И ведь Фишер без колебаний выполнит просьбу любимой жены. Более того, он сделает это с фанатизмом ученого, которому представился шанс провести очередной интересный эксперимент.
Вера бы до сих пор не верила в то, что замысел Фишеров может быть с успехом реализован, если бы не живой пример в лице ее старого приятеля из новой жизни Пахома. Именно он стал первым успешным экспериментом, который предопределил ее сегодняшнее незавидное положение. Мысленно она проклинала его, но почему-то именно с ним больше всего хотела поделиться сейчас своим горем. Пусть он знает, что эксперимент, подаривший ему новую жизнь, для кого-то может обернуться чем-то даже более ужасным, чем смерть.
Потеряв всякий страх разоблачить свой побег из комнаты, Вера направилась в гостиную – единственное оставшееся доступное ей место, где был установлен телефонный аппарат. Заветная комбинация, и в трубке послышался знакомый голос, от которого ее сердце вдруг забилось с новой силой. Единственно возможная связь с внешним миром спустя почти месяц заточения несказанно взбудоражила ее.