ики, Захар и Артем, устроились на железном красно-синем лабиринте. Май, первый учебный год подходит к концу. Взрослая Вера стоит рядом и с интересом наблюдает за детьми.
– Ну что, ребят, по домам? – предлагает девочка – им всем идти в одном направлении.
– Да ну, – возмущенно откликается Артем. – Неохота. Сразу начнется: кушать, уроки… Бабушка пристанет со своим молоком. Потом на английский, и мама будет кричать, чтобы я переодел запачканные штаны и не позорил ее. А вечером, как всегда, будут ругаться, что я играю в приставку. А мне ее, между прочим, папа прислал на Новый год!
Захар немного помолчал, а потом мечтательно заговорил:
– А у меня уже живот сводит, как подумаю, что мама напекла моих любимых пирожков! Она даже когда с ног валится после ночной смены в больнице, все равно печет их к моему приходу. Быстренько сделаю уроки, и пойдем с папой учиться кататься на велике, который он мне недавно привез.
– Тебя вообще никогда ни за что не ругают? – удивляется Артем.
– Бывает, что кричат. Но я молчу. Я же знаю, что это быстро пройдет, и в итоге мы все вместе дружно сядем ужинать, и всем будет вкусно. А перед сном мама пожелает спокойной ночи и поцелует. А на выходных, как бы я ни провинился, мы всей семьей куда-нибудь поедем.
– Хорошо тебя родители воспитали, Захар, – замечает маленькая Вера.
Это выражение употребляла их классная руководительница Тамара Алексеевна. Как бы ни проявил себя ребенок, ответ был один: родители воспитали. Вера всегда пыталась уловить момент, когда и как ее воспитывают родители, но представления об этом процессе оставались очень расплывчатыми. Мама, как всегда, была поглощена халтурой. А папа иногда читал им с сестрой непонятные книги. Может, в этом и заключалось его воспитание? В общем, Вере всегда хотелось заработать эту положительную оценку своего воспитания. Но кроме того, она любила и сама выступать в роли оценщика.
– Это не родители, – отвечает Захар. – Мама говорит, что меня воспитала жизнь. А родители у меня появились всего два года назад. И повезло мне с ними именно благодаря моему воспитанию. Когда они пришли в детский дом выбирать себе ребенка, я, как всегда, старался казаться очень спокойным и воспитанным. В то время как другие дурачились и корчили рожи, я смирно сидел у окна и читал. Был опрятно одет и причесан, у меня имелся свой галстук-«бабочка» на такие случаи. Няни всегда предупреждали нас о приходе потенциальных родителей. И я встречал их во всеоружии. Долгое время это не срабатывало, забирали либо девчонок, либо детей помладше. И вот эта пара появилась снова. Мне казалось, что эти двое не обратили на меня особого внимания. Но на этот раз они подошли ко мне и сказали: «Мы за тобой».
Вере запала в душу эта история. С того момента она с особенным уважением смотрела на Захара. Ведь он годами своей совсем еще короткой детской жизни стремился получить то, что остальным достается при рождении и воспринимается как должное.
И еще Вера взяла на вооружение выражение «жизнь воспитала». Очень уж оно ей понравилось.
А еще через год не стало ее родителей. И как будто бы вот и настало «время воспитания жизнью». Но вместо жизни за воспитание сестер взялась бабушка. И у Веры напрочь отпал вопрос, в чем же оно заключается.
После той истории девочка и прониклась к детдомовским детям. Она увидела одного из них в своем однокласснике, таком благодарном и трепетно любящем своих приемных родителей. А на примере Артема убедилась, что рождение ребенка не гарантирует полной и счастливой семьи. Папа мальчика бросил жену и сына так давно, что Артем этого даже не помнил. Все, что осталось от родного папы, – это посылки по праздникам. А у Захара была полная любящая семья, которая собиралась каждый вечер за вкусным ужином.
Свою же, пока еще полную, семью Вера не могла назвать идеальной. Мама с папой, несомненно, любили друг друга и не собирались расходиться, но с традициями у них было туго. За одним столом семья собиралась только по особым случаям. Веру тоже не очень-то тянуло домой в тот день. Она знала, что будет, когда она придет: сама разогреет и нальет себе суп, после чего отправится есть в комнату, где столом ей послужит тумбочка, потому что кухонный стол традиционно завален маминой халтурой. Вечером будет примерно то же самое: они с сестрой отварят сосисок с макаронами и поужинают в своей комнате.
Но на маму Вера не смела злиться ни до, ни после трагедии, хоть и испытывала по сей день досаду по поводу недостатка общения с ней. Она и без нового дара помнила, что мама очень волновалась за будущее девочек, причитала, что скоро все образование будет платным, и постоянно что-нибудь откладывала на книжку.
Вспомнив об истоках своих идей о приемных детях, сегодняшняя Вера грустно усмехнулась превратностям судьбы: можно получить статус сироты после рождения, но обрести настоящую семью на всю жизнь; а можно, наоборот, родиться в полной любящей семье, но впоследствии остаться сиротой.
В этот день, прикованная наручниками к больничной койке, в ожидании самой страшной и жестокой операции в истории человечества, Вера поклялась себе, что, если ей каким-то чудом удастся выбраться из этой передряги, она обязательно усыновит ребенка из детдома независимо от того, будут ли у нее свои дети. Это благое намерение на время придало ей оптимизма и вселило надежду на то, что Господь даст ей шанс для искупления.
29
Да здравствует смерть!
Если мы не в состоянии постичь ее, то зато смерть позволяет понять нам, что жизнь – прекрасна.
Минут через пять после того, как Дана спешно покинула кафе, в кармане Пахома затренькал мобильный. Выведенный из глубокой задумчивости, молодой человек нехотя извлек кнопочный аппарат и прислонил к уху:
– Да, – недовольно пробурчал он.
– Пахом, ты гений! Я сразу и не заметил сходства, – давненько Фишер не выражал такого восторга на его счет.
– Что еще, Герман? – устало поинтересовался Пахом.
В отличие от многих других подчиненных, он никогда не лебезил перед шефом. Но от него как от самого удачного эксперимента четы Фишер этого и не требовалось.
– Как что? Твоя находка! Знаю, что ты с ног сбился, подыскивая Званцевой подходящую замену.
– Я ничего не нашел, – Пахому показалось, что Герман бредит, но в то же время он напрягся от понимания, что пристальная слежка за ним продолжается.
– Как не нашел? А ее сестрица? Отличный запасной вариант!
Пахом насупился и огляделся по сторонам. Он понимал, что и в данную минуту находится под наблюдением, раз Фишеру уже известно о его случайной встрече с Даной.
– Это не замена. А живой здоровый человек, – отрезал Пахом. Доказывать случайность этого свидания было бессмысленно и лень.
– Ну-ну! – иронично отозвался Фишер. – Как бы там ни было, впредь старайся, пожалуйста, согласовывать со мной все свои намерения. Не доводи до греха. Ты знаешь, что терпение у меня ангельское, но не беспредельное.
Пахом нервно заиграл желваками, стараясь сдержаться и не ответить, что у него, собственно говоря, тоже. Но он не мог не помнить, где он, а где Фишер. Уголки его губ напряглись, поползли вниз и застыли в таком положении.
– Я знаю, – процедил он наконец сквозь зубы и нажал кнопку отбоя.
Что это было? Фишер хотел над ним просто поиздеваться и лишний раз показать свою власть? Или он и впрямь намерен оставить Дану про запас? Ее возможно иметь в виду, только если с Верой что-нибудь пойдет не так. Но что? Она подходит идеально.
Конечно, Пахом изначально жалел именно ее – такую забавную, немного взбалмошную, своенравную, вероятно, прячущую под невозмутимой маской незаживающие душевные раны. И сдавать в лапы Фишера он ее не торопился, он тогда еще не знал о пристальной слежке. Усыпив Веру, Пахом хотел взять тайм-аут и подумать, как поступить дальше, чтобы минимизировать жертвы. Но привычная преданность Фишеру сделала свое дело. Да и был ли у него выбор?
Но Дана… Эта благородная интеллигентка с большими грустными глазами, оплакивающая младшую сестру. Не может же она поплатиться жизнью за мимолетное желание съесть круассан перед тем, как сесть на поезд и отправиться в родной город! И снова он, Пахом, совершенно бессилен.
30
Желание смерти – не есть желание смерти.
Это только поиск лучшего состояния, что в конечном итоге является крайним выражением желания жить.
Проснувшись, Вера почувствовала, что в комнате она не одна.
– Считаете нужным сторожить меня даже в связанном состоянии? – хрипло усмехнулась она, глядя в стену.
– Твой дружок в доме, поэтому шеф попросил меня побыть тут.
По запаху прокуренной одежды и немытых волос Вера поняла, что в комнате Степан. Ну зачем отращивать себе такую замысловатую шевелюру, если ее некогда мыть? Или ему лень? Может, он считает, что так она лучше держит форму?
– Он уже вернулся? – Она повернула к нему тяжелую голову.
О, последняя стадия загрязнения: сверху ежик топорщится, как обычно, а нижняя часть волос, доходящая до плеч, собрана в хвост. Маленькие, немного скучившиеся глазки сверлят ее так, будто, если он отведет взгляд, пленница испарится.
Конечности затекли. Похоже, сегодня она спала дольше обычного. Хотя в последнее время ее организм работал, как по часам – никаких бессонниц, которые частенько мучили раньше. Может, это такая реакция организма на стресс? Только вот часы бодрствования становились очень уж утомительными, даже несмотря на неиссякаемый поток воспоминаний.
– Вернулся ночью. Куда ж он денется.
– Дружок… Тоже мне, дружок. Если ты про Пахома.
– Да, ошивается тут с самого утра, вынюхивает что-то. Нарывается паренек.
– Степ, а развяжи меня, а?
– С какого перепугу?
– Да невыносимо уже в одном положении. Хоть разомнусь немного. А то вашей Элле достанется тушка с пролежнями.