– Если вы чувствуете тягу к церкви, то, возможно, вас ведет сам Господь.
Сенька улыбался и кивал, глядя на Антона.
Послышался кроткий стук в дверь. Мужчины переглянулись. Антон сообразил:
– Это, наверное, Даша. Я ждал звонка по работе и попросил ее ответить по моему телефону, если что.
Он извинился, накинул на бедра полотенце и вышел в предбанник.
38
Лучше пусть дети увидят смерть родителей, чем родители – смерть детей…
Вера до вечера то сидела у себя в комнате, то со второго этажа наблюдала за происходящим в гостиной. Она все надеялась, что придет Пахом. Или что выведут новенькую. Но ничего не происходило.
К ужину Римма принесла поднос с едой.
– Тебе не стоило утруждаться. Ты ставишь меня в неловкое положение, – серьезно сказала Вера.
– Ты во всем права. И я понимаю твое нежелание общаться с нами.
– Я не осуждаю вас. Не имею на это права. Я злюсь на ситуацию, в которой мы все оказались.
– Эта ситуация называется жизнь, детка.
– Но не всем же так чертовски не везет.
– Каждый несет свой крест. Большая часть населения планеты рождается в нищете и живет в голоде. Кто-то теряет детей, близких. Кто-то умирает совсем молодым. Сделка с собственной совестью – это еще не самое страшное. К тому же мне действительно есть за что благодарить Бога каждое утро. И Германа.
– Ты видела новенькую?
– Кого?
– Новую девушку, донора, которую привезли сегодня днем.
– Нет. Фишер держит ее в дальнем медблоке и никому не показывает, кроме Алины. Она носит ей еду. И колет препарат.
– Уже?
– Герман торопится. С утра возьмем анализы и будем готовить к операции.
– Ее доставили сюда в сознании?
– Да, Герман больше не решился манипулировать организмом потенциального донора.
– Интересно, как он ее нашел так быстро? – задумчиво произнесла Вера.
Римма пожала плечами и собралась уходить.
– А где Пахом? Что-то давно не видно.
– Да он только вчера вечером тут был.
– А, ну да. Ну да.
Вере не хотелось показаться дурой, которая в глубине души надеется на его поддержку, поэтому она прикусила язык. Но Римма, остановившись в дверях, добавила:
– Если я не ошибаюсь, вчера он уехал без иммунодепрессантов. Все разобрали свои дозы, а его осталась лежать под замком в стеклянном шкафчике в кабинете Фишера. Поэтому мне так же, как и тебе, неспокойно за него.
Римма ушла, и Вера с облегчением отметила, что впервые за долгое время ее дверь вечером так и осталась незапертой.
Надо было что-то делать с ужином. Вера привычно поковыряла вилкой картофельное пюре. Она так любила его раньше! Досадно. Не было еще в Вериной жизни стресса, способного лишить ее аппетита, и тут такое. Съев немного через силу, Вера со скверным чувством отправила остатки еды в унитаз – у нее должны быть свои секреты в этом доме.
Осталось дождаться позднего вечера, чтобы добраться до телефонного аппарата. Вера первым же делом, спустившись в гостиную сегодня, удостоверилась, что он на месте. Она надеялась, что сможет дозвониться до Пахома. Но если Римма права, то, быть может, уже слишком поздно.
Хорошо, что в этом особняке десять часов вечера считались уже глубокой ночью. Только Фишер, как правило, еще заседал в своем кабинете, но Вера уже просчитала: от тумбы с телефоном открывается отличный вид на коридор, который мгновенно озарится светом, как только Герман откроет дверь своего кабинета. За то время, пока он дойдет до гостиной, она успеет прошмыгнуть на темную лестницу, а там бесшумно доберется до своей комнаты по мягкому ковровому покрытию.
В начале одиннадцатого Вера спустилась вниз и первым делом убедилась, что Фишер работает в кабинете – об этом свидетельствовала узкая полоска света под дверью. Она обошла еще несколько помещений, чтобы убедиться, что он не в спальне, не в столовой и не вышел поговорить с охраной. Везде было темно и тихо. Герман готовился повторить попытку проведения самой кровожадной операции в истории человечества! В этом не было никаких сомнений.
Не описать словами, как велик был соблазн наведаться к Элле и посмотреть, что стало с ее ехидной ухмылкой. Как, интересно, Фишер оправдался перед ней, когда она очнулась от наркоза? И как она так быстро согласилась на замену донора? Понятно, что выбора не было, но взбучку она ему наверняка устроила будь здоров. Между тем что-то подсказывало Вере, что лучше не тратить время на пустое: в этом доме не угадаешь, когда снова окажешься взаперти или прикованной к больничной койке.
Подойдя к телефонному аппарату, Вера, не медля ни секунды, подняла трубку и набрала по-прежнему единственный номер, на который могла позвонить. Она слушала бесконечно длинные гудки и неотрывно следила за отблеском света, льющегося из-под двери кабинета Фишера. Неужели не ответит? «Пахом, ну давай же! Давай!»
Гудки прекратились, что-то щелкнуло, но ответа не последовало.
– Пахом, – прошептала Вера, рискуя всем в случае, если его телефон вдруг больше не принадлежит ему.
– Вера? – послышалось скорее шипение, чем голос. Но это был он, Пахом!
– Это я. Фишер никак не разберется с моими анализами. Операцию отменили, меня выпустили погулять.
– А Дана? Как она?
– Какая Дана? – Вера готова была поклясться, что у нее даже не возникло ассоциаций с сестрой в этот момент, настолько она не вписывалась во всю эту картину.
– Твоя сестра, – чуть громче, со страдальческим надрывом ответил нечеловеческий голос в трубке.
– Я что-то пропустила? – недоуменно спросила Вера.
– Сегодня привезли нового донора? – чувствовалось, что каждое слово дается Пахому с трудом.
– Да, – коротко ответила Вера, и внутри у нее все сжалось.
Пахом молчал.
– Ты хочешь сказать, что они привезли Дану? – От растерянности она принялась переубеждать его, глупо улыбаясь при этом: – Это невозможно, Пахом. Ты бредишь. Она в другом городе. Что с голосом у тебя? Ты в стельку, как всегда? – Она прислушалась к тяжелому дыханию. – Неужели это правда? Надо что-то делать, Пахом! Нам надо что-то делать! Ты же по ту сторону, ты можешь все это прекратить! Спасти меня, спасти нас! – подытожила Вера, все еще не осознавая до конца, что имеет в виду не только себя, но и свою родную сестру.
– Вера, мне очень жаль. Я ничем не смогу помочь. Фишер перестал давать мне иммунодепрессанты. Не знаю, сколько мне осталось – час или два, – но я уже с трудом передвигаюсь и почти ничего не вижу.
– Боже, Пахом! Милый, бедненький! Держись! Позвони Антону! Расскажи ему все, вдруг он что-нибудь придумает! Расскажи все как есть!
– Он не поверит мне. Он видел тебя в гробу.
– Позвони прямо сейчас с городского телефона и включи громкую связь, я сама ему скажу. Пахом, пожалуйста, тебе уже нечего терять! Я все расскажу Антону, и мы будем спасены! Весь этот кошмар закончится, и, Бог даст, успеем и тебе помочь! Это единственный выход, – уговаривала Вера.
– Хорошо.
Вера быстро продиктовала номер. Она была так возбуждена и ошарашена новостью о заточении Даны, что совсем перестала поглядывать в сторону кабинета.
Только бы Антон не сменил номер! А то с него станется. И еще у него была привычка не отвечать на незнакомые номера.
– Слушаю, – ответил женский голос.
«Твою мать!» – выругалась про себя Вера и задалась вопросом, что же хуже в данном случае: что Антон сменил номер или что Антон нашел ей замену меньше месяца спустя после ее похорон. Во втором случае будет очень стыдно перед Пахомом. Но это лишь подтверждает слова Фишера – новая пассия появилась еще до похорон. И она страшна, как вся Верина жизнь, особенно в последний ее месяц.
– Алло, Антон не может сейчас подойти, я передам ему всю необходимую информацию.
Ну, конечно! После близости он всегда уходил в душ и просил Веру ответить в случае, если не хотел пропустить важный звонок.
Голос был приятный. Не похоже, чтобы он принадлежал той замухрышке с похоронной записи. Да и вовсе не обязательно это она, времени уже сколько прошло.
Вера заговорила ровно и холодно:
– Срочно вытаскивай его из душа. Это вопрос жизни и смерти. Сию же минуту, слышишь?
Пауза на том конце. Надо было повежливее, а то сейчас психанет и не передаст Антону, что был звонок.
– Девушка, пожалуйста! – взмолилась она.
– Вера? – наконец отозвался тот же голос.
– А? Как вы узнали?
– Я сейчас передам ему трубку.
Молчание длилось бесконечно долго. Потом послышались короткие перешептывания.
– Алло?
Наконец-то!
– Антон, это Вера. Если помнишь, ты похоронил меня месяц назад, а до этого в морге не признал. И между этими событиями я еще напугала тебя до полусмерти во дворе твоего дома.
В этот момент в трубке нетерпеливо раздался третий голос:
– Вера, умоляю тебя! – Пахом призывал ее говорить по существу.
С другой стороны снова послышалось шушуканье. Затем Антон задал Вере пару вопросов, на которые она быстро ответила, и голосом, не лишенным изумления, спросил:
– Ты не одна?
– И да и нет. Как быстро ты сможешь добраться до Печатников?
– Быстро.
– Пахом, назови адрес, – скомандовала Вера.
Третий голос вступил снова. Дождавшись, пока Пахом выговорит адрес, она продолжила:
– Поезжай туда. Один. Этот человек все тебе расскажет, только поторопись. Пахом, я перезвоню через час. Держись, мы что-нибудь придумаем! Отключаюсь.
Вера потратила на разговор столько моральных сил, что до своей комнаты ей пришлось добираться, придерживаясь за стенку. Столько потрясений за какие-то десять минут! Ей даже показалось, что она наконец-то проголодалась. Но это только показалось.
39
– Привет, я Смерть.
– Ну и че?
– Ну и все.
Пахом, который последние несколько часов молил о скорейшей кончине, теперь всячески пытался поддерживать остатки жизнедеятельности. Он походил на наркомана, корчащегося от ломки – что в некотором смысле было близко к правде, – или на безнадежного пьяницу, который старательно удерживает голову в вертикальном положении, а глаза чуть приоткрытыми. Казалось, стоит ему расслабиться, и он уже не поднимет головы, а веки его никогда уже сами даже не дрогнут.