Во-вторых, это идея модернизированного человека. Представитель креативного класса радикально антитрадиционен в своих мотивациях, поведении, сексуальности, в отношении к семье, карьере, деньгам, сообществу. Любому традиционному социуму он чужой, но сам он снимает оппозицию «свой-чужой» через идею толерантности. Это человек освобожденный, что означает, что в генезисе у него были некие ограничивающие обстоятельства, но он их преодолел.
В-третьих, это идея будущего. В настоящем креативный класс видит массу недочетов и несообразностей, настоящее – это недоделанный, несовершенный мир, и именно этим легитимируется сама идея изобретения. Креативный класс живет идеей прогресса, до известной степени милленаристской, – такого прогресса, который полагает, что есть некое идеальное состояние человечества, которое может быть достигнуто и к которому мы идем.
В-четвертых, это человек «машинный». До компьютерной эпохи и роботизации сама постановка вопроса о креативном классе не возникала. Именно машина позволила ему освободиться от физического труда. Этот человек видит машину как свое продолжение, часть своего «я» (по крайней мере, социального «я»).
Вернемся к Марксу.
Карл Маркс, с учетом колоссальных и трагических последствий его интеллектуальной деятельности, – один из учителей человечества. Его идеи разнообразны и не сводятся к учению о пролетариате (идея капитала принципиальнее хотя бы потому, что в отличие от пролетариата капитал не исчез). Тем не менее для понимания ценностей рабочих важна в первую очередь именно эта часть его наследия, и я бы хотел обратить внимание на некоторые особенности мысли Маркса.
Он сделал рабочих «ударной группой» человечества в битве за прогресс и, исходя из оппозиции «пролетариат-капитал», описал человеческую историю. Движущей силой истории стала борьба классов угнетенных и угнетателей, которая в ситуации капитализма имеет вид борьбы пролетариата и буржуазии, а ранее являлась борьбой крестьян и ремесленников против феодальной аристократии и до того – рабов против рабовладельцев. Эта базовая оппозиция является отражением конфликта производительных сил и производственных отношений, который, достигая критической точки, приводит к революции и отсюда смене исторических формаций – рабовладения, феодализма, капитализма и коммунизма. С наступлением коммунизма история кончается. Это гегелевская концепция истории в том смысле, что феномен развития выводится из одной базовой оппозиции, а движение осуществляется через цикл тезис – антитезис – синтез. Такая система имеет недостатки по сравнению с идеей конкуренции Адама Смита и ее трансформации в теорию эволюции Чарльза Дарвина. В рамках последней развитие есть конкуренция за ресурсы существования и экспансию. Скажем, борьба папы и императора в раннем средневековье получает внятное истолкование как случай символической конкуренции. В системе Маркса, исходя из идеи базового конфликта, эта борьба не имеет смысла, и мы можем ею пренебречь, как если бы это была частная история о том, как поссорились Иван Иванович и Иван Никифорович.
Но даже если мы пренебрегаем частностями такого рода и объявляем содержательной историей лишь борьбу классов, мы не получаем связанного непротиворечивого описания. У нас нет движения рассерженных рабов, крестьян, торговцев и ремесленников, прокатившегося по Древнему миру под лозунгом «Да здравствует феодализм, светлое будущее всего человечества». Его совсем нет, предпринимавшиеся попытки представить в этой роли восстание Спартака или проповедь Христа более или менее абсурдны.
Однако эта группа идей позволяла Марксу производить качественный политический анализ, как, скажем, в его брошюре «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». При этом сама концепция революции в этом конкретном анализе несколько видоизменяется.
Революция 1848 года во Франции и контрреволюционный переворот, совершенный Луи Наполеоном Бонапартом 2 декабря 1851 года, по Марксу был соединением двух революций – буржуазной и пролетарской. Движущей силой революции 1848 года являлись рабочие. При этом революция 1848 года осмысляла себя в парадигме революции 1789 года (здесь Маркс проводит очень тонкий семиотический анализ, которому могла бы позавидовать современная культурология), что предопределило поражение пролетарской революции.
Но движущей силой Великой французской революции 1789 года – буржуазной – являются опять же рабочие. Эти рабочие вступают в союзы – с буржуазией вообще, с промышленной буржуазией, с мелкобуржуазными элементами, с либералами, с интеллигенцией; эти союзы временные, все союзники рабочих предают, это требует новых революций.
Вместо истории как последовательной борьбы классов, приводящих к появлению разных формаций, возникает картина одной длинной революции, которую устраивают рабочие, постепенно уясняющие себе смысл своего существования и свое предназначение. На этой идее одной долгой революции пролетариата строил свою программу Ленин, вполне следовавший в этом направлении за Марксом. Он лишь решил спрессовать французские революции с 1789‑го по 1871‑й (Парижская коммуна) в промежуток с февраля по октябрь 1917‑го. Надо заметить, что если перед нами революция как закон природы, то различие между веком и годом не имеет особого значения.
Революция – это главное занятие пролетариата, его отличительное занятие. И это не только экономическая и политическая революция, это несколько шире. У рабочих у Маркса есть принципиальное свойство – их нетрадиционность.
Жизненные условия старого общества уже уничтожены в жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности; его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями; современный промышленный труд, современное иго капитала, одинаковое как в Англии, так и во Франции, как в Америке, так и в Германии, стерли с него всякий национальный характер. Законы, мораль, религия – все это для него не более как буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы.
Это вопрос о модернизированном человеке, который очень интересовал Маркса. Его представления о свободе были связаны не с просвещенческими правами человека, но с освобождением от уз традиционных сообществ, разрыве семейных, религиозных, национальных связей. Пролетариат, по Марксу, изначально от всего этого свободен. Там уже разрушилась семья, мораль, религиозное и правовое сознание – ничего этого у пролетария нет. И если для традиционного гуманизма или филантропов XIX века речь шла о том, что рабочий всего этого лишен и необходимо это все ему вернуть, то у Маркса эта тема звучит иначе. Грядущая революция вовсе не ведет к тому, чтобы вернуть пролетариату веру, право, семью и собственность, – ничего подобного. Пролетарий – это модернизированный человек. Он отличается от члена любого традиционного сообщества, противостоит этому сообществу, отрицает его. Он принадлежит довольно специфической общности – будущему мировому пролетариату.
Есть еще одно специфическое свойство рабочих. «Манифест коммунистической партии» начинается с восторженного описания модернизации жизни, которую принес с собой промышленный капитализм. Невероятный рост производительности труда, небывалое увеличение количества продуктов, фантастическое изменение транспортных систем, поражающий рост городов и распространение городского стандарта жизни, рождение феномена глобального мира – Маркс и Энгельс восхищены этим прогрессом. Однако, как они полагают, капитализм просто не в состоянии распорядиться всем этим невероятным подарком прогресса. Кризисы (Маркс имел в виду только кризисы перепроизводства товаров) регулярно уничтожают все это колоссальное богатство, и люди остаются в чудовищной нищете и живут в нечеловеческих условиях. Товары, еду, производства, капиталы приходится обращать в ничто, чтобы выбраться из кризиса, а в это время тысячи людей, которые их создают, лишены всего. Стоит всего лишь изменить правила производства и распределения этого продукта, который мы уже умеем производить и уже даже произвели, – и этот морок исчезнет.
Возможно, в силу этого вопиющего абсурда в теории Маркса возник странный перекос: он совсем не ценил труда капиталистов. Он закрепил за капиталистом одну функцию – эксплуатацию. Рабочий вкладывает в продукт свой «живой» труд. Туда же вкладывается стоимость инфраструктуры – машин и фабрик, которая, по Марксу, есть «мертвый» труд, труд предшествующих рабочих, которые создали машины и фабрики. Далее продукт поступает на рынок и продается по рыночной цене. Разницу между «трудовой стоимостью» и потребительской стоимостью капиталист присваивает себе.
Но Маркс не мог не знать, каких трудов и квалификации стоит поиск кредита, организация производства, поиск рынков сбыта, постоянная модернизация, внедрение новых технологий и технических изобретений – вся та колоссальная работа по поиску и внедрению нового, без которой не была возможной восхитившая его поступь прогресса, которая модернизировала весь мир. Мы знаем это по той катастрофе, которая постигла социалистический эксперимент в СССР, попытавшемся обойтись в производстве без предпринимательства. Это был большой эксперимент, доказавший наличие ошибки на гигантском материале. Но Маркс тоже знал это хотя бы по неудачным попыткам перенастроить всю систему производства в пользу рабочего у восхищавшего его Роберта Оуэна. И тем не менее в своей теории трудовой стоимости он ухитрился не учесть труда капиталиста в стоимости продукта вообще. Он у него ничего не стоил, поэтому стоимости просто не было. Почему?
«Из крепостных средневековья вышло свободное население первых городов; из этого сословия горожан развились первые элементы буржуазии», – пишет он в Манифесте. Это неточность: население первых средневековых городов возникало не из сельского. Однако здесь важен смысл слова «буржуазия». Это просто жители городов. Это третье сословие, которому соответствует «цеховая организация промышленности». Рабочие в этой ситуации владеют средствами производства, своей мастерской, то есть они являются и рабочими, и буржуазией сразу, и в этом своем качестве они «буржуа» – городские жители.