Что мы будем делать, если полное восстановление жизненно важных, но серьезно поврежденных инфраструктур займет несколько лет или даже целое десятилетие? Оценки глобального ущерба варьируются в диапазоне от 2 до 20 триллионов долларов[455] — но это относится только к расходам, без учета ценности жизней, потерянных за длительный период без связи, света, кондиционирования воздуха, медицинской аппаратуры, холодильников и промышленной продукции (а следовательно, и без необходимых вложений в выращивание урожая).
Но есть и хорошие новости. По результатам проведенного в 2012 г. исследования вероятность еще одного «События Кэррингтона» в течение следующих десяти лет составляет 12 %, или одну восьмую; кроме того, поскольку такие экстремальные события случаются редко, оценить их частоту крайне трудно, а «предсказать конкретное будущее событие практически невозможно»[456]. Учитывая такую неопределенность, неудивительно, что группа ученых из Барселоны оценила риск «События Кэррингтона» на 2020-е гг. в диапазоне 0,46–1,88 %, что звучит гораздо утешительнее[457]. В 2020 г. ученые из Университета Карнеги — Меллона еще больше понизили эту оценку — в течение одного десятилетия вероятность события масштаба 2012 г. составляет от 1 до 9 %, а масштаба «События Кэррингтона» 1859 г. — от 0,02 до 1,6 %[458]. Несмотря на то что многие специалисты знакомы с этими цифрами и масштабами возможных последствий, это один из тех рисков (подобно пандемии), к которому нельзя должным образом подготовиться: мы просто должны надеяться, что следующий мощный выброс коронального вещества окажется меньше, чем «Событие Кэррингтона».
Возможно, в данный момент мир не хочет этого слышать, но неприятная правда заключается в том, что пандемии вирусов будут гарантированно появляться с относительно высокой частотой и, несмотря на то что у них много общего, последствия каждой из них непредсказуемы. В начале 2020 г. приблизительно один миллиард жителей планеты был старше 62 лет, и все эти люди за свою жизнь видели три пандемии вирусов: 1957–1959 гг. (H2N 2), 1968–1970 гг. (H3N 2) и 2009 г. (H1N 1)[459]. Наиболее точная оценка общей смертности для пандемии 1957–1959 гг. — 38/100 000 (1,1 миллиона смертей, население Земли 2,87 миллиарда, для пандемии 1968–1970 гг. — 8/100 000 (1 миллион смертей, население Земли 3,55 миллиарда, тогда как пандемия 2009 г. характеризовалась низкой вирулентностью и смертностью не более 3/100 000 (около 200 000 смертей, население Земли 6,87 миллиарда)[460].
Следующая пандемия — это лишь вопрос времени, но как уже отмечалось выше, мы никогда не будем готовы к этим редким (относительно) угрозам. В списке глобальных рисков, который ежегодно публиковал Всемирный экономический форум с 2007 по 2015 г., падение цен на активы, финансовый кризис и системный финансовый крах встречаются восемь раз (очевидное эхо 2008 г.), водный кризис — один раз, а угроза пандемии — ни разу[461]. Вот вам и коллективный прогноз самых влиятельных людей в мире! Когда началась пандемия COVID-19 (вызванная вирусом SARS-CoV-2), Всемирная организация здравоохранения ждала до 11 марта 2020 г., чтобы объявить о глобальной пандемии, а в ее первых рекомендациях не было прекращения международных полетов и обязательного ношения масок[462].
Совершенно очевидно, что мы сможем подсчитать общую смертность от COVID-19 только после окончания пандемии. Тем временем самый надежный способ оценить смертность от пандемии — сравнить ее со смертностью от сезонного гриппа. Наиболее точная оценка за период 2002–2011 гг., при исключении пандемии 2009 г., дает в среднем 389 000 смертей (от 294 000 до 518 000)[463]. Это значит, что на сезонный грипп приходится около 2 % всех смертей от респираторных заболеваний и что смертность от него составляет 6/100 000–15–20 % от смертности двух последних пандемий XX в. (1957–1959, 1968–1970 гг.). Сформулируем это иначе: во время первой пандемии смертность была в шесть с лишним раз выше, а во время второй — почти в пять раз выше, чем смертность от сезонного гриппа.
Более того, наблюдается существенная разница в смертности среди разных возрастных групп. Смертность от сезонного гриппа значительно смещена в сторону пожилых людей — 67 % смертей приходится на людей старше 65 лет. В отличие от сезонного гриппа печально известная вторая волна пандемии 1918 г. непропорционально сильно ударила по тридцатилетним; для пандемии 1957–1959 гг. кривая смертности имела U-образную форму, где максимум смертей приходился на возрастные группы 0–4 года и 60+. Но смертность от COVID-19 похожа на смертность от сезонного гриппа — больше всего умирает пожилых людей старше 65 лет, особенно с сопутствующими заболеваниями, а среди детей смертность практически нулевая[464].
Нам известно, что избыточную смертность среди пожилых людей предотвратить невозможно: это часть той цены, которую мы должны платить за успешные усилия по продлению жизни (с 1950-х гг. во многих богатых странах продолжительность жизни увеличилась на 15 лет)[465]. В свидетельстве о смерти могут быть указаны COVID-19 или вирусная пневмония, но это лишь непосредственная причина — реальная состоит в том, что, по мере того как увеличивается ожидаемая продолжительность жизни, у большинства людей появляются проблемы со здоровьем. Предварительные данные по COVID-19, опубликованные Центрами контроля заболеваний, не оставляют в этом сомнений: в течение недели пиковой смертности от COVID-19 в США (закончившейся 18 апреля 2020 г.) на долю людей старше 65 лет приходился 81 % всех смертей, на долю людей моложе 35 лет — всего 0,1 %[466]. Эта ситуация существенно отличается от пандемии 1918–1920 гг., унесшей жизни почти 50 миллионов человек. Теперь мы знаем, что причиной большинства тех смертей была бактериальная пневмония: почти 80 % культур, взятых из сохранившихся образцов легочной ткани, были заражены бактериями, которые вызывали вторичную легочную инфекцию — а в то время, за 25 лет до появления антибиотиков, лекарства от этой болезни не было[467].
Более того, больные туберкулезом чаще умирают от гриппа, и эта связь помогает объяснить необычно высокую смертность среди мужчин среднего возраста в пандемию 1918–1920 гг. (вследствие дифференцированного распространения туберкулеза)[468]. Сегодня во всех богатых странах туберкулез практически побежден, а пневмония лечится антибиотиками, и поэтому мы можем избежать повторения той высокой смертности, но даже ежегодная вакцинация против гриппа не способна предотвратить сезонный всплеск смертности, а глобальная пандемия каждый раз будет угрожать жизни людей старшего возраста. Этот риск в значительной степени является рукотворным, обратной стороной увеличения продолжительности жизни, и мы можем минимизировать его, изолировав уязвимые группы и разработав более эффективные вакцины, — но не можем его устранить.
Неизменные установки
Когда дело касается рисков, некоторые прописные истины, похоже, оказываются вечными. Каждый человек обладает определенной степенью контроля над своей жизнью. Многим не доставляет труда воздерживаться от курения, употребления алкоголя и наркотиков, а также не садиться на борт круизного судна с 5000 пассажирами и 3000 членами экипажа в разгар пандемии коронавируса или норовируса. Другие не могут совладать со своими желаниями, и просто удивительно, сколько людей не уменьшают даже те риски, уменьшить которые можно легко и дешево. Всегда пристегивать ремень безопасности, не превышать скорость, осторожно вести себя на дороге, установить датчики дыма, угарного газа и природного газа у себя в доме — все это бесплатные или почти бесплатные способы снизить риск управления автомобилем или проживания в доме, который отапливается сжиганием ископаемого топлива.
Кроме того, большинство людей и правительств не умеют правильно реагировать на события с малой вероятностью, но с серьезными последствиями (то есть с большими потерями). Одно дело купить страховку на дом (во многих случаях она обязательна), а совсем другое — инвестировать в сейсмоустойчивые здания (как физические лица и как социумы), чтобы минимизировать последствия события, которое происходит один раз в 100 лет. В Калифорнии действует субсидируемая программа повышения сейсмоустойчивости для домов, построенных раньше 1980 г. (скрепление дома болтами или болтами и стяжками до самого фундамента в соответствии со строительными нормами 2016 г.), — но в большинстве регионов с похожими сейсмическими рисками такой программы нет[469].
Многих опасностей избежать очень трудно или даже невозможно из-за (как указывалось выше) отсутствия четкой границы между добровольным и вынужденным риском. И большинство рисков находятся вне нашего контроля. Мы не можем выбирать себе родителей и тем самым избежать генетической предрасположенности к большому числу распространенных и редких заболеваний, в том числе к некоторым видам рака, диабету, сердечно-сосудистым заболеваниям, астме и некоторым аутосомно-рецессивно наследуемым заболеваниям, таким как кистозный фиброз, серповидно-клеточная анемия и болезнь Тея — Сакса[470]. Чтобы значительно снизить риски природных катастроф, местных или региональных, нужно исключить из мест обитания человека обширные территории — прежде всего те, которые страдают от сильных землетрясений и извержений вулканов (Тихоокеанское вулканическое огненное кольцо), разрушительных циклонов и сильных наводнений