Я сажусь на кухне и жду, когда закипит чайник. За окном смеются звезды. Дверь хлопает. Я чувствую, как тревога пульсирует во мне. Пальцы немеют от слабости.
Завтра нас тут уже не будет. Ты продашь нас, и мы уедем к какому-то человеку, который думает, что любит искусство».
– Мне кажется, он замышляет что-то нехорошее…
– Ваш брат? Может, он просто придумывает новый фильм?
– Тогда я была бы в курсе, мне же сценарий писать. А он не говорит ни слова! Уходит куда-то… Возвращается и молчит. И постоянно отводит взгляд, словно виноват в чем-то…
Антон сразу поднял глаза. В том лице, которое он видел перед собой, таилось нечто завораживающее, хоть и трудно было понять, что именно. Оно было правильным, интеллигентным, серьезным, умным, но красивым его назвал бы только тот, кто относился к Лизе с особым трепетом… Существовал ли такой человек? Не то чтобы это волновало Антона, влюблен он не был, и все же его обескураживало то, как это лицо удерживает, стоит лишь скользнуть взглядом. И приходится заставлять себя отворачиваться, опускать веки хотя бы время от времени, чтобы Лиза не вообразила, будто он на нее таращится.
– Мне неприятно предполагать такое, – начал он тем же отстраненным голосом, какой избрал при первом знакомстве с ней, – но, возможно, Роман смущен потому, что хочет поработать с другим сценаристом.
Она так и шарахнулась от него:
– Что?!
– И не знает, как сказать вам об этом.
– Нет! Правда, ему на днях предложили готовый сценарий… И я была не против! Но Рома сам отказался. Если б ему просто надоело работать со мной, разве он не сказал бы мне этого?
– Послушайте, Лиза… Я, конечно, никогда не работал в кино, но где-то слышал, что многие новички воображают во время работы, будто съемочная группа стала им настоящей семьей, привязываются… А потом звучит команда: «Стоп! Снято», и все заканчивается. Каждый возвращается в свой мир и живет в нем. И только тот, кто не может смириться с этим, безумно страдает. Какая-то передача была об этом, не помню…
Резко поднявшись, она встала из-за стола, где они пили вечерний чай в доме, который Антон сторожил, прошлась по утепленной веранде. Движения головы, когда Лиза поглядывала на него, были резкими, птичьими. А из взгляда не уходило удивление, точно Лиза не могла поверить в то, что такое можно предположить всерьез.
– Я это знаю. Но Ромка не просто режиссер, с которым я работаю, он же мой брат! Это главное. Мы не близнецы, конечно, и все же связаны очень прочно. Видите ли, нам многое пришлось пережить вместе… Мне известно, что у многих братьев и сестер довольно… прохладные отношения. Но к нам это не относится. И Ромка никогда не предаст меня.
– Да боже ж ты мой! – воскликнул Антон с досадой. – О предательстве и речи нет. Мы же не на войне… И он не в плену у вас! Почему же Роман не волен поработать с кем-то другим? Это даже смешно!
Она смотрела на него, как на врага:
– Вы считаете, смешно?
Потом сделала вид, будто вспомнила что-то, взглянула на дизайнерские часы на стене:
– Ох, уже… Мне пора. Всего доброго.
И сбежала с крыльца, не дав ему опомниться.
Подавив порыв броситься следом, проводить до калитки, Антон остался в плетеном кресле, медленно поднес чашку к губам и только тогда заметил, что чай в ней кончился. Опустил ее на блюдце, обвел пальцем круглый край, почувствовал, что подцепил каплю, и тщательно вытер салфеткой. Потом скомкал ее одним движением, рыкнул, сжав в кулаке, и запустил бумажный шарик в угол веранды.
«Надо было мне все испортить!»
Годами он искал успокоения в саду и сейчас торопливо вышел к своим молчаливым друзьям, умеющим слушать внимательно, как никто. Только благодаря деревьям, которые бескорыстно делились с ним энергетикой земли, Антон выжил, когда жена ушла от него. Самым болезненным оказалось то, что влюбилась она не в молодого и успешного, а в алкаша из соседнего подъезда, с которым в первые годы брезговала и здороваться. Но однажды потеряла ключи от дома, и, пока Антон ехал на выручку, жена разговорилась с неприятным соседом на скамейке… Трудно вообразить, чем очаровал ее этот парень, ничем толком не занятый, перебивающийся случайными заработками, но как-то раз Антон застал его в своей постели. Так банально и пошло…
– В его глазах есть что-то такое… Я просто цепенею, когда в них смотрю, – это все, что смогла объяснить женщина с двумя дипломами и ученой степенью.
Если б Антон своими руками не выкидывал этого алкаша из супружеской спальни, то не поверил бы, что жена говорит всерьез. Такого не бывает! Дурацкий розыгрыш, не более того…
Который привел к разводу.
Пить сосед не бросил, на работу не устроился, но бывшая жена Антона, видно, и не рассчитывала на это. Может, ее всегда волновали мужчины подшофе, только он не догадывался об этом? У всех свои слабости…
«Надо было мне почаще напиваться», – думал Антон Шестаков на суде, пока адвокат, с которым они учились в школе, добивался совместной опеки над их десятилетней дочерью Викой. Добился. Накануне Антон как раз встречался с дочкой, сводил ее на новую выставку на ВДНХ, посвященную российским регионам. Должна же девочка представлять масштабы страны, в которой живет!
Хотя зачем ей это, если конец света близок, как она считает? Сейчас ей уже тринадцать, одевается в черное, жирно подводит глаза, в носу поблескивает металлическая козявка… При каждой встрече Антон замирает: «Я потерял свою девочку». Стоило ли биться за опеку над этим мрачным мизантропом, упирающимся перед входом на выставку?
– Тут одни детсадовцы! Пап, ты серьезно?!
Все чаще она называла его «батей»… Как бы в шутку, но ему в этом слове слышалось признание: Вика перестала считать его отцом.
– Ты такой обычный, – как-то обронила она. – Мама же врет, что ты когда-то на байке гонял?
– Гонял, – подтвердил он. – Это круто, по-твоему?
Ее усмешка показалась ему снисходительной:
– Круто? Теперь так уже не говорят. Вот что значит общаться с одними деревьями!
«А твой отчим-алкоголик знает, как говорят?» – Антон вовремя прикусил язык. Он обещал себе не давать дочери даже повода для сравнения. И справедливости ради этот пьяница все же человек, а не растение.
Под рукой перекатывались сухие чешуйки сосны, которую Антон любил поглаживать, пытаясь восстановить душевное равновесие. Что покачнулось внутри на этот раз? Ведь о дочери вспомнил позднее, когда уже бросился в сад за помощью…
– Я обидел хорошего человека, – произнес он вслух, думая о Лизе.
Чем – Антон понимал. Он отнял у этой одинокой женщины иллюзию, которой она жила долгие годы, а такого не прощают. Лиза не простит. Непоказная доброта ее и терпимость нанизаны на железный стержень, согнуть который под силу только брату. Если, конечно, Роман пожелает этого…
«Надеюсь, он окажется умнее меня и не полезет на рожон. Он ведь настоящий режиссер, черт его побери! Ради своей цели готов лишний раз по головке погладить, даже если кулак за спиной держит. Тьфу ты! Что я наговариваю на него?»
Оттолкнувшись от сосны, он быстро пошел по саду, касаясь большими ладонями других деревьев. Когда Антон бывал в хорошем расположении духа, из каждого ствола ему слышалась своя песня без слов: дуб по-шаляпински басил в народном стиле; еще не растерявшая зеленых листьев черемуха низким альтом тянула цыганский романс; баритон зардевшегося клена возносился к прояснившемуся небу, растворялся в нем; березовое сопрано восходило к оперным ариям Чайковского, хотя это самое русское дерево привыкли изображать крестьянкой в платочке…
Даже из знакомых никто уже не помнил о консерваторском образовании Антона Шестакова, не садившегося за рояль последние пятнадцать лет. Дочь никогда не слышала, как он играет, самому хвастаться неудобно, а ее мать наверняка даже не показывала Вике фотографии афиш, висевших по всей Москве. С какой стати девочке уважать его? Копается в земле, как червь навозный…
– А вот это уже самая что ни на есть гордыня, – пробормотал Антон, подняв секатор – пора было обрезать кусты. – Разве крестьянские дети не уважают своих родителей? Ведь есть за что… Почему же она ни во что не ставит меня?
Неожиданно поднявшийся ветер чуть не сорвал кепку, которую он надевал во время работы. Ухватив ее, Антон посмотрел на небо: слившиеся серой пеленой облака стремительно неслись к северу, и это порадовало – тепло возвращается! Храбро сражаясь с ветром, над садом пролетели две вороны, то ли семейная пара, то ли подруги… А может, брат с сестрой? У птиц бывают такие родственные союзы, как у Воскресенских?
«Лиза больше не придет», – неожиданно понял Антон.
И только сейчас до него дошло, что сам он не сумеет отыскать ее. У него имелся номер ее телефона, но вряд ли она возьмет трубку. Антон знал, что они живут в «Лесном озере», только номера дома она не говорила, а их там пара сотен – как найдешь? Да охрана и не пустит чужого на территорию…
Натянув кепку, Антон браво щелкнул секатором:
– Ну что поделаешь! Как пришла, так и ушла.
Занявшись работой, он быстро забыл о Лизе. И только ночью внезапно проснулся с тревожной мыслью о ней. Но усталость быстро справилась с волнением, и Антон снова уснул, прослушав убаюкивающие скрипы и шорохи дома. Ему привиделось, будто он играет на рояле посреди моря – две несбывшиеся мечты слились во сне, наполнив его ощущением небывалого счастья. Точнее, его предчувствия…
С ним Антон и проснулся.
Никому. Ни за что. Никогда.
Твое имя – за сотней замков.
В лужах ломко застыла слюда.
В сердце остро застыла любовь.
Ни за что. Никогда. Никому.
Сплетни скомканы и сожжены.
О тебе я балладу сниму
На излете последней весны.
Никогда. Никому. Ни за что.
Мы с тобой в параллельных мирах.
Мой в дожде. Укрываюсь зонтом.