Как же зябко на Чистых прудах…
Теперь Роман практически подкрадывался к Вариной могиле. Высматривал чужака. Принюхивался, как пес, который не понимает до конца: то ли он охотится, то ли прячется от хищника куда более опасного, чем он сам. Но стоило встретиться с Варей взглядом, сразу обмякал от горя, ноги подкашивались, и он оседал на скамеечку.
– Никогда…
В этом слове слышался отзвук эдгаровской тоски: Nevermore, хотя Роман никогда особенно не увлекался поэзией. И уж никак не ожидал, что печаль выплеснется рифмованными строчками. Он шептал их, скорчившись возле памятника, обхватив колени:
– Ни за что…
С каждым днем становилось все холоднее, ноябрь притащил с собой настоящую осень, а до того погода больше напоминала августовскую. Однажды в конце лета они с Варей расшалились: купили по бутылке пива, сушеной рыбки и отправились вдоль озера, в котором в эту пору купались только лучи заката. Отчего-то быстро захмелели и развеселились, хохотали, то и дело чокаясь стеклянными горлышками… За что они пили тогда? За новый проект? А надо было за здоровье…
Почему тот вечер запомнился в деталях, со всеми запахами, отблесками, словечками? Ведь было полно более значительных, интересных, даже возвышенных, когда Варя зачитывала отрывки из книги, которая увлекла ее… Или они обсуждали чужой фильм после премьеры… А вот надо же, лучше всего ему помнилась та хмельная радость на двоих, совсем семейная, будто они прожили вместе лет тридцать и уже не было нужды пытаться произвести друг на друга хорошее впечатление.
– Никому…
Даже Лизе он не рассказал о той прогулке. Она осталась его тайной, пусть потешной, но и полной особого родства. Больше такого не будет ни с кем, даже если Роману суждено прожить сто лет. А по-другому – стоит ли?
Наклонившись, смел с могильной плиты смятые листья. На этот раз Воскресенский пришел без цветов – бабушки больше не продавали букеты у храма, а ему не пришло это в голову, и в магазин в соседнем поселке он не поехал.
Ася тоже больше не появлялась, а тот ее букет давно убрала Лиза, чтобы не колол глаза, об этом ему было известно. Время от времени Романа, конечно, охватывало беспокойство: а не случилось ли с Асей чего? Не бессердечная же он скотина… Заставил себя сходить к ее дому, дождался, выследил: жива. Пробежала мимо него, опять притаившегося за кустами боярышника, уже слегка поредевшими. Лупоглазая парочка, сидевшая рядом, налилась темной печалью – прошедшие дожди напитали чурбачки водой.
Почему-то его потянуло погладить деревянные головы, но Ася появилась как раз в этот момент, и Роман забыл о них. Замер, чтоб она не ухватила движение боковым зрением, поймал взглядом вспышку – свет фонаря скользнул по рыжим волосам.
«Всегда одна, – почему-то подумалось ему. – Маленькая девушка в огромном городе. Что может произойти с ней?»
Забыв об осторожности, Роман выбрался из кустов и торопливо зашагал к дому, выхватывая из воображения цветные кадры: девушка выходит из электрички на Ярославском вокзале, ее подхватывает толпа пассажиров, увлекает к метро, и вот она уже под землей, привычно подкрашивает глаза, стоя на эскалаторе, ждет поезда, поглядывая в телефон, улыбается… Все как всегда.
А в следующее мгновение на ее глазах парень толкает под поезд свою подругу и убегает. Его не успевают задержать, но, метнувшись в сторону на долю секунды, он встречается взглядом с героиней, которая цепенеет от мысли: убийца знает, что она видела его. И запомнил ее лицо.
Из новостей в интернете становится известно, что убитая была беременна и грозилась обо всем рассказать законной жене своего любовника. Впрочем, развод был бы лучше жизни, проведенной в постоянном бегстве, на которую тот обрек себя. Или это был жест отчаяния? Он пытался заставить беременную подругу замолчать? Не вышло.
А жизнь главной героини с этого дня превращается в кошмар, она становится одержима манией преследования. В каждом молодом мужчине Асе мерещится тот убийца из метро…
– Асе? – Воскресенский даже остановился. – С чего вдруг?
Но следом решил: «Да пусть пока. Рабочее имя, потом подберу другое».
Сейчас важнее было придумать до конца саму историю и убедительно пересказать ее сестре, чтоб она загорелась желанием написать сценарий. У Романа это уже получалось пару раз, но однажды Лиза отказалась наотрез: ему захотелось снять мюзикл, а она не представляла, как их писать, и решила, что лучше не браться не за свое дело. Остыв, он понял, что сестра была права. Если бы все рассуждали как Лиза, дела в стране обстояли бы куда лучше.
В дом Роман ворвался, уже придумав финал, и заорал с порога:
– Лиза! Скорее сюда!
Но ему ответила лишь тишина, отчего он даже растерялся. Не ожидал, что Лиза может уйти куда-то в такой час.
«Опять у этого мрачного садовника!» – подумал с неодобрением.
Неожиданно завязавшаяся дружба казалась ему странной, а сам Антон совсем не тем человеком, который нужен Лизе. Неудачник, приживалка, наверняка еще и бухает тайком… Что, черт возьми, вообще могло нравиться в этом типе его сестре?!
Набрав ее номер, Роман услышал, что «аппарат абонента выключен», и забеспокоился. Телефон у Лизы был старенький, быстро разряжался, а ей не хотелось его менять, ведь чаще всего она находилась дома и могла держать гаджет на подзарядке. Но вот такие неприятности, как сейчас, порой случались, и каждый раз сердце Романа было не на месте, пока сестра не возвращалась домой.
Он вышел на крыльцо, осмотрелся, надеясь, что Лиза прогуливается по поселку. В беседке под крылом самолета кто-то был, но доносился слишком громкий смех, там наверняка собрались подростки. Пробежавшись по улочкам «Лесного озера», Роман снова заглянул домой и, убедившись, что сестра не вернулась, направился к дому Антона.
«Его хозяина», – поправил себя Воскресенский и поморщился – вот до такого-то уж не стоит опускаться…
Кладбище Роман специально обошел, зная, что Лиза не пойдет в темноте напрямик. Нет, его сестра не была суеверной, но всегда опасалась в сумерках оступиться или споткнуться о чью-нибудь могильную плиту и упасть. Не дай бог еще и головой можно удариться…
Не встретив ее, Роман позвонил у калитки Антона, и тот вышел почти мгновенно, точно дежурил у двери. На ходу натянул куртку.
– Это вы? Я думал…
– Лиза у вас?
– Ее нет дома?
– А как вы думаете, почему я к вам пожаловал?
Задрав обшлаг куртки, Антон вывернул запястье так, чтобы свет фонаря попал на часы:
– Да уже одиннадцатый… Она ушла пару часов назад.
– Вы даже не проводили ее?
– Она… Мы немного повздорили.
– Из-за чего?
Роману показалось, что Антон замялся, потом махнул рукой:
– Не важно. Вы ей звонили?
– Ну, разумеется. У нее опять разрядился телефон.
– Почему вы не купите сестре новый?
– Лиза и сама в состоянии купить. Но ей жаль расставаться со старым.
– Жаль? Да, это похоже на нее…
– А вы так хорошо успели узнать мою сестру?
Не ответив, Антон шагнул за калитку:
– Разделимся. Вы идите направо, а я налево. Кто найдет ее первым, звонит другому. У вас-то телефон новый?
– Вполне.
– А черт! Погодите, мне нужно закрыть дом. Да вы идите, мы же все равно не вместе пойдем.
«Нам не по пути», – подумал Роман, уже отходя от калитки. Ему очень хотелось отыскать сестру первым.
Кажется, уже больше десяти лет, с тех самых пор как дочь научилась уверенно держаться на ногах, Антон не испытывал такой паники. Причем сейчас ситуация вроде не балансировала на грани жизни и смерти, да и не было повода волноваться за Лизу больше, чем за любого другого человека в этом мире, а дрожь внутри нарастала с каждым шагом. И, как всегда, стресс отзывался болезненными спазмами в левом локте, отчего немела вся рука. Если ему предстоит драться за Лизу (пока он даже не представлял – с кем!), победят его в два счета…
Антон взглянул на свою руку с оторванной фалангой мизинца и шрамом через всю ладонь и запястье. Когда он вообще махал кулаками в последний раз? В детском саду? Потом все берег руки… Да не уберег!
Задыхаясь с непривычки, он уже почти бежал по слабо освещенным улицам поселка, где особняки мирно соседствовали с покосившимися домишками в пару комнат. Заглядывая в темные кюветы, Антон отгонял жуткую мысль, что Лизу сбила в темноте машина и она лежит где-то, истекая кровью, а они с Романом могут и не заметить ее, проскочить мимо, подгоняемые страхом.
«А если ее похитили гастарбайтеры? – невольно нагнетал он. – Ей, конечно, не семнадцать лет, но им, изголодавшимся, плевать».
Это было несправедливо – огульно записывать всех в звериную стаю, и Антон понимал это, просто соображал все хуже и хуже. В голове шумело от усталости, он хватал ртом воздух, за шиворот струился пот, хотя после захода солнца совсем похолодало. Давно ему не приходилось бегать…
На повороте у старого колодца Антона догнала отчетливая и от того особенно болезненная мысль: «Если с Лизой что-то случилось, я обречен жить с чувством вины…» До сих пор если перед кем он и чувствовал себя виноватым, так перед собой: собственное будущее перечеркнул одним махом, оседлав в тот вечер мотоцикл.
«Хотя, может, она и не ушла бы, если б я оставался тем блестящим юношей за роялем, – подумал он о жене. – Я разочаровал ее… Виноват? Конечно. Она выходила замуж за талантливого пианиста, у которого график гастролей был расписан на пять лет вперед, а не за неудачника. В ее глазах я был ничем не лучше того алкаша из соседнего подъезда… И перед дочкой я виноват – с каким отчимом ей приходится жить под одной крышей!»
Это открылось в момент предельной усталости, когда, споткнувшись о что-то невидимое, Антон едва не упал, и от резкого рывка внезапно прояснилось в голове. И мысль о том, как неправильно оценивал он свою жизнь, взошла во всей ясности. Оказывается, он и так уже тащит непомерный воз вины, неужели еще трагедия Лизы навалится сверху?