– Эти бесплодные творцы… Они вечно твердят о том, как бережно относятся к данному им таланту! Потому ни черта не пишут, не снимают… Лишь бы не растратить его на шир… ширпотреб.
– Что же в этом плохого? – очнулась Ася.
А Лиза с досадой поморщилась: зачем он столько выпил? Знает же, что алкоголь делает его унылым брюзгой… Разве такой может понравиться? Не только этой девочке, кому угодно. Ведь Ромка может быть искрометным, остроумным, неотразимым! От него такого Варя и потеряла голову, когда они встретились…
«О господи, я забыла – где! – поразилась она. – Кажется, это была какая-то вечеринка… Фестиваль? Да, может быть. Или чья-то премьера? Тогда Ромка из кожи вон лез, чтобы очаровать красивую девушку. А сейчас все запорол. Или не так уж Ася и нравится ему?»
От этой мысли Лизе даже полегчало: ну в самом деле, что у них может получиться хорошего? Десять лет разницы, может, чуть больше. Разные миры. Конечно, девочке лестно внимание состоявшегося режиссера… Может, она даже всплакнет, когда поймет, что Роман Воскресенский больше не появится в ее жизни. Но лучше отрубить хвост сразу, одним махом.
– Что плохого? – повторил Роман с недоумением.
Было очевидно, что он уже забыл, о чем шел разговор несколько секунд назад, и смотрел на Асино лицо так пристально, точно пытался найти подсказку. Лиза незаметно покачала головой: не продолжай этот разговор. И Ася уловила ее движение, уголки губ дрогнули, но улыбку она не выпустила, ведь Роман поймал бы ее первым. Хотя мог и не сообразить, какой смысл в ней заложен…
Но вспомнил. Брезгливо поморщился:
– Артхаус, да. Авторское кино. Девочка моя, фильм должен быть простым и жизненным, понятным зрителю, тогда он его полюбит. А мы же все хотим именно этого: чтобы нас любили…
Его вопросительный взгляд остановился на Асином лице, и Лизе показалось, будто брат разглядывает его с некоторым замешательством: «Это же не то лицо…» Проступает Варино сквозь эту живую завесу? Или это она додумывает за брата, а у него и в мыслях нет совершать подмену?
То, как отрывисто отвечала Ася, выдавало ее нервозность, кажется, она была задета всерьез.
– А ты хорош! Считаешь зрителя единой биомассой, желающей одного и того же? Каждый человек на Земле прям жаждет увидеть на экране те же ситуации, которые сплошь да рядом возникают в жизни?
– Именно! – Роман вскинул руку, в замешательстве взглянул на нее и опустил на стол. – Зритель должен узнавать себя в предлагаемых обсто… обстоятельствах. Тогда история заденет за живое! Его… Он будет сострадать герою, только если ему будет понятна его боль.
– Согласна. Но необязательно это должен быть примитивный натурализм. Прости за пафос, но искусство должно вести человека за собой, поднимать его на другой уровень, а не опускаться до него.
«Для нее действительно так важно, что снимать? – Лиза смотрела на нее с недоверием. – Это же только кино…»
– Ася, ты вычитала это где-то, – стараясь говорить помягче, вмешалась она. – Звучит красиво. Только в реальности все обстоит несколько иначе. Каков процент зрителей, любящих Тарковского? Ну, пять максимум!
– Я не о Тарковском сейчас.
– А о ком же?
Смущенно улыбнувшись, Ася развела руками:
– О себе.
– Я прочитал, – донесся голос Антона. Оказывается, он уже стоял в дверях.
У Романа поползли вверх брови, но взгляд оставался мутным, и он никак не мог сообразить: кто это там за его спиной? Медленно повернулся, выдохнул смешок:
– А! Это ты… А я-то…
– Не просто прочитал. По три раза каждый.
От волнения Асино личико заострилось, даже губы пересохли, а взгляд стал умоляющим, точно в руке Антона блеснула секира. Лизе хотелось остановить его: «Сжалься! Она же еще ребенок…» Но это было бы неуместно, ведь Ася сама отдала свое детище на растерзание.
– Почему по три? Не сразу поняли?
Роман неприятно заржал, но на него никто не обратил внимания, и он сконфуженно умолк, поглядывая на Асю, комкающую в руке салфетку.
– Я упивался! – провозгласил Антон и потряс ее телефоном над головой. – Каждой строкой, каждым словом. Я не получал такого удовольствия со времен, когда читал рассказы Грина!
«Ох ты! Это он, пожалуй, хватил через край. – Лиза качнула головой. – Девочку, конечно, надо поддержать, но перехваливать-то не стоит. Еще голова закружится… Начинающим это не на пользу».
Встрепенувшись, Ася приподнялась, точно птичка, устремившаяся к небу, часто задышала:
– Как вы… То есть как ты угадал? Бабушка сравнивала мои рассказы с Грином! Когда могла читать.
– А что с ней случилось? – спросила Лиза.
– Она сейчас в больнице. Но это еще раньше…
Больше Ася ничего не успела сказать, потому что Антон широко шагнул к столу, склонился и, подхватив ее тоненькую ручку, припал к ней губами. А Лизины губы так и остались приоткрытыми: «Это что вообще?!» Она медленно перевела взгляд на брата, которому, кажется, и дела не было до происходящего, он меланхолично жевал веточку петрушки. Опухший от хмеля, некрасивый, неопрятный… У нее чуть не вырвалось: «Очнись, идиот! Не видишь, что происходит?!»
Антон все не отпускал Асины пальцы, и по лицу его пробегали тени, выдававшие смятение. От того, что реальность вокруг них тоже пошла мелкой рябью, стала зыбкой, ненадежной, Лиза ощутила приступ тошноты, будто проваливалась в воздушную яму.
– А давайте выпьем! – провозгласил Роман и уже протянул руку к бутылке, но Лиза, очнувшись, ловко перехватила ее.
– А давайте нет. Сделаем перерыв?
Поднявшись, она выждала секунду, убедилась, что пол под ногами обрел твердость, и взялась за локоть брата:
– Можно тебя?
– Конечно. Тебе – всегда.
Придерживая, Лиза вывела его в соседнюю комнату и усадила на низкий диванчик. Положила подушку, предугадывая, что Роман сейчас завалится на бок, и погладила его спутанные волосы.
– Сестренка, – протянул он с нежностью, опрокинулся на подушку и мгновенно уснул, точно нырнул в темную глубину забытья.
– Спи, солнышко, – прошептала она.
Стянула с ног домашние кеды, уложила брата как следует. Достав из комода плед, укрыла его, а сама укуталась в теплый старенький палантин, который уже не стоило надевать на выход. И вдруг поняла, что не хочет возвращаться в столовую. Кто знает, что там происходит. Подошла к окну, за которым зябко вздрагивала на ветру обнажившаяся береза. Теперь до лета никакой зелени… Надо было туи сажать, как у всех соседей, а они с братом решили устроить у себя левитановский уголок.
«Не накручивай! – остановила себя Лиза, натягивая палантин. – Ничего там не происходит… С его стороны это был чистый читательский восторг, не более того. Ему уже за сорок, ей… Сколько? В любом случае между ними пропасть… Это мы с ним люди одного поколения. И Антон ведь ко мне и пришел сегодня! Не просто же так пришел… Мне сейчас так паршиво только потому, что Ромка все испортил – напился, уснул. Какой девушке это понравится? Хорошо, его хоть не вырвало у Аси на глазах. Кстати, надо подставить таз…»
Брат жалобно застонал за ее спиной. Не оборачиваясь, она вновь увидела пухлощекого кудрявого мальчика, который постоянно цеплялся за ее руку, боялся темноты и обожал, когда сестра читала ему вслух. Раньше читала мама, но Ромка этого даже не помнил. Сознательно стер из памяти все, связанное с родителями?
«Почему мы до сих пор не сняли фильм о нашем детстве? – задумалась Лиза. – Если следовать его логике, для нас с ним это самая жизненная история».
Теперь ей было неловко от того, что она толком не поддержала брата, хотя разделяла его точку зрения. Зачитываясь Набоковым и Сартром, кино Лиза всегда считала более массовым видом искусства. Да и можно ли вообще считать искусством живые картинки?
Не то чтобы она презирала то, чем они с Романом занимаются, но полагала, что фильмы смотрят те, кто не дорос до чтения книг. А этим людям чужд символизм и игра аллегорий, поэтому Лиза сочиняла незамысловатые истории, в которых герои грызлись друг с другом, как бродячие псы, и это сходило за драматургические конфликты. Редакторы всех каналов, с кем Воскресенским довелось поработать, довольствовались тем, что их персонажи говорят языком улиц и движут ими примитивные желания. Рейтинги сериалов, которые снял Роман по сценариям сестры, были довольно высокими, значит, зрителям действительно нравилась подобная чушь.
«А эта девочка хочет сказать новое слово в кино. Не пойму, злит меня это или вызывает сострадание? Но точно не восхищает… Ася быстро поймет, в какое время мы живем. Примитивное мышление окутывает планету. Люди хотят получать перед телевизором порцию адреналина, ржать и реветь. Никому из них не хочется… Как Антон сказал? Упиваться. Тратить силы ради пяти процентов, которые поймут? Стоит ли?»
До нее вдруг донесся щелчок замка, и Лиза встрепенулась: что это? Бросилась в столовую, которая оказалась пуста, метнулась в прихожую. Чужой одежды не было на вешалке, Антон увел Асю…
Несколько секунд Лиза стояла в оцепенении, глядя на закрытую дверь. Потом подкралась к окну, чуть отогнула штору: эти двое уже подходили к калитке. Они переговаривались так оживленно, что Ася, как школьница, передвигалась боковыми прыжками, повернувшись к Антону и ловя каждое его слово. Даже в сумерках было видно, как раскраснелось ее лицо, наверное, он продолжал ее расхваливать.
У Лизы отлегло от сердца: им просто захотелось поболтать вволю, и они побоялись разбудить Романа. Тактично ускользнули из дома, где уже и так засиделись. Она же не вышла попрощаться…
– Ничего плохого не произошло, – прошептала Лиза, продолжая держать их взглядом. – Люди должны общаться.
У девочки что-то случилось с бабушкой, Ася была расстроена, и ворох сердечных слов, которыми Антон осыпал ее, как осенними листьями, поднял ей настроение.
«Он просто добрый человек, – повторила Лиза. – Это же хорошо. Может, и меня согреет… Я тоже этого жду».
Брат спал, время от времени издавая страдальческие стоны, звонить матери не имело смысла, а больше некому было ее согреть. Палантин оказался слишком тонким… Бросив на столе грязную посуду, Лиза поставила у дивана таз и поднялась в спальню. Забралась под одеяло с головой, надышала в своей берлоге, как в детстве, и только тогда высунула лицо. Вокруг стояла такая тишина, будто она осталась последним человеком на планете.