– Ему я тоже не нужна, – пробормотала она, наполнив маленькую чашечку.
Поднялась в кабинет, пригубила кофе, глядя из окна, как малыш в оранжево-зеленом комбинезоне, раскинув руки, кружится среди крупных снежинок, наверное, представляя, как летит на сиреневом самолете. Его мама оцепенела, глядя на экран гаджета, и не было ей никакого дела ни до своего сына, ни до полетов…
Лиза снова заставила себя подумать об Антоне, иначе Игоря не вытравишь из памяти… Почему она решила, что и этому, новому человеку в ее жизни не нужна «Мадонна с книгой»? Разве Антон не искал ее, не приходил? Вот только вчера внезапно исчез куда-то… Телефон вне доступа, калитка на замке.
«Если бы что-то случилось, он предупредил бы, – попыталась она успокоить себя. – Наверное, работа. Какой-то срочный заказ. У ландшафтников бывают такие? Снег пошел. Так рано… Возможно, кому-то потребовалось что-то укрыть, подвязать. Или Антон не занимается такими простыми вещами? Я мало знаю о нем… Почти ничего. Почему же он мне приснился?»
– Что же мне с вами делать? – пробормотала Лиза, растерянно просматривая стихи, почти зашифрованные, надо переписать.
Одна-единственная рифмованная история – ни туда, ни сюда. Не издашь, в сценарий не вставишь, редакторы каналов стихи терпеть не могут… Как-то Лиза попыталась втиснуть Вознесенского, выкинули безжалостно. Объяснение всегда одно и то же: «Наш зритель не поймет». Кто этот абстрактный зритель? Каким они его представляют? Сами-то читали Вознесенского, а в то, что он может тронуть неведомого «зрителя», поверить отказываются.
Донеслись шаги брата, которые Лиза различила бы среди десятков других: только их и слышала годами. Роман остановился за дверью, явно прислушался, осторожно постучал:
– Ты не спишь?
– Иду!
Перевернув листок, она легко скользнула к двери, на ходу накинув халат, распахнула, уже сияя улыбкой:
– С добрым утром!
– Разбудил? – Он с опаской заглянул в ее комнату, словно чуял присутствие (во снах, в стихах!) другого мужчины.
Лиза мотнула головой:
– Нет, я уже… Записывала кое-что.
Наверняка брат уже заметил листок на столе. Впрочем, разве она обязана оправдываться?
Чмокнула его в щеку:
– Кофе? Я уже сварила.
И первой сбежала вниз, унося притаившееся в груди смятение, пока Роман не заметил, не вывел ее, лгунью, на чистую воду. Зачем он так торопится за ней?
– Слушай, Ася тебе ничего не говорила? Она не собиралась куда-то уехать? Может, пока ее бабушка в больнице…
Лиза обернулась с кофеваркой в руках:
– Нет. А тебе она зачем?
Присев к столу, он запустил пальцы в волосы, натянул их, словно пытаясь заглушить иную боль:
– Вчера ее весь день не было дома. И телефон молчит. Вдруг что-то случилось?
Драцена в углу качнулась, даже почудилось, словно вскинула тонкие руки: телефон не отвечает… дом заперт… Такие загадочные совпадения бывают? Нет же?
«Нет! – вскрикнул кто-то за спиной у Лизы. Остро отдалось в голове. – Это немыслимо! Полный бред. Она же совсем ребенок… Но ведь Антон так восхищался ее рассказами. Этого достаточно, чтобы… Чтобы – что? Влюбиться? О нет! Нет».
– Что с тобой?
Оказалось, Роман уже наблюдал за ней. Заподозрил что-то? Еще не хватало, чтобы ее паника переползла к нему, просочилась сквозь поры, облепила связки, не давая сказать ни слова…
Качнув головой, Лиза отвернулась: «Соберись, дура!» Принялась совершать действия из разряда автоматизмов. И руки не подвели, кофе не разлили, сахар не просыпали, хоть и были сегодня какими-то вялыми, так и норовили выронить что-нибудь. От брата это не укрылось, его черные глаза следили за ней с выражением: «Только дай мне повод!»
– Да все нормально, – произнесла Лиза, имея в виду то ли себя, то ли Асю, которая волновала его куда больше.
– Неужели? А почему мне кажется, что ты что-то скрываешь от меня?
– Вовсе нет. Просто я тоже разволновалась… Ты с утра обрушил на меня свою тревогу.
– Обрушил тревогу, – повторил Роман и прислушался. – Неплохо звучит. Сразу представляется ливень. Такой – наотмашь. А где-то на заднем плане урчит гром…
Лиза с облегчением подхватила:
– Вот именно! Это выбило меня… Разные мысли полезли. Сейчас выпью кофе и успокоюсь.
– Кофе не успокаивает, а бодрит.
– Кого как… Почему ты вообще искал ее? Асю, – добавила она на случай, если брат уже подзабыл, с чего начался разговор.
Глянула через плечо и поняла, что он не забыл – с такой яростью потер лицо, точно пытался изуродовать себя. Зачем? Что бушевало в нем? От чего пытался избавиться?
– Не знаю, – буркнул Роман, не повернувшись к ней. – Это какая-то навязчивая идея… Неважно.
– Очень даже важно. Она… нравится тебе?
– Она хорошая. – Его взгляд метнулся к ней и отпрянул. – Кажется… А тебе не нравится?
– Почему же?
– Ты даже не вспомнила о ней ни разу после того, как она была у нас.
– Они. Они были у нас.
– А… Этот еще… Точно. Но не о нем же речь!
«Как знать». – Лиза взялась за край маленького блюдца и вдруг поняла, что не донесет кофе. Обернулась к брату:
– Ром, ты не мог бы… Что-то у меня руки дрожат.
Он тут же подскочил, забрал чашку с блюдцем, с тревогой заглянул сестре в глаза:
– Сядешь?
Лиза выдавила улыбку:
– Выпью-ка я еще… Похоже, давление упало до ноля.
«Абсолютный ноль. – Она уцепилась за край стола. – В реальности его не существует… Атомы никогда не прекращают движения, даже в вакууме. А это еще не полный вакуум… Ромка со мной».
Восточная тяга к неуемной роскоши в этом ресторане так и била в глаза, и Антон уже начал жалеть, что привел Асю именно сюда. Она повертела головой, оценив громоздкие хрустальные люстры и окутанный позолотой фонтан в центре зала, но не сказала ни слова. Тогда ему и стало неловко за свой выбор, в котором увиделось мещанское желание пустить пыль в глаза. Только разве Ася из тех девушек, что бросаются на блестяшки?
– Насколько я знаю, у дагестанцев принято приносить разные угощения на больших блюдах, а каждый берет себе что захочется. Здесь любят мясо…
– Это хорошо! – оживилась Ася.
– А к зелени ты как относишься?
– Ничего не имею против.
– Тогда закажем чуду – это вроде наших фаршированных блинчиков. Начинки разные, и мясной фарш, и картофель, и зелень. Еще возьмем курзе… Они похожи на пельмени, только кончики не скрещены.
– Но внутри же мясо?
– А я смотрю, ты хищница! – Антон ухмыльнулся, глянув поверх меню. – Хинкал тебе тоже понравится… Или тебе просто мясо на кости заказать?
– Сырое…
– Девушка, я начинаю вас побаиваться!
– Мы целый день бродили по городу, я не поверю, что… в тебе не проснулся волчий аппетит.
«Ей все еще неловко говорить мне “ты”, – обратил он внимание. – Каждый раз она делает усилие над собой… Та дистанция, которая существует между нашими поколениями, никуда не делась от смены местоимения. Глупо было надеяться».
Не разжимая губ, Антон повторил себе это еще раз, только надежда все равно не исчезла, застряла в сердце. Правда, не саднящей занозой, а живым зернышком, которое еще может дать росток.
Он сжал кулак, сердясь на себя: «Я смешон… Что за бабские сопли развесил?! Росток… Да этой девочке плевать, что там застряло у тебя внутри! Она хочет есть. Естественное и, кстати, единственное ее желание. В глазах ни намека на интерес… Ну, в лучшем случае, как человека к человеку. А я разве этого хочу?»
Стыдно было признаться, но Шестаков действительно рассчитывал на то, что короткое путешествие все изменит и между ними возникнет волнующее напряжение, которое обычно предшествует любви. Разве так уж немыслимо полюбить его? Возраста он не чувствовал, почему же Асю это должно отталкивать?
Разговаривая с официантом, разливая воду по стаканам, а потом и коньяк (Асе глоток!), Антон продолжал мысленно спорить с собой: имеет ли он право чуточку форсировать события? К примеру, поцеловать ее… Хотя бы невинно – в щеку возле губ. Если отшатнется, значит, продолжать не стоит, иначе рискует напороться на отвращение. А это будет означать конец отношений, которые толком еще и не начались. Или предоставить событиям развиваться естественным образом? И когда-нибудь…
– Знаешь, я небольшой знаток литературы, особенно поэзии, – начал Антон, внутренне цепенея от собственного нахальства, – но в юности меня поразило одно стихотворение Лермонтова… Это ведь пора, когда пытаешься понять, что такое любовь.
– «Нет, не тебя так пылко я люблю»? – предположила Ася и поглядела на него так внимательно, что его затошнило от страха.
– Не это. Хотя это наверняка тоже хорошие стихи.
Она возмущенно цокнула языком:
– Хорошие – это слабо сказано! Лермонтов гениален… Но эти стихи скорее понравились бы Роману Воскресенскому. «В твоих чертах ищу черты другие, / В устах живых уста давно немые, / В глазах огонь угаснувших очей».
– Да, ему досталось, – подтвердил Антон рассеянно.
Выжидая, Ася водила пальцем по ободку стакана с водой, потом не выдержала:
– Так ты о каких стихах?
Он очнулся:
– Смешно будет, если я продекламирую?
– Почему это? Читай.
Ему показалось, что ее взгляд скользит по залу в поисках официанта, который никак не приносил их заказ. Стараясь не думать об этом, Антон потянул из памяти зацепившиеся друг за друга печальные строки:
Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.
– Это вольный перевод Гёте, – отозвалась Ася. – Эти стихи впервые были опубликованы только после гибели Лермонтова.