«Да неважно! – захотелось выкрикнуть Антону, но он лишь повел плечами, точно высвобождался из пут. – Ты не хочешь услышать меня, да?»
– Считается, что они посвящены Варваре Лопухиной. О! Ее тоже звали Варей…
– Это не имеет значения.
Она легко согласилась:
– Конечно. Воскресенский с его Варей не избегали признанья и встречи…
– Я вообще не о них думал, если честно. Я…
Но тут совершенно некстати появился официант и принялся выставлять на стол аппетитные блюда. Ася, как ребенок, потерла ладошки:
– О, вы только посмотрите! Похоже, меня сегодня придется уносить отсюда.
«Я унес бы, – подумал Антон, стараясь не смотреть ей в лицо, наполняя тарелки. – Лишь бы ты согласилась…»
– Кстати, Лермонтов любил не ту Лопухину, портрет которой в Третьяковке, он раньше написан. Ты давно там бывал? Хотя работа Боровиковского мне нравится. Но красота его Варвары была просто иконописной…
Не донеся до рта кусок курзе, Ася вдруг задумалась, и Антона поразило, каким печальным стало ее худенькое личико. Подняв серые глаза, в которых отразился искусственный свет, она проговорила гораздо тише:
– От лица Вари Харитоновой тоже глаз не отвести. Он никогда не сможет полюбить кого-то другого, правда?
– Ты о ком сейчас?
– О ком… О Воскресенском, конечно.
– Он меня не интересует.
Молча прожевав, Ася равнодушно бросила:
– Вкусно.
– Что испортило тебе аппетит?
– Ничего. Я ем. Вкусно.
– Ты уже говорила. Действительно вкусно.
Проследив, как вяло она копается в тарелке, Антон лихорадочно перебрал последние реплики: «Чем я ее задел? Ляпнул что-то? Или… Ну конечно! Мысль о молодой покойнице могла так подействовать на нее? Вполне. Она же творческая натура, близко принимает все к сердцу. И этот букет на Варину могилу… И съемки фильма… Похоже, Ася уже переживает ее смерть так, точно потеряла сестру. Какая же она… чудесная!»
– Что поделаешь, люди умирают, – осторожно заговорил он, следя за каждым едва уловимым изменением в выражении лица, которое ему так хотелось погладить. – А если бы этого не происходило, не рождались бы другие. И на Земле жили бы одни и те же бессмертные люди. Не думаешь, что мы все осточертели бы друг другу за тысячелетия?
Издав смешок, Ася бросила на него заискрившийся взгляд и активнее принялась работать ножом и вилкой. Ее тарелка пустела стремительно.
– Как это называется?
– Это чуду.
– Да ну! Все равно не запомню.
– Запиши. Ты же носишь с собой блокнот.
Она вдруг задумалась:
– А ведь они у меня ничего не едят…
– Кто?
– Мои персонажи. Я никогда еще не описывала трапезу…
– Трапезу!
– Ну, обед. Ужин. Хотя бы завтрак. Мои герои остаются голодными. Бедняжки!
– Это надо исправить, – произнес он вопросительно.
Ася энергично закивала:
– Между прочим, да! Какие у Чехова смачные описания обедов, а?
«Если б я еще помнил!»
– Да у любого из классиков. А я избегаю этой темы… Может, зря?
Антон подсказал:
– Все описали уже до тебя…
Но она мотнула головой:
– Так можно сказать о чем угодно. О душе человеческой написаны миллионы томов, а это все равно продолжает интересовать и волновать. О природе. О путешествиях. О чем угодно!
– Ты опишешь наше путешествие? – Антон замер в ожидании ответа.
– А ты хорош! – Ася подавилась смешком. – Примеряешь роль прототипа?
Его это смутило. Именно тем, что она оказалась права, только до сих пор Антон не отдавал себе в этом отчета.
– Да нет, что ты!
Прозвучало неубедительно и вяло, сам расслышал. С усилием сглотнув, Ася виновато улыбнулась:
– Понимаешь, я никогда не планирую, о чем писать. Оно само как-то… Поэтому не могу обещать. Вдруг не напишется?
– Но я все равно буду ждать, – проговорил Шестаков, думая совсем не о новом рассказе. Его Ася могла и не писать…
В гостиницу они возвращались пешком, выбирая тихие улочки, где за витиеватыми оградами высились особняки, похожие на восточные дворцы в миниатюре. Взмахивая руками, взбодрившаяся после ужина Ася фантазировала вслух, что в этих укрытых от чужих глаз дворах скользят между деревьями гибкие горянки в приталенных красных одеяниях.
– А за каждым углом их подкарауливают смуглые джигиты в папахах! – подхватил Антон, любуясь каждым ее движением.
Она расхохоталась, хлопнув в ладоши:
– Боже! Из нас так и лезут стереотипы… А ведь здесь наверняка такой же современный уклад жизни, как в Москве.
– Сомневаюсь. Восточные традиции куда более живучи, чем славянские.
Внезапно остановившись, Ася всмотрелась в его лицо так пытливо, что Антон уж решил, будто ляпнул нечто обидное. Но она взволнованно проговорила, глотая окончания слов:
– А ведь ты прав. И это ужасно несправедливо! Тебе не кажется?
Ответа она и не ждала, ее несло. Сердито и страстно Ася говорила и говорила о наследии славянской культуры, напоминающей одновременно россыпь уральских самоцветов и застенчивые полевые цветы, прелестные своей простотой. А он смотрел, как падает на ее лицо и волосы желтый свет фонаря, спрятавшегося в листве большого дерева, названия которого Антон не знал, и с тоской думал, что эта неземная девушка слишком волшебна для него. Даже если б он был на двадцать лет моложе, и то…
Впрочем, в то время Ася и вовсе не обратила бы на него внимания, ведь уже призналась между делом, что на фортепианных концертах не была ни разу. Их миры просто не пересеклись бы… А когда Антон пришел в себя после травмы, то вместе с приятелями был вынужден торговать на рынке турецкими тряпками. Пора бессмысленной погони за небольшими, по сути, деньгами чем только не заставляла заниматься, кое-что вспомнить стыдно…
Перелом произошел, когда Шестаков непонятным образом оказался на закрытой вечеринке, проходившей в подмосковной усадьбе. Ему показалось, будто он шагнул в экран и угодил в какой-то сказочный фильм.
– Неплохой ландшафтный дизайн мне сделали? – с плохо скрываемой гордостью поинтересовался хозяин, заметив, как Антон озирается, чуть ли не с открытым ртом.
В тот вечер для него открылась новая сторона жизни: можно создавать рукотворные чудеса не только за роялем. Кажется, вокруг посмеивались над тем, как зачарованно бродил Шестаков по аллеям, оценивал изгибы и перепады рельефа, присев на корточки, разглядывал диковинные композиции, вбирал взглядом газоны и небольшие прудики. Ему не хотелось даже выпить, потому что охватившее его возбуждение было кайфом другого порядка, и Антон тайком сбежал, когда всех погнали к столу. Всю ночь он ворочался с боку на бок, а к утру твердо решил: жизни осталось не так уж много, чтобы продолжать жалеть себя, пора заняться тем, за что он сможет уважать себя. Это, конечно, не музыкальная карьера, но все же…
– Ты не слушаешь?
Голос у Аси был не девчоночьим, низковатым, от его звуков у Антона мороз бежал по коже.
Очнувшись, он делано возмутился:
– Ты что?! Слушаю, конечно.
Почудилось в темноте или взгляд ее и впрямь налился печалью? Молча приняв его ложь, Ася вздохнула:
– Пойдем. Поздно уже, спать пора.
«Перепелка: «Спать пора!» – откуда-то с горы детских впечатлений внезапно вспорхнула строчка. Потянула за собой вереницу разноцветных фрагментов, оставшихся в памяти, поэтому уснуть удалось не сразу.
Да еще и Ася была за стеной… Точнее, именно это и породило бессонницу, сдавившую горло.
В номер Ася его не приглашала, и он не знал точно, где там стоит кровать. Но представлял, как ее тонкое тело вытянулось, точно продолжение его собственного. Он вжимался ладонями в стену, надеясь почувствовать тепло ее кожи, хотя и понимал, что такое невозможно. И все же… Хотя бы сны ее втянуть, войти в них, чтобы заставить Асю волноваться в темном забытьи, может, тогда наутро она увидит его другими глазами.
«Постучи, – молил он, задыхаясь и вытирая пододеяльником потное лицо. – Я тут же прибегу. Нам будет хорошо, девочка моя. Я все сделаю для этого…»
Но стука в стену так и не донеслось…
Кажется, она успела уснуть и потому не услышала, как брат вошел в спальню, и очнулась, только когда он толкнул ее в плечо. Именно так – не коснулся, не потряс легонько, а раздраженно ткнул, выказав недовольство тем, что Лиза смогла уснуть, когда…
– Она так и не появилась дома! Телефон включила, но трубку не берет. Сообщение прочитано. Почему она не отвечает?!
– О господи, – пробормотала Лиза, натягивая одеяло на голову.
В ту же секунду Роман рванул его и включил бра. Свет, хоть и мягкий, резанул по глазам, заставив зажмуриться. Сев в постели, Лиза взмолилась:
– Оставь меня в покое. Ночь же…
– Я не смогу уснуть!
– А я уснула, представь себе…
– Как ты можешь?
Поморгав, чтобы глаза привыкли к свету, она пробормотала:
– Объясни мне: почему я не имею права на сон, если какой-то девчонки нет дома?
– Какой-то девчонки?!
Лизе показалось, что брат готов ударить ее, как в детстве (случались потасовки!), но Роман сдержался, даже кулаки не сжал, только нервно облизнул сухие губы. Сел рядом и сжался, будто защищаясь от озноба, хотя в доме было тепло.
Робко коснувшись его локтя, Лиза прошептала:
– Ромка, ты влюбился?
И сама ответила: «Этого не может быть». Но даже мысль показалась ей неуверенной, рыхлой, распадающейся на отдельные слова и звуки.
Быстро скосив глаз, Роман отвернулся, предоставив ей любоваться кудрявым затылком, который Лизу всегда тянуло потрогать, чтобы ладонью ощутить, как пружинят его волосы. Она часто делала так, когда они были маленькими, а он сначала улыбался во весь рот, потом стал уворачиваться из-под ее руки.
– Не знаю…
Не от самих слов, скрывавших сомнение, которого Лиза даже мысленно не допускала, а больше от тоски, прозвучавшей в голосе брата, она так и обмерла. Рука застыла, не коснувшись его головы.
– А как же Варя?!
Не успев удержать этих слов, она тут же пожалела о них, ведь Ромку они стегнули, как хлыстом. Резко повернувшись, он хотел возразить, но Лиза, уже опомнившись, заторопилась, схватив его за руку: