"Лес большой и темный, ты сможешь там укрыться"
Будь она в порядке, веди этот сукин сын себя честно и не подстрой он ловушку, ему бы ни за что ее не поймать.
"Я три года подряд побеждала в марафоне. Пуля-Фабиана. Так меня прозвали... Пуля".
"Если ты сейчас поднимешься и войдешь в лес, то станешь невидима".
"ПОДНИМАЙСЯ!"
"ПОДНИМАЙСЯ!"
Стиснув зубы и сжав кулаки, она медленно встала на колени. Правая рука ныла, в лодыжке, казалось, засели осколки стекла.
"ПОДНИМАЙСЯ!"
Не открывая глаз и не посмотрев, что делает этот подонок, она встала и двинулась к лесу, в сторону тьмы, которая ее укроет и защитит. Боль тем временем переместилась к лицу, она не оставляла ее ни на шаг и...
"Надо стиснуть зубы".
... каждый раз, когда в легкие попадал холодный воздух, она словно получала звонкую оплеуху...
"Представляю, какой у меня видок. Ладно, пройдет. Будешь опять как раньше. По телику показывали одну тетку после операции..."
Фабиана ничего не видела, но опасаться было нечего, потому что Бог поможет ей отыскать дорогу, пройти, не спотыкаясь, не падая, и затаиться в укромном уголке, в котором ее никто не найдет.
Она спасена, она в лесу. Ветви хлестали по куртке, шипы пытались задержать ее, но она была уже далеко, одна, в темноте, она шагала по камням и скалам, по повалившимся стволам и не падала, и все благодаря Богу.
Данило Апреа спал, сидя перед включенным телевизором. Он был похож на статую фараона Хефрена. В одной руке — бутылка из-под настойки, в другой — сотовый телефон.
Примерно в восьми километрах от дома Данило Рино Дзена проснулся в своем старом спальнике из камуфляжа. У него в черепе взорвалась атомная бомба. Он приподнял веки — телевизор напоминал палитру художника, толпа тупорылых идиотов распиналась о пенсиях и правах трудящихся.
Было очень поздно. Эта парочка уже не придет.
Рино натянул спальник на нос и подумал, что старина Четыресыра гигант. Отключил себе сотовый — и поминай как звали.
— Спасибо, Четыре. — Рино зевнул, повернулся на бок и закрыл глаза.
"Замечательно. Так мотороллеры никто не увидит".
Довольный сделанным, Четыресыра обернулся к Рамоне и...
"Где она?"
... ее больше не было.
Показалось, наверное, слишком темно крутом. Он двинулся, ускоряя шаг, и почти бегом добежал до места, где она упала.
— Где ты? — в отчаянии взвыл он.
Он заметался по площадке, потом в сомнении подошел обратно к ограждению, где еще тридцать секунд назад лежала Рамона. Подняв глаза наверх, долго всматривался в нависшую грозной тенью черную чашу. Нет, она не могла уйти в эти колючие заросли.
"Пойди взгляни. Чего ты ждешь? Куда еще она могла подеваться?"
Четыресыра перелез через ограждение и углубился в лес, освещая себе путь фонариком.
Не пройдя и десятка метров, он увидел Рамону. Облокотившись о дерево, он с облегчением вздохнул.
Она была там, ступала наугад между деревьев, закрыв глаза и широко расставив руки, словно играла в жмурки.
Четыресыра подошел к ней поближе, стараясь не шуметь и направив фонарик на землю. Вытянул руку и уже собирался дотронуться ей до плеча, но остановился и стал на нее смотреть.
Храбрая девочка. Любая другая дурочка на ее месте никогда бы не пошла одна в лес. Сидела бы на дороге и плакала. А эта не сдавалась.
"Эй, давайте кинем его в реку!"
Четыресыра было двенадцать лет, он полз по острым камням вдоль речной отмели. Эти парни измывались над ним. Прижгли ему бычком шею, избили ногами, кидали в него камнями. Потом двое из них взяли его за ноги и потащили к воде, но он не сдавался, цепляясь за камни, за побелевшие от воды ветви, за стебли тростника. Он сопротивлялся молча, стиснув зубы. Он тоже закрыл глаза и не сдавался. Так, с закрытыми глазами, его и бросили в воду, а потом его подхватило течение.
"Она такая же, как я".
И Четыресыра сбил ее с ног.
Фабиана Понтичелли упала плашмя на ветку, та прогнулась под весом ее тела и с сухим треском переломилась, порвав ей куртку и свитер и ободрав кожу на боку. Острая боль щупальцами обвила ребра.
"Значит, я не невидима. И Бога нет, или, если он есть, он только смотрит и ничего не делает".
Она чувствовала, как что-то давит на живот. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что подонок уселся верхом на ней.
Он взял ее за руку, она не сопротивлялась.
Что-то теплое и мягкое в ее ладони. Она не могла понять, что это.
"А что это, по-твоему, может быть?—сказал голос Эсмеральды. — Сделай ему это. Чего ты ждешь?"
Глотая слезы, Фабиана принялась двигать кулаком вверх-вниз.
"Видал? Она сразу же взялась за дело, а ты не верил, дурачина".
Тяжело дыша, Четыресыра смотрел на маленькую руку Рамоны, на серебряное колечко с черепом на ее безымянном пальце, которое ходило вверх-вниз, медленно-медленно. Аж дыхание перехватывало.
Он закрыл глаза и прислонился боком к стволу дерева, ожидая, когда у него встанет.
Он не мог понять, в чем дело. Он желал этого больше всего на свете, почему же тогда член был такой обмякший? Он сжал ягодицы и стиснул зубы, пытаясь пробудить его, но безрезультатно.
Нет, этого быть не может, именно теперь, когда Рамона ему...
— Медленно. Помедленнее, пожалуйста... — Четыресыра поднял в воздух дрожащий кулак и стукнул себя в грудь.
Он знал, что способен кончить за минуту. Но эта штуковина была как будто чужая. Мертвый придаток. Горячая ладонь и его тело, холодное и бесчувственное. Почему у него самого получалось, а с нею нет?
"Это она виновата. Во всем виновата эта шлюха".
Он вцепился ей в волосы и в отчаянии взмолился: "Медленнее. Медленнее. Прошу тебя..."
Никогда у него не встанет.
Фабиане Понтичелли казалось, что прошло не меньше часа, а член этого урода все оставался дряблым, как мертвая улитка. Казалось, он тает у нее в руке, словно кусок масла.
— Медленнее. Медленнее. Прошу тебя...
Она бы рада, но куда уж медленнее...
— Нет, сожми его. Сильно. Очень сильно. Тяни.
Поди разбери, то ему медленно, то... Но сделала, как он просил.
В какой-то момент Фабиана остановилась, сокрушенная и испуганная. Подняв глаза, она увидела, что подонок плачет.
— Успокойся, приди в себя, а то не получится, — вырвалось у нее. — Вот увидишь, погоди...
Но мужчина яростным движением отбросил ее руку и начал лихорадочно расстегивать ей ремень и штаны. Потом он спустил с нее трусики...
Сердце Фабианы бешено забилось. Глотая ртом воздух, она впилась пальцами в холодную землю.
"Ara, вот и оно. Спокойно. Ничего страшного. Не двигайся". — Это был голос матери. Как в тот раз, когда ей накладывали швы на лбу после того, как она упала с велосипеда, и в больнице...
"Пусть он сделает свое дело, и все закончится".
Она почувствовала, как он возится у нее между ног, потом он с криком схватил ее за волосы.
"Так. Думай о чем-нибудь. О чем-нибудь хорошем, далеком. Так. Думай о Милане. О том, как ты будешь учиться в Милане, в университете. О квартирке, которую ты снимешь. Маленькая. Комната для меня, другая для Эсме. Да, Эсме тоже. Постеры. Книги на столе. Компьютер. Привычный беспорядок. Маленькую квартирку надо держать в порядке. В холодилке, ясное дело, пусто. Еще бы, чтобы у нас с Эсме... Зато есть дверь, которая ведет на балкон, залитый солнцем и полный цве..."
Брошенный на полу сотовый завибрировал, и спустя мгновение заиграла полифоническая версия "Лети же, мысль" Джузеппе Верди [35].
Рино Дзена медленно разлепил веки и потратил несколько секунд на то, чтобы понять, откуда раздается звук.
Зевнув, он усталым жестом потянулся за трубкой, уверенный в том, что это опять зануда Данило, однако на экране мигала надпись "4 СЫРА".
Продолжая зевать, Рино ответил:
— Ты остался дома?
Но вместо ответа он услышал безудержные рыдания.
— Четыресыра?
Он услышал, как тот шмыгнул носом и опять заскулил. Дома он быть не мог, потому что слышался шум дождя.
— Что происходит?
На том конце Четыресыра продолжал горестно стенать.
— Говори! В чем дело?
Немного погодя он услыхал сквозь всхлипы бессвязные слова:
— О господи... Господи... Приезжай... Срочно.
Рино вскочил на ноги:
— Куда?! Скажи мне, где ты!
Четыресыра всхлипывал, но ничего не говорил.
— Кончай реветь! Послушай меня. Скажи, где ты. — Рино начал терять терпение. — Возьми себя в руки, черт побери, и скажи, где тебя искать, мать твою.
Данило Апреа проснулся с воплем, отбросив сотовый на пол.
Ему снилось, что он сжимает в руке теннисную ракетку, которая вдруг превратилась в гремучую змею.
"Телефон!"
Он резко поднялся, чтобы ответить, но ему пришлось сесть обратно. Комната ходила ходуном. Хмель не прошел.
Данило протянул руку и поднял с пола телефон, прищурился, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на дисплее: наверняка звонил этот придурок Четыресыра.
— Алло?! Ты куда запропастился?!
— Это Рино.
— Рино?.. — Во рту был тошнотворный привкус, как будто он съел мертвую мышь.
— Четыресыра попал в переделку. С ним что-то случилось. Воет, как полоумный. Я еду к нему.
Данило потер виски и помотал головой. Рино ему очки втирает.
— Что с ним стряслось?
— Не знаю.
— А почему он плакал? Не понимаю. Что-то в голове не укладывается.
"Могли бы придумать что-нибудь поумнее".
— Ты вообще слышишь, что я говорю?
Данило помял себе живот:
— Ну и?.. Что ты мне этим хочешь сказать? Что дело откладывается?