и дикарей.
– Меч, – толстяк тихо прихрюкнул, – в дереве, – сказал он на чистом словенском. – На берегу реки Дайна. Раз вас двоих прислал Али, то Фурбулентус, скорее всего, пойдёт к вам.
Он окинул меня долгим и внимательным взглядом, словно, знал про меня жутко неприличный секрет, а потом приказал стражам, чтобы нас проводили до священного места.
– Ваня, – зашептала я, когда мы вылезали из шалаша Его Святейшества, – как ты думаешь, они нас не скушают, если мы не сможем достать этот меч?
– Не знаю, – пробормотал Ваня, глядя с тревогой на собравшихся дикарей.
Провожала нас вся голая деревня. Впереди этой сумасшедшей процессии шли люди с барабанами, они выплясывали странный танец и изредка дико орали, я каждый раз пугалась этого крика и хваталась за Ваню. Как ни странно шли мы по тропинке, довольно большой и протоптанной, видимо, рядом с маршрутом, проложенным нами с адептом в густом лесу. Я так из-за этого расстроилась, что едва не заплакала, уверенная, что точно стану завтрашним утром вполне сытным завтраком.
В конце концов, я почувствовала в духоте южной ночи прохладу и поняла, что мы пришли к реке. Мы вышли на поляну, посреди которой стоял толстый дуб. Несмотря на свет факелов, которые несли туземцы, видно было как в гробу. Ваня хлопнул в ладоши и над землёй засветил бледно-голубой шар, на земле закружились тени. Тут-то я и увидела меч – огромную железяку, с ярко синим драгоценным камнем на ручке, зело проржавелую от пережитых на природе осадков. Он находился на высоте трех аршинов над землёй, загнанный в дерево едва ли не по рукоять.
– И как я достану его? – изумилась я. – Да он весит больше чем я!
– Может, давай я его достану, – предложил Ваня, – да ты до него и не дотянешься.
В это время туземцы начали творить невообразимое, они высоко прыгали, истошно били в свои барабаны и покрикивали какое-то странное слово, мне показалось, что оно матерное.
– Да, Вань, иди лучше ты, – согласилась я и перекрестила его на счастье. – Встретимся завтра утром в чане над огнём.
– Что? – удивился Петушков.
– Да ничего, – махнула я рукой, – ты всё равно будешь самым невкусным гуляшом, который они попробуют.
Очевидно, моя пламенная речь тронула Ивана, он воровато огляделся, уже замечая лишь копья и томагавки в руках дикарей, и подошёл к дереву. Поплевал на руки, схватился за меч, потянул и тот подался. У меня сразу отлегло: «Не съедят!»
Ваня восторжествовал, вытащил меч почти на половину. Толпа бешено закричала: «Избранный!», но тут случилось странное: меч с необъяснимой лёгкостью вошёл обратно сам собой по ручку, как будто не замечая усилий Ивана. Адепт отпрянул и бешено закричал:
– Аська, он живой!
Я подбежала к нему.
– Не подходи, – голосил Петушков, крестясь слева направо.
– Ну-ка, подними, – скомандовала я. – Не собираюсь я быть чужим кушаньем, надорвусь, но меч вытащу!
Ваня приподнял меня за подмышки, я ухватилась за меч, тянуть не пришлось: он сам подался в мои руки и начал выходить из дерева. Казалось, я достаю десертный нож из масла, а не огромный пудовый меч из дуба. Между тем Фурбулентус оказался в моих руках и на глазах начал уменьшаться в размерах, под мой рост, вес и телосложение; возникло ощущение, что он стал продолжением руки. Я присмотрелась к мечу, который стал блестящим и отражал моё лицо с горящими глазами, он оказался точной копией того, которым я дралась с бандитами. Так значит, все из-за него, из-за него я чувствовала себя идеальным воином? Но как, каким образом, меч, находящийся на сотни миль от меня попал мне в руки?
– Чудо! – прокричал кто-то.
«Действительно чудо! – ухмыльнулась я про себя, рассматривая Фурбулентус. – Особенно, что нас так и не съели!»
Глава 8ФАТИЯ
Солнечная Данийя – сладкое слово, перекатывающее на языке, на вкус похожее на апельсиновое варенье, такое же светлое и ароматное, с нежным, деликатным запахом.
Фатия находилась практически в центре Данийи, самая большая провинция, её Властители фактически управляли всем государством, негласно без их одобрения ни в одной из провинций не принималось важных решений.
…Он стал Властителем слишком рано. Когда другие мальчишки только мечтали о великих делах и любовных победах, ему приходилось совершать великие дела и отмахиваться от виснущих на шее холёных, с гибкими станами и большими тёмными глазами данийских красавиц.
Когда погиб отец, ему было всего 15, и он даже не дорос до ритуала посвящения и не взлетел с Горы Избранных, но начал править государством. Никто не воспринимал его всерьёз, ни более мудрые и опытные Властители соседних провинций, ни собственные Советники.
Ему пришлось утверждаться, действовать жёстко и беспощадно, подавлять любые заговоры, благо, и наглости, и храбрости на это хватало. Он учился, училсябыстро, и вскоре его стали бояться, ему улыбались в лицо, а за спиной называли мерзавцем. Был ли он таким? Он не знал, где-то в глубине души в нём сидел тот самый неуверенный в себе юноша, недолюбленный и недоласканный, уставший от вечной борьбы за власть, он ненавидел его за слабость, он прятал его так далеко, что порою и сам забывал, кто он на самом деле: Властитель Фатии или просто Арвиль…
Сначала я отнеслась к Фатии двояко: удивлённо и насторожённо, а потом влюбилась в неё без памяти, наконец-то, почувствовав себя дома. Не было здесь шума переполненного, трещащего по швам Стольного града; маленькая провинциальная страна с гостеприимными, улыбающимися жителями, кустарным производством и спокойным, как на мелководной реке, течением жизни. Если здесь и происходили великие потрясения, то жители этого, скорее всего, не замечали.
Город в центре Фатии, где располагалась резиденция Властителей, был тихим и бесподобно уютным. Небольшие словно игрушечные особнячки из белого камня с маленькими балкончиками, увитыми плющом и диким виноградом, черепичными крышами и аккуратными палисадниками с яркими цветами. Как мне рассказали, палисадники были особенной гордостью фатийцев. Каждый год, весной, проходил конкурс на самый красивый и изящный из них, а на дом победителя вешалась памятная табличка.
На изогнутых улочках прятались лавки-мастерские, гончарные, ткацкие, на краю города огромная кузница, рядом казармы данийского конного отряда, подчиняющегося непосредственно Арвилю Фатиа.
И во всем царила какая-то непередаваемая атмосфера тепла. При встрече фатийцы кланялись друг другу в пояс, улыбались и делились последними новостями. И только вокруг Дома Властителей – большим зданием со старинными витражами, широким балконом, огромным парадным входом и парком вокруг Дома, царил чопорный порядок. Только здесь высился забор из кованных железных прутьев и охранник в маленькой будочке.
Фатийцы обожали своего Властителя, той слепой любовью матери к ребёнку, когда прощается все, чтобы он ни делал.
Мы с Ваней находились здесь уже две недели и ожидали прибытия словенской делегации во главе с Советником Леонидом. Ваня лежал со сломанной ногой, на лице его красовался свеженький фиолетовый синяк, а приезд дорогого начальства он воспринимал, как запланированную катастрофу.
Наверное, Вы удивитесь и спросите, как Петушков сломал себе ногу? Отвечу – он упал с дерева, когда полез на него за цветами. Откуда цветы на дереве усомнитесь Вы? Это длинная история, но обо всём по порядку.
После того, как мы приземлились, подняв огромное облако пыли, на площади перед воротами Совета, то застыли в нерешительности, не зная, как поступить. Судя по сонной обстановке, и отсутствие встречающих, нас уже не ждали. Дремлющий на посту страж моментально очнулся и кинулся в Дом, оглашая площадь радостным воплем. Вокруг нас начала собираться толпа, с интересом наблюдая за происходящим на их глазах возвращением потерянного Наследника. Али почувствовал, что запахло жаренным, пожелал нам удачи и, пообещав как-нибудь залететь на огонёк, быстро ретировался. Мы боязливо оглядывались, замечая лишь умилённые и растроганные лица фатийцев. Я задрала голову, на балконе появился высокий молодой человек с жидкой бородкой и в белом балахоне с вышитым золотом гербом Фатии. «Так вот ты какой, Арвиль Фатиа!» – подумала я, удивляясь, почему белобрысого считают самым завидным данийским женихом (хотя с такими запасами золотых, как у него, будь он хромой, косой и горбатый его бы мечтали сосватать все мамаши Данийи).
Анук, очевидно, не привыкший к тому открытому проявлению всеобщей любви, намертво схватился за мою грязную штанину и уткнулся лицом мне в бок. Пока я пыталась отодрать его маленькую ручку, сжимающую ткань, и уговаривала его успокоиться, перед домом происходило бурное движение. Я подняла голову, скользнула мимолётным взглядом по фигуре выскочившего из дверей Дома очень знакомого мужчины. Отметила про себя, что он сегодня побрился и очки-стёклышки ему, несомненно, идут, хотя глаза все же заспанные, разжала пальчики мальчика, и тут поняла. Это он! Я резко вскинула голову обратно, со страхом, перемешанным с немедленным желанием дать деру, уставилось в лицо моего покупателя на невольничьем рынке.
Петушков между тем плюхнулся перед ним в пыль на одно колено, вытащил из ножен меч и протянул его к чернявому.
– Приветствую тебя Властитель провинции Фатии, Бертлау и Перекреста Семи Путей, – загудел Петушков так, словно пел псалом.
– Петушков, ты чего? – удивилась я, тыча пальцем на дом. – Властитель на балконе.
– Аська, идиотка, на колени! – едва слышно пробормотал Ваня. – Властитель стоит перед тобой, как последний холуй.
Что?! Я почувствовала, как у меня отвисла челюсть, смотрела на вытянувшееся, изумлённое лицо Арвиля Фатиа и хлопала ресницами.
В голове мелькнула занимательная мысль, что всё-таки не стоит отдавать ему Анука, вероятнее всего, именно Фатиа устроил похищение ребёнка.
– Ваня, – горячо зашептала я, дёргая Петушкова за рубаху, – пойдём из этого змеиного логова, пока нас не покусали!