Его мать регулярно взвешивает ребенка, с удовлетворением отмечая его успехи.
Единственный приемлемый для ребенка опыт – это отпущенные ему несколько минут в день на руках у матери да крупицы ощущений, которые не полностью бесполезны и добавляются к квотам, необходимым для его развития. Когда ребенок вдруг оказывается на коленях своей матери, он кричит от возбуждения и радости, что с ним что-то происходит, но он в то же время в безопасности. Ему также нравятся давящее ощущение падения и неожиданные подъемы в движущемся лифте. Ребенок блаженно лежит на коленях у матери, внимательно слушает ворчание автомобиля и вбирает в себя массу ощущений, когда машина трогается с места или тормозит. Он слышит лай собак и другие неожиданные звуки. Некоторые из них ребенок может воспринимать и в коляске, другие же, если он не сидит на руках у взрослого, пугают малыша.
Предметы, которые взрослые помещают в пределы его досягаемости, предназначены для приблизительной подмены недополученных впечатлений и опыта. Все знают, что игрушки служат для успокоения маленького горемыки. Но почему-то никто не задумывается, из-за чего же он так неутешно плачет.
Пальму первенства здесь держит плюшевый мишка или подобная мягкая игрушка, с которой можно «спать в обнимку» ночью. Другими словами, мишка нужен для того, чтобы обеспечить ребенку постоянное присутствие близкого существа. Постепенно формирующуюся крепкую привязанность к игрушке взрослые склонны рассматривать скорее как наивную дет скую причуду, а не признак обделенности вниманием ребенка, который вынужден липнуть к неодушевленному куску материи, заменяющему ему верного и постоянного друга. Укачивание в коляске и кроватке – тоже лишь суррогат нужного ребенку движения. Но оно настолько убогое и однообразное по сравнению с тем, которое испытывает ребенок на руках, что вряд ли приносит облегчение изголодавшемуся по движению одинокому и заброшенному существу. Мало того, что такое движение – лишь жалкое подобие настоящего ощущения жизни, оно еще и происходит совсем редко. На коляску и кроватку также вешают гремящие, бряцающие и звякающие при прикосновении игрушки. Обычно они окрашены в яркие, броские цвета, надеты на веревочку, чтобы было на что посмотреть, кроме стены и потолка. И действительно, они привлекают внимание ребенка. Но меняют их очень редко, если вообще меняют, поэтому эти игрушки ничего не дают малышу с точки зрения разнообразия зрительных форм и звуков.
Но, несмотря на то что игрушек совсем немного, их покачивание, бряцание, треск, звон и яркий цвет не пропадают даром. Как только ребенок получает пусть даже ничтожную крупицу опыта, предусмотренного континуумом, какая-то часть ожиданий в этом опыте все же удовлетворяется. Ребенок накапливает эти нужные ему для развития впечатления, даже если приходится собирать их по крупице, если они бедны и односторонни (их не сравнить с впечатлениями, которые получает ребенок континуума на руках: зрительные формы, звуки, движения, запахи и вкусы – весь этот опыт малыш континуума получает в той же последовательности, что и его предки), если некоторые впечатления повторяются слишком часто, а некоторые полностью отсутствуют. Непрерывность нашего опыта во времени (смена одних ощущений другими, а также связь между схожими ощущениями, испытанными нами в разное время) создает у нас впечатление, что все происходит последовательно и закономерно. Между тем каждое наше впечатление независимо от других впечатлений необходимо для развития какого-либо аспекта личности. Без необходимых ему впечатлений человек не может правильно развиваться; когда же требуемый опыт накоплен, становится возможным дальнейшее развитие. Действия, казалось бы, связанные как причина и следствие могут проистекать из независимых стремлений получить требуемый опыт.
Наиболее отчетливо это можно проследить на примере животных, у которых также есть насущные потребности в определенном поведении, тем более животные не скрывают свои действия за всякими логическими объяснениями.
Из своей первой экспедиции я привезла обезьянку капуцина. Кормила я ее бананами, очищенными от кожуры и поданными ей в тарелке. Обезьянка наедалась вдоволь, а оставшиеся фрукты с отсутствующим видом заворачивала в бумажную салфетку, поглядывая вокруг, как будто не осознавая, что делают ее руки. Затем, словно праздный гуляка, она начинала неторопливо прохаживаться и «вдруг» обнаруживала загадочный сверток. Со все нарастающим нетерпением и возбуждением она сдирала бумажную обертку, и о чудо – недоеденный банан! Вот это да! На этом пантомима обычно заканчивалась. Обезьянка была сыта и не могла заставить себя наброситься на добычу. Тогда она снова заворачивала огрызок банана в клочки салфетки и повторяла свое шоу. Я убедилась, что ее потребность поискать и очистить что-нибудь съедобное, типа фрукта в кожуре или ореха в скорлупе, и потребность в утолении голода – совершенно разные и независимые импульсы. С добрыми намерениями я устранила из ее жизни охоту и очистку пищи, которые природа заложила в ее предках и которые удовлетворили бы ее ожидания в опыте. Мне казалось, что я избавляла ее от лишних хлопот. Но тогда я еще не знала, что такое континуум. Сначала обезьяна утоляла свою наиболее насущную потребность в пище и съедала фрукты. Затем на очереди встала потребность менее насущная: охота. Но окружение не располагало к охоте, так как банан был уже очищен и находился в ее распоряжении. Тогда обезьяна решила инсценировать охоту. И она вовсе не притворялась, когда в возбуждении срывала салфетку с банана. Я уверена, что ее сердце билось чаще, и она выказывала истинное возбуждение и предвкушение добычи, несмотря на то что кажущаяся причина возбуждения – скорое поедание банана – уже была в прошлом. Настоящей целью ее охоты было удовлетворение потребности в опыте. Так же и с опытом в рамках континуума: каждый компонент есть одновременно и причина, и следствие, и цель.
Смысл жизни в том, чтобы жить; смысл удовольствия – в стремлении к тому, что приятно. Воспроизведение – это рождение тех, кто, в свою очередь, станет родителем. Цикличность не только не бессмысленна, но и является лучшим (и единственным) из всех возможных устройств существования. Именно соответствие нашей природе, предполагающей полную целостность человека, делает цикличность «хорошей». «Хорошее» – относительный термин, а в отношении человеческого потенциала цикличность – лучшая из возможных альтернатив.
Существует множество примеров человеческого поведения, вызванного потребностью в таком поведении и происходящего в последовательности, не позволяющей этому поведению служить какой-либо еще цели. Чаще всего это потребности в надлежащем опыте, которые в свое время не были удовлетворены либо из-за культурных установок, либо по приказу интеллекта (на таких основаниях, как пустая трата времени, неэффективность или странность). Позднее мы более подробно рассмотрим некоторые проявления нарушения континуума, а сейчас в качестве примера, тесно связанного с поведением обезьянки, упомянем о феномене охоты ради развлечения, а не ради добычи пищи. Остатки склонности к ручному труду приводят состоятельных людей на площадки для игры в гольф, в подвальные мастерские или в яхт-клубы. Менее состоятельные обделенцы довольствуются копанием в огороде, поделками «сделай сам», склеиванием моделей и стряпней. Для женщин, обычно лишенных возможности даже работать по дому, есть ткачество, вышивание, икебана, сервировка стола к чаю и уйма мелких дел на добровольной основе в благотворительных организациях, больницах с нехваткой медсестер, магазинах поношенной одежды или столовых для бедняков.
Ребенок по крупицам собирает необходимый для развития опыт. Не важно, что он не полон и события происходят в неправильной последовательности. К концу такого накопления ребенок должен получить необходимый минимум опыта каждого вида, который используется как фундамент для новой стадии восприятия опыта. Если же необходимый минимум не достигнут, то события новой стадии, происходи они хоть тысячу раз, не будут восприниматься ребенком и способствовать формированию его личности.
Ребенок, которого не держат на руках, не только копит опыт, но и своим поведением пытается как-то заменить недополученный опыт и смягчить страдания. Он яростно пинает ногами, пытаясь забить мучительное желание прикосновений теплой плоти, он машет руками, вертит головой из стороны в сторону, чтобы отключить свои органы чувств, напрягает тело, выгибая дугой спину. Ребенок находит какое-то утешение в своем большом пальце: он немного успокаивает непрекращающееся зудящее желание во рту. Сосет он палец довольно редко, лишь только тогда, когда хочет есть до положенного расписанием кормления. Обычно же ребенок просто держит палец во рту, измученном невыносимой пустотой, вечным одиночеством, чувством того, что он находится на окраине жизни.
Его мать консультируется со своей матерью, и та пересказывает пресловутую историю о вреде сосания пальца и что «потом у ребенка зубы будут кривые». Мать, обеспокоенная благополучием ребенка, начинает поспешно выискивать способ, чтобы отвадить свое чадо от такой вредной привычки. Его пальцы покрывают вонючей и горькой мазью, и когда он, переборов отвращение в своем ненасытном желании, все равно обсасывает большой палец от мази, она привязывает его руки к перекладинам кроватки. Но вскоре она обнаруживает, что ребенок так яростно пытается вырваться из своего заточения, что веревки врезаются в запястья и уже мешают кровообращению в руках. Борьба между ними продолжается, пока мать при случае не упоминает об этом своему зубному врачу. Тот уверяет, что ее мать ошиблась, и тогда малышу снова дозволяют это убогое само утешение.
Еще немного – и малыш начнет улыбаться и агукать, чтобы дать знать находящимся рядом взрослым о своих потребностях. Если его не взяли на руки, но все же уделили внимание, он улыбается и вскрикивает, требуя еще. Если же его взяли, то задача выполнена и ребенок перестает улыбаться, вспоминая о своих маневрах, лишь когда нужно поощрить какое-либо действие взрослого: чтобы с малышом поговорили, пощекотали его животик, покачали на коленке или в шутку пощипали за носик.