– Ержан, а, Ержан… А сколько у вас детей будет? – снова начал Губин, но тут же схлопотал по кумполу туго скрученной газетой.
– Не понимаю, – раздраженно сказал Вареник, снова разворачивая «Фрунзенец». – Война иде, а газеты – про учебные стрельбы. «Метко стрелял на полигоне рядовой Давлетшин. Лучше всех на танке проехал Михаил Пасюк…» А про Афган где?
Губин не мог пропустить такую возможность блеснуть эрудицией и посрамить невежду.
– А це, Гришенька, не для средних умов понимание! То больша-а-ая политика!
– Становись! – раздалась команда, и разомлевшие солдаты нехотя потянулись на солнцепек. Рослый капитан Шпагин, командир первой разведроты, велел новичкам построиться лицом к батальону и неторопливо зачитал фамилии, определяя, кого в какой взвод.
«Сам в тени стоит, а нас…» – вяло позавидовал ему Вовка.
На Варенике капитан запнулся, внимательно, с усмешкой посмотрел на обладателя вкусной фамилии. Гриша подтянул свой иногда нависавший над поясом живот и беспокойно оглянулся на своих друзей: а вдруг их разведут в разные взводы? Капитан чуть больше, чем других, оглядел его с ног до головы, видно, остался доволен бравым видом сержанта и крикнул на левый фланг:
– Маслов, забирай себе!
– Маслов, Маслов… – одновременно пронеслось у всех троих. – Ну да! Мишка-десантник, прощаясь, наказывал: «Проситесь к Пашке Маслову. Он из вас рейнджеров сделает, он вас научит свободу любить».
Гриша еще не успел стать в строй третьего взвода, как у Вовки вырвалось:
– Товарищ капитан, разрешите мне и Сарбаеву в этот же взвод.
– В чем дело? Кто такие? – с напускной суровостью спросил добродушный капитан.
– Друзья мы. Хотим вместе служить, – уже испуганно, заискивающе ответил Губин.
– Детский сад! – хмыкнул командир и снова склонился над блокнотом. Вареник уже отчеканил по камням строевым и по всем правилам устава развернулся в строю, а капитан все еще не выкликал следующего. Потом оторвался от блокнота, посмотрел на Губина и, направив на него шариковую ручку, велел выйти из строя.
– Фамилия?
– Рядовой Губин, товарищ капитан, – как-то неуверенно ответил Вовка, пока не угадывая намерений ротного.
– А кто твой друг, рядовой Губин?
Вовка еще не успел открыть рта, как Ержан пулей выскочил из строя, встал рядом с Губиным и откозырял:
– Рядовой Сарбаев, товарищ капитан.
Одинаково умоляюще смотрели на Шпагина пара голубых и пара черных глаз, уж так им хотелось быть рядом друг с другом, что капитан повеселел, повернулся к Маслову и, комично разведя руки, сказал совсем не по-командирски:
– Придется брать, Паша, ничего не поделаешь.
– Да уж пополненьице! – польщенный Маслов подыграл ротному, улыбаясь одними усами. – Этот Вареник, а те кто – Пряник с Барсуком, что ли?
Разведка покатилась со смеху, тем самым закрепляя за этими новичками прозвища и сразу делая их известными всему разведбату. Но друзья все равно весело отшлепали строевым на левый фланг и вытянулись перед Масловым.
Гриша сначала мучительно подумал про Губина: «Это тебе за «большую политику», – но потом вступился за друзей и сказал командиру взвода:
– Хорошие хлопцы, товарищ сержант.
– Отставить разговорчики! Стать в строй! – посуровел Маслов, и Губин не решился ввернуть ему уже заготовленную фразу: «Вам передает привет мой кореш Миша».
«Джелалабад… Первая разведывательная рота. Третий взвод… Вот где я теперь, дорогая Карлыгаш. Здесь все не так, как у нас. В Алма-Ате. Женщины закрываются чадрой, мужчины – в чалме. По улицам пыль поднимают «Тойоты». И дуканы, дуканы, дуканы… Вот сейчас лежу в палатке. Духота, темнота. Здесь, говорят, идут бои, но пока слышна только иногда отдаленная стрельба, как на полигоне. Здесь уже можно ожидать удара в любую минуту. Даже вот сейчас. И брезентовый низкий потолок – плохая защита. Нет, об этом я тебе писать не буду», – так мысленно сочинял письмо Ержан. Как всегда, перед сном. Как всегда, Карлыгаш.
А уснул – и вдруг очутился в гостях у деда Амантая. Дед еще живой, а Ержан еще маленький, и дед учит его сидеть на коне. Мать беспокоится, протягивает руки, чтобы поймать, если он будет падать, а отец смеется, отталкивает мать от коня, говорит, что Ержан джигитом становится. Ему хочется показать маме, какой он уже джигит, понукает коня, а тот ни с места. Какой стыд! Как обидно! А Карлыгаш выглянула из юрты и смеется над ним… Даже во рту пересохло от такого позора.
Ержан проснулся. Мучила жажда. Нашарил фляжку, но она оказалась пуста. Вспомнив, где бачок с кипяченой водой, Ержан выполз из палатки.
Такой же месяц, такие же низкие яркие звезды, как над Алма-Атой. И так же весь этот мерцающий искорками черный небесный свод подпирается такими же черными горами, которые угадываются ниже слабо отсвечивающей изломанной линии каменистых вершин. Только здесь между пиками то и дело протягиваются красные строчки трассеров, которые, ударяясь о преграды, разлетаются в разные стороны, или вдруг зарницей вспыхнет и погаснет какой-нибудь утес.
Отдаленным громом через временной интервал донесется уханье орудия, протарахтит пулемет.
– Кто там стреляет? – спросил Ержан случившегося у бачка парня в трусах и с полотенцем на шее.
– Застава в горах, за рекой, – зевнул солдат.
– А почему мы им не помогаем?
– Новичок, что ли? Они же так просто палят. «Пристрелка местности» называется.
Только Ержан приложился к горлышку фляжки, как захлебнулся и даже присел от неожиданного грохота где-то рядом. Слева, из камышей, одна за другой с диким воем уходили в небо ракеты, унося с собой в звездное небо огненные хвосты.
«Как же тут заснешь?» – подумал Ержан уже в палатке, затыкая подушкой уши. «Айналайн», – послышалось ему ласковое не то материнское, не то еще чье-то.
Шел седьмой год необъявленной войны.
Боевое крещение
Накануне первого выхода в засаду разведроту уложили спать пораньше. Вовка Губин начал было шебутиться, когда в неурочное время дали команду «Отбой!», но узнав, почему и зачем, быстренько присмирел и натянул на голову одеяло. Гриша Вареник, наоборот, укладывался медленно, ворочался, все что-нибудь мешало. Только Ержан, казалось, быстро уснул – лежал не шелохнувшись, как бы и не дыша. Завтра может быть первый бой…
Трое друзей вскочили первыми по команде и в неярком дежурном освещении помогали другим разбирать оружие, приборы ночного видения, надевать нагрудники с боеприпасами и пиротехникой. Минут через десять они были уже со всеми на броне, тревожно озираясь на выступающие из темноты деревья, дувалы, камни.
Фары боевых машин тусклым светом, словно посохом, нащупывали полуслепой колонне дорогу, и Гриша Вареник, хотя и оказался на головной машине, все никак не мог определить хотя бы направление их движения, пока под гусеницами не загрохотал мост.
«Ага, значит, через реку Кабул, – и перед глазами вырисовалась карта района. – Если сейчас, за мостом, колонна повернет вдоль берега направо, значит, едем в ту самую Каму, о которой у бывалых разведчиков разговоров на тысячу и одну ночь». Он хотел спросить у кого-нибудь, правильно ли он догадался, но «бывалые» кемарили на броне, да и не перекричать бы, наверное, грохот моторов и моста. «Сам должен уметь ориентироваться, – строго пристыдил себя Вареник. – Рассчитывай, едем уже полтора часа. Хотя при такой скорости… А какая скорость?» Так он ничего и не рассчитал, потому что за мостом колонна действительно резко повернула направо, и вдруг все погасло и заглохло.
В темноте и тишине, разговаривая вполголоса, двигаясь по-кошачьи, разведвзводы бесшумно разошлись в разные стороны по своим «задачам».
Взвод сержанта Маслова продирался через разрушенные глиняные строения, перепрыгивая через арыки, спускался в ложбинки, чтобы снова продираться через кустарники, опять перелезать через дувалы… А еще надо помнить инструктаж: попадать следом в след предыдущего разведчика. «Умеют же у нас «инструктировать»! – усмехнулся про себя Вовка. – Тут ноги своей не видно, не то что следа предыдущего», – и сразу же был наказан за «непочтение» к военному приказу: не разглядел арык и ухнул вниз, громким лязгом автомата о камень извещая окрестных душманов: остерегитесь, идет советский разведчик Губин! Группа замерла. Вернувшийся замкомвзвода молча помог Губину встать, всмотрелся в темноте в его лицо, отошел на полшага и довольно увесисто кулаком по голове придал ему устойчивости на обе ноги. «Еще раз зашумишь – вылетишь из разведки», – злым шепотом пообещал оказавшийся здесь же Маслов.
Присев у ног Губина, тем самым показав, что про это хватит, командир взвода вынул упакованную в целлофан карту и стал подсвечивать ее миниатюрным китайским фонариком. Вокруг командира склонилось несколько голов, из тех, «бывалых», остальные воспользовались привалом. Один Губин продолжал стоять изваянием, со слабой подсветкой снизу: видимо, поставил его на ноги замкомвзвода, да и карта Маслова лежит на его горных ботинках. А как мишень на фоне ночного неба – хорош! И вдруг – бац-бац! – по загривку апельсин, второй в грудь, третий – по плечу. Оказалось, что их привал – под апельсиновыми деревьями с перезревшим уже богатым урожаем.
– Кончай ты его воспитывать! – услышал Губин голос сзади. – Расплачется еще, маму звать начнет. Давай лучше соку надавим во фляжки.
Хозяйственная идея кого-то из «дедов» быстро овладела массами. И весь взвод разумно совмещал приятное с полезным. Все быстро навитаминились «от пуза» и впрок, за исключением Вовки, который не мог даже наклониться за теми апельсинами, которые попали в него.
Невдалеке он узнал шепот Ержана и Григория:
– А почему в нашем взводе нет офицера?
– Хлопцы кажуть, погиб взводный за неделю до нас. А ты не трухай, Ержан, наш сержант Маслов дюже капитальный.
– Да я ничего. Это вон Вовка дрожит… – И оба рассмеялись. «Ну я вам посмеюсь!» – бессильно пообещал Вовка, и в это время Маслов поднялся, укладывая карту снова в нагрудник. Разведчики тоже все встали. Притихли. Маслов объяснил, что они уже почти пришли к месту засады. Вот эта тропа и есть та, по которой перед рассветом проходят душманы. Скоро она будет огибать огромный дувал. Вот со всех четырех сторон мы его и будем сторожить.