Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание — страница 5 из 13

По большому счету, понятие «женщина и работа» современным обществом воспринимается как новое явление. До начала XX века, говорят нам, женщины не принимали участия в экономической жизни своего домохозяйства, по крайней мере не приносили в дом денег. В прошлые времена жизнь женщин протекала в пределах их дома, в заботах о домочадцах, а работой вне дома они либо не интересовались, либо их к ней попросту не допускали. И лишь в наши дни женщины пытаются «ворваться» в профессиональный мир и, как принято выражаться, «пробить стеклянный потолок», ограничивающий их профессиональные перспективы.

Все это вздор. Будьте уверены, что растить детей и вести дом — это изнурительная и неблагодарная работа. Всякий, кто когда-либо приглядывал за несколькими детьми и при этом старался выполнять все свои домашние обязанности, подтвердит вам, что это не тот род занятий, чтобы предаваться ему для развлечения. Домашний труд как в прошлом, так и сейчас требует много усилий и довольно тяжел, не зря же все состоятельные люди нанимают прислугу и перекладывают на ее плечи все, какие только можно, обязанности по дому. Справедливости ради отмечу, что труд по дому — это было то главное, что средневековое европейское общество ожидало от женщин. Женщинам надлежало выйти замуж. Надлежало стать матерями. Надлежало заботиться о детях и заниматься домоводством. Однако представления о женщинах и работе не ограничивались пределами домашнего очага.

В широком смысле женщины всегда были частью мировой экономики. И женский труд в досовременном мире был явлением повсеместным. Средневековый человек поднял бы нас на смех, заяви мы ему, что женщины его времени существовали в изоляции домашнего пузыря, начисто отрезанные от реалий труда и работы. В Средневековье женщины всех классов трудились и, более того, от них этого ожидали.

Работа средневековых женщин определялась их сословной принадлежностью и местом рождения. В сельской местности они, вероятнее всего, занимались крестьянским трудом или подсобной работой, если происходили из низов, а дочери из благородных семейств отправлялись служить при дворе крупного сеньора фрейлинами или даже домоправительницами. Что касается городов, то здесь женщины находили себе применение во множестве профессий, начиная с тяжелого труда прачки и переменно прибыльных занятий пивоварением или хлебопечением и заканчивая почтенными цеховыми ремеслами. Женщины из высших слоев общества тоже работали на придворной службе у сиятельных особ, в том числе королевских, а иногда выполняли поручения по дипломатической части и участвовали в важных церемониях. Между тем другие женщины желали посвятить себя религии и постригались в монахини или вступали в религиозные светские общины наподобие бегинок²⁰, где тоже не ограничивались одними только молитвами и трудились.

Женщины пекут хлеб Миниатюра из календаря. Середина XIII в.

Эта глава призвана пролить свет на трудовую жизнь средневековых женщин, чтобы мы лучше понимали, как жило Средневековье и кто делал всю необходимую для общества работу. Она объяснит, как был устроен производительный труд во времена, предшествовавшие появлению крупномасштабных отраслей, а затем мы вместе порассуждаем о том, что считать работой. Большинство структур общества, которые мы сегодня воспринимаем как данность, на самом деле появились недавно, чего никак не скажешь о нашей готовности не замечать женский труд как нечто маловажное только потому, что им занимаются женщины.

Материнство и брак

Одну из причин, почему нам так не хочется признавать в средневековых женщинах работниц, занятых производительным трудом, подсказывает нам сама средневековая эпоха, отводившая женщинам, строго говоря, две роли — жены и, самое главное, матери. Всякая девушка, какое бы место в обществе она ни занимала, бóльшую часть времени только и делала, что готовилась к своей будущей роли жены и матери в семье мужа. Родители делали все возможное, чтобы достойно воспитать свою дочь и не позволить ей стать «горькой досадой для нареченного», как выразился один из Отцов Церкви богослов Иоанн Златоуст (347–407)²²⁵. Именно поэтому, если в родительском доме незамужняя девица, например, получала образование, это во многом считалось инвестицией в ее ценность как предполагаемой невесты. Из хорошо образованных молодых женщин получались хорошие матери, поскольку в дальнейшем они могли сами обучать своих детей, как мы увидим дальше. От них также ожидалось, что они будут вести собственное домохозяйство, и это предполагало, что среди их качеств необходима некоторая финансовая хватка, а если под их управлением будет крупное поместье, то им еще предстояло распоряжаться многочисленным штатом прислуги и работников. Так что образование средневековым девушкам давали не из одного только альтруизма, чтобы развить ее ум ради ее собственного блага. Скорее, это была просчитанная маркетинговая стратегия и способ подчеркнуть ее достоинства как прекрасной будущей матери.

Особенное внимание к материнству и рождению потомства объясняется рядом причин. Как отмечалось в главе 3, для богатых сословий рождение законных наследников означало гарантию, что накопленное родовое богатство перейдет следующему поколению и послужит защите его интересов. Бедные семьи заводили детей не обязательно ради сбережения семейной собственности, а больше чтобы вырастить помощников по хозяйству. В аграрном обществе лишний работник в поле или на ферме всегда был необходим, и особенно если ему не надо было платить за труд. Впрочем, независимо от того, желали вы детей ради передачи наследства или ради помощи на ферме, вам предстояло преодолеть серьезную преграду — детскую смертность. Уровень детской смертности был чрезвычайно высок, причем не только в глухом Средневековье, но и фактически до начала XX века. По самым скромным оценкам, в возрасте до семи лет умирали от 20% до 30% детей, хотя некоторые источники называют цифру в 50%. И следовательно, чтобы произвести жизнеспособных наследников, семьям приходилось рожать детей в куда больших количествах, чем мы привыкли сегодня.

Производя на свет наследников, сколько их ни требовал супруг для продолжения рода, женщины подвергали свою жизнь реальной опасности, которая, впрочем, составляла непременный атрибут их положения и звания замужних женщин. В так называемом «Письме о святой девственности» (Hali Meiðhad), написанном в одном из центральных графств Англии, признавались боль, опасности, тревоги и горести матерей: «вынашивание [ребенка] сопряжено с отяжелением и постоянным неудобством; рождение ребенка сопряжено с болью, самой жестокой из всех, а иногда и со смертью; воспитание его сопряжено со многими часами утомления… Бога ради, женщина, … избегай этого превыше всех прочих вещей во имя чистоты своей плоти, во спасение своего тела и ради своего физического здоровья»²²⁶. Таким образом, средневековые авторы не обходили вниманием опасности и боль — настоящий труд²¹ деторождения и выкармливания младенцев. Материнство было работой, которую должны были выполнять средневековые женщины, и эта работа выжимала из них силы.

НовобрачныеКартина неизвестного художника. Ок. 1470 г.

Помимо рождения и воспитания детей само по себе положение жены предполагало выполнение определенного рода работ. Согласно Иерониму Стридонскому, «мужчины вступают в брак для того, чтобы кто- то вел домашнее хозяйство, утешал в болезни и помогал избежать одиночества»²²⁷. То же говорится в «Письме о святой девственности», автор которого прямо оспаривает идею о том, что женщины приобретают благо, отдавая себя во власть брака и материнства. Когда послушные будущие жены утверждают, что мужчина с его силой необходим как помощник в трудах и добытчик пропитания, а также что сам брак и несколько здоровых детишек способствуют богатству, «Письмо» возражает, что такое представление о замужестве намеренно вводит женщин в заблуждение и что за каждое преимущество, которое дает брак и материнство, женщине приходится платить слишком высокую цену. Для женщины замужество, настаивает «Письмо», означает не двоих в одной упряжке и не семейные радости, а «рабское услужение мужчине»²²⁸. Сколько ни приукрашивай брак, это никакой не любовный союз, а настоящий контракт, и заключая его, женщины подписываются на жизнь, полную изматывающего материнского труда, равно как и на работу наряду со своими мужьями, за которую не воздастся им и словечка благодарности в анналах истории.

Каждая средневековая женщина, запись о которой есть в исторических документах, упоминается там только как член какой-либо семьи или «жена такого- то мужа». При этом жене

Адам и Ева трудятся после изгнания из Рая Миниатюра. Между 1485 и 1509 гг.

предстояло стать мужу помощницей во всех делах и разделять с ним труды. Даже когда женщины внимали призывам Церкви и отвращались от материнства, чтобы посвятить себя Богу, в конечном итоге они убеждались, что монашеская жизнь тоже полна трудов. Точно так же одиноким мирянкам приходилось трудиться, чтобы обеспечивать себя, и общество специально находило работу для таких женщин, которые по каким-либо причинам не состояли в семейном домохозяйстве. Все эти женщины заслуживают называться работающими.

Крестьянство

Говоря о труде в средневековом обществе, мы в первую очередь говорим о крестьянстве. Бóльшую часть средневекового населения составляли крестьяне, иными словами фермеры, трудившиеся на небольшом участке земли, который они арендовали или которым обладали как собственностью. В Средние века до 85% населения Европы составляли именно крестьяне. Над большинством из них стояли землевладельцы, чаще всего местная знать или духовенство.

Подавляющее большинство крестьян — п римерно 75% всего населения — находились в зависимости от своего господина. Они были закреплены за земельным владением и рассматривались как его неотделимая часть. Сервы обязаны были оставаться на земле, принадлежавшей их сеньору, — им запрещалось по собственной воле переселяться на другое место. В случае ряда жизненных событий, например когда они вступали в брак или наследовали землю, им полагалось вносить сеньору определенную плату. Многие сервы были обязаны использовать в своем труде только принадлежавшие сеньору средства производства, например мельницы.

В этой системе собственности женщины тоже иногда притязали на участок земли, закрепленный напрямую за ними, но не так часто, как мужчины. В средневековый период по всей Европе действовало несколько систем наследования: майорат, или право старшего сына наследовать все имущество; минорат, или право младшего сына наследовать все, что традиционно принадлежало семье, включая земли, тогда как старший сын наследовал только то, что было приобретено его родителями. Иными словами, несколько правовых механизмов лишали женщин права наследовать землю, на которой они родились и выросли. Другое дело, когда в семье не было сыновей: тогда наследниками родителей становились дочери — если дочерей было несколько, наследственные земли поровну разделялись между ними, а единственная дочь, соответственно, наследовала все имущество родителей.

В некоторых случаях женщины могли владеть землей еще до замужества или получения наследства. Так, жительница английской деревни Бриджсток Кристина Пенифейдер задолго до своего замужества в 1317 году несколько раз получала в дар от отца участки земли — в 1313, 1314 и 1316 годах²²⁹. Кроме того, дочери иногда получали от родителей землю в качестве приданого, и тогда земля переходила в их собственность после замужества — и нередко с прямым указанием, что данная земля принадлежит ей на правах неотчуждаемой собственности, какие бы пожелания ни высказывал на этот счет ее супруг. Как бы там ни было, передача земли дочерям составляла до четверти всех производившихся в Бриджстоке земельных операций. Пускай дочерям земельные участки доставались намного реже, чем сыновьям, за счет наследования, крепостные крестьяне тем не менее считали нужным позаботиться и о дочерях, чтобы те были в безопасности и владели землей, которая обеспечивала бы их²³⁰.

В любом случае, когда женщина желала продать принадлежавшую ей землю, неважно, полученную в дар или унаследованную, она должна была засвидетельствовать, что делает это по доброй воле. Это правило, увы, не исключало принуждения со стороны мужей, но по крайней мере оно показывает, что женщины действительно могли хоть как- то участвовать в решениях относительно принадлежавшей им земли. Более того, такими землями чаще всего управляли мужья этих женщин, так что они выступали лишь номинальными владелицами и необязательно распоряжались своей землей по собственному усмотрению.

Мужчина и женщина работают в поле Миниатюра из Часослова королевы Изабеллы Кастильской. Ок. 1500 г.

На крепостных крестьянок распространялись те же обязательства, что и на любого другого держателя земли. В дошедшей до нас податной ведомости XIII века приводятся ежегодные платежи, которые были уплачены 18 сервами деревни Элуолтон их помещику, настоятелю аббатства Питерсборо, и там среди прочих числятся «Эмма в Пертре … [и] Эда, вдова Ральфа». Еще шесть женщин, все вдовы, выполняли те же обязательства по уплате податей со своих домов и мелких ферм²³¹. Ведомость показывает, что, как правило, женщины выступали субъектами уплаты податей землевладельцам, когда становились вдовами. Среди перечисленных в ведомости крепостных, кто владел земельным участком, по всей видимости, одна только Эмма в Пертре не состояла в каких-либо правоотношениях с мужчиной. Таким образом, хотя крепостные крестьянки необязательно выступали собственницами земли от своего имени, такое определенно было возможным и, похоже, не вызывало нареканий у их землевладельцев.

Так же как крестьяне, так и крестьянки могли быть вольными. Притом что сервы составляли подавляющее большинство населения, занятого в сельском хозяйстве, около десяти процентов всего населения средневековой Европы составляли вольные крестьяне. Они владели землей, с которой могли поступать более или менее по своему усмотрению. Вольная крестьянка вполне могла вести фермерское хозяйство на собственной земле и не быть обремененной обязательствами, какие были у сервов. Ничто не препятствовало ей, если она того хотела, продать свой участок и переселиться в какое-нибудь другое место. Но как ни манил своими возможностями город, вольная крестьянка не спешила отказываться от хорошего участка земли, в особенности если он располагался рядом с землей мужа. Учитывая эти преимущества, вольные крестьяне в большинстве своем оставались работать на своих землях, так как здесь у них было меньше ограничений и правовых обязательств.

Сельское хозяйство Средневековья строилось по так называемой системе открытых полей. У большинства сеньоров в собственности было два- три огромных поля, пастбищные земли и нередко кое-какие лесные угодья, рыболовные или мельничные пруды. В этой системе землепользования сервам выделялись в надел длинные полосы от края до края поля. Эти полосы назывались по- разному, в Англии, например, их называли селионами. В период высокого и позднего Средневековья, особенно в Северной Европе, крестьяне придерживались трехпольной системы, то есть делили свой селион на три участка. Один осенью засевали ячменем, рожью или пшеницей, второй оставляли невспаханным (под паром), позволяя ему зарастать сорняками и используя под пастбище для своего скота, а третий весной засевали бобовыми, овсом или тем же ячменем. На следующий год назначение участков менялось. Зерновые злаки сильно истощали почву, тогда как бобовые обогащали ее азотом. Если следом за посадками бобовых участок на год оставляли под паром, почва еще больше обогащалась, удобренная навозом пасшегося скота, и на следующий год была готова для посева зерновых. Трехпольная система позволяла оградить крестьян от бедствий недорода, поскольку на одном участке всегда можно было ожидать урожая.

Владела крестьянка собственной землей или нет, она все равно трудилась в своем хозяйстве. Конечно, крестьяне в первую очередь работали, чтобы прокормить самих себя, но нередко производили что- то в избытке, и не только для того, чтобы уплатить положенный оброк своему сеньору, но и для продажи. Такая система позволяла крестьянам — будь они вольными или нет — жить в достатке или даже богатеть. Например, в XIII веке в сельской местности Хейл-соуэн в Англии проживало 174 крестьянских семьи, из них примерно 40 (23%) были богаты, 64 (37%) — зажиточны и по уровню жизни примерно соответствовали современному среднему классу, а остальные 70 семейств (40%) жили в бедности²³². Так что шансы на жизнь без лишений были невелики, но все-таки они были, и были выше, чем шансы впасть в бедность. Просто бедных было больше, чем тех, кто занимал среднюю или высшую ступеньки социальной лестницы. И потому, говоря о крестьянах, мы не должны торопиться с выводом, что они жили в нищете. Пусть они много и тяжело трудились, чтобы обеспечить себя, однако жить могли вполне небедной жизнью.

Сельский труд женщин

Независимо от того, были ли крестьяне бедными или зажиточными, жизнь заставляла их много трудиться, причем их труд необязательно разделялся на мужской и женский. При таких огромных объемах работы не было смысла четко разделять труд. Когда требовалось что- то сделать, к работе подключались все, кто был свободен и способен помогать. Взять хотя бы такую непростую задачу, как сбор урожая, — здесь нужны были все свободные руки, неважно, мужские или женские. Работы, требовавшие грубой силы, например управление упряжкой быков, а позже лошадей при вспашке поля, обычно поручались мужчинам, однако выполнять ее случалось и женщинам. Существовали и работы, которые считали по большей части женскими.

ЯнварьМиниатюра из Часослова

МартМиниатюра из Часослова Лаудомии Медичи

В нашем распоряжении есть много способов узнать, какие работы производились в фермерских хозяйствах, однако один из самых приятных — рассматривать распространенные в Средневековье циклы иллюстраций «времен года» или «трудов по месяцам», поскольку они дают прекрасное представление о том, что и в какие месяцы делали крестьяне. Можно обратиться к рукописям, каменным барельефам в Шартрском соборе, к скульптурным группам фонтанов в Перудже, к витражам в Нотр- Дам- де- Пари и в базилике Сен- Дени. Все эти произведения идеализированно изображают различные сцены из жизни: часть из них посвящена знати, но в большинстве своем они показывают крестьян за работой.

Январь отводился под праздники, учитывая суровую погоду, не располагавшую к полевым работам. На этот месяц приходились и большинство дат христианского литургического календаря, хотя даже в дни праздников кто- то должен был таскать дрова для очага, а также кормить и ухаживать за домашними животными. Картины февраля чаще всего изображают, как крестьяне согреваются у очага, продрогшие

ИюньМиниатюра из Часослова Дюнуа

после того, как натаскали дрова или задали корм скотине. В марте обрезали деревья, крестьяне вспахивали поля и готовили землю к посевам. Апрельские картины изображали, как крестьяне засевают поля или выгоняют на пастбища скотину, а знатные господа и дамы тем временем собирают в полях цветы и любезничают друг с другом. В мае знать отправлялась на соколиную или псовую охоту. В июне начинался сенокос; в июле и августе — сбор урожая пшеницы, тогда как в некоторых вариантах июль представлен также картинами с изображением стрижки овец. В сентябре собирали виноград и делали вино. В октябре поля вспахивали под посадку

ДекабрьМиниатюра из Часослова Спинолы

озимых культур, например пшеницы. В ноябре обрабатывали лен, а свиней в лесах откармливали желудями. В декабре их резали. Во всех этих календарных циклах неизменно присутствуют женщины, они трудятся наряду с мужчинами и вносят свой вклад в благополучие семейного хозяйства.

Здесь женщин обычно можно воспринимать как помощниц и напарниц мужчин, за исключением сцен, где они все вместе работают на богатых. Но даже если женщины регулярно появляются в календарных циклах «Времена года», в сценах, где изображен всего один работник, им неизменно бывает мужчина. Причина в том, что эти иллюстрации отражали идеализированные представления о сельском труде, в котором главной рабочей силой всегда был мужчина, а женщины не соответствовали стереотипному или архетипическому образу крестьянина, неважно, сколько бы сена они ни застоговали и сколько бы овечьей шерсти ни настригли. Женщина воспринималась просто как приложение к мужчине.

Состоятельные крестьянки обычно нанимали себе в помощь служанку или поденщицу. Служанка смотрела за курами- несушками, кормила домашнюю птицу и собак. Она также выхаживала и выкармливала брошенных матерью или захворавших ягнят и еще не способных питаться взрослым кормом телят. Служанка также помогала готовить пищу для других работников фермы²³³. Служанка- молочница отвечала за дойку коров, сбивала масло, варила сыр и вела счетные книги молочного хозяйства. Молочница также разбиралась с бейлифом²², когда он наезжал с проверками. Помимо этого, она отвечала за состояние рабочего инвентаря, помогала ухаживать за скотиной и выполняла всякую другую работу, когда у нее появлялось свободное время²³⁴.

Женская работа

Притом что крестьянки трудились на полях и зачастую делали ту же работу, что и мужчины, дома их ожидал свой, уже чисто женский фронт работ, напрямую связанный с домоводством и воспитанием детей. Уже упоминавшееся «Письмо о святой девственности» призывало женщин жить в целомудрии и вере, однако замужним крестьянкам для достижения этой цели приходилось много и изнурительно трудиться. «Письмо» вопрошало читательниц:

На какое положение обрекает себя женщина, если, вой дя в дом, она слышит, как надрывается ее ребенок, видит, как кошка тащит со стола еду, как собака вертится возле припасов, как ее хлеб подгорает в печи, как теленок жует губами, ища вымя, как в котелке над очагом булькает вода, — и слышит, как ворчит ее муженек. Пускай это звучит нелепо, однако тебя, девица, должно еще наипаче отвратить [от брака], ибо поверь, что женщине, попытайся она совладать со всеми делами, будет совсем не до шуток²³⁵.

Женщина взбивает масло Маргиналия из Часослова Екатерины Клевской

Этот фрагмент дает нам отличный пример домашних забот, возложенных на плечи замужней женщины, причем из него явствует, что ворчливые мужья не испытывают ни малейшего желания помогать женам. На крестьянскую женщину возлагалась обязанность ходить за мелкой домашней живностью, так что вороватые кошки и собаки, как и голодные сиротствующие телята, находились на ее попечении. (Крестьяне зачастую держали скотину в том же помещении, в каком жили сами, чтобы всем было тепло и можно было обойтись без лишних затрат на крупные надворные постройки, правда отдельно стоящие коровники и хлева тоже не были редкостью.) К тому же в сельской местности хлеб выпекали дома, и делать это должна была хозяйка. Как и готовить пищу — вот откуда в «Письме» появился булькающий над огнем котелок. Прибавим к этому, что в такой напряженной обстановке женщина еще растила своих детей. И как можно предположить, плачущий малыш, по мнению главы семейства, просто не заслуживал внимания отца.

Женщина нянчит ребенка Миниатюра из Часослова Карла V

вдобавок на плечи женщин ложилось еще множество других забот, особенно в сельской местности. женщины таскали воду для бытовых нужд. На Британских островах и в долинных местностях, где было более влажно, с этим было проще, но таскать воду все равно было тяжело. Ее женщины брали в колодцах, родниках, речках или в других ближайших источниках. Зато в более засушливых районах Южной Европы, чтобы найти и принести воду, иногда требовалось больше времени, и такие походы за водой иногда даже оказывали влияние на городскую архитектуру. так, в Кастилии мосты над речками и ручьями, служившие для входа и выхода из городских ворот, приходилось проектировать достаточной ширины, чтобы по ним могли пройти женщины с кувшинами воды²³⁶. Хотя эта повседневная обязанность была не столь трудоемкой, как стирка, она обременяла и без того полную хлопот жизнь женщин скромного достатка, как сельских, так и городских, и представляла собой по- настоящему тяжелый, отнимающий много сил физический труд.

точно так же средневековое общество считало исключительно женским занятием стирку, как ни тяжела была эта работа. Мир Средневековья, как и огромная часть современного мира, не располагал таким удобством, как водопровод. так что воду нужно было с трудом натаскать не только для купания, но и для стирки, а потом еще и нагреть. Делать эту тяжелую физическую работу общество предоставляло женщинам. Стирка считалась занятием настолько сугубо женским, что в написанных мужчинами исторических трудах, где объясняется, как была поставлена стирка, авторы нередко осуждают женщин за сплетни, которым, что не удивительно, женщины вовсю предаются во время работы. так, в Бретани места, куда женщины собирались для стирки, приобрели название «женских судов».

И там- то, пока женщины стирали, полоскали, отжимали и выколачивали белье, «языками работали не менее рьяно, чем своими колотушками; это здесь вершится женское правосудие, не знающее малейшей пощады к мужскому полу»²³⁷. Стирка одежды занимала несколько дней. Сначала грязное белье замачивали, чаще всего на ночь. Затем белье слоями выкладывали в корыто, причем самые грязные вещи клали на дно, накрывали сверху куском ткани, а на нем размещали разные вещества для более эффективного замачивания — например, слой древесной золы, иногда в смеси с крапивой, яичной скорлупой и мыльным корнем²³. Поверх всего этого наливали кипяток, а что переливалось за края, собирали, снова доводили до кипения и опять заливали в корыто — и так раз за разом на протяжении от десяти до двадцати часов. На следующий день замоченное белье тащили к источнику проточной воды — в баню или на берег местной реки. Белье взмыливали, отстирывали, отбивали колотушками, выполаскивали и как следует отжимали, прежде чем развесить для просушки на ветвях деревьев или на веревках²³⁸.

таким же привычным и повсеместным для средневековых женщин занятием, как стирка, было и изготовление тканей, многие из них умели прясть и ткать. Чтобы переработать состриженную шерсть в пряжу или нить, сначала ее требовалось прочесать, для чего ее пропускали через две большие чесалки, которые удаляли с шерсти сор и грязь и заодно распрямляли волокна, чтобы облегчить получение пряжи или нити. Если нужна была цветная нить или пряжа, шерсть на этом этапе окрашивали. Средневековые люди были неравнодушны

Женщины готовят пасту Миниатюра из трактата «Как сохранить здоровье». XIV в.

к цветным тканям и специально выращивали в небольших садиках растения, из которых получали естественные красители, скажем резеду для желтой краски или вайду для синей краски. Растения размалывали или перетирали, высушивали, а затем вываривали до состояния клейстера, для чего, кстати, тоже требовалось немало воды, не говоря уже о дровах. Для закрепления краски применялись квасцы, двой ные соли металлов, — их добавляли непосредственно в красящий раствор или обрабатывали ими саму шерсть. в любом случае шерсть опускали в краску и оставляли для пропитки. Через какое-то время шерсть доставали и высушивали. Это уже была кудель — шерсть, готовая для прядения. Довольно бесхитростный, но весьма трудоемкий процесс окрашивания указывает, что даже крестьянские женщины любили побаловать себя разноцветной одеждой.

Далее из полученной волокнистой массы, обычно шерстяной или льняной, женщины пряли пряжу. До XIII века для

Прядение и ткачество Миниатюра из книги «О знаменитых женщинах». Боккаччо. Начало XV в.

прядения использовались ручная прялка и веретено. женщина оборачивала кудель вокруг прялки, затем вытаскивала из нее волокно, вручную обматывала вокруг веретена и, вращая его, вытягивала — и получалась скрученная нить. в XIII веке изобрели прядильное колесо, которое ускорило весь процесс. Однако прядильные колеса были специальным оборудованием и, скорее всего, использовались профессиональными прядильщицами, а не женщинами- домохозяйками. Из готовой нити или пряжи можно было уже изготовить ткань при помощи ткацкого станка.

ткачество считалось настолько чисто женским занятием, что Бурхард вормсский (тот самый, который в главе 3 был страшно напуган секс- аксессуарами) рекомендовал священникам во время исповеди спрашивать у прихожанок, не занимались ли те случайно ворожбой, пока ткали. Он велел исповедникам допытываться у женщин, случалось ли, чтобы они сами или другая женщина в их присутствии за ткацким станком читали заклинания, запутывающие нити в столь замысловатые узлы, что дальше ткать невозможно, пока не прочтешь «дьявольское заклинание»²³⁹. Если оставить в стороне эти попытки обвинить женщин в колдовстве, то терзания Бурхарда из- за проделок, на которые якобы пускаются ткачихи за работой, кое- что говорят нам о том, что ручное ткачество было очень мудреным и трудоемким делом. Настолько кропотливым, что мужчины легко верили, будто женщины не брезгуют даже ворожбой, лишь бы найти способ не выполнять эту трудную работу.

а поскольку изготовление одежды и ее стирка отнимали много времени и сил, зажиточные крестьянки предпочитали избавить себя от этой работы. Богатые женщины обычно нанимали помощниц по хозяйству из близлежащих селений, поэтому профессия прачки стала одной из самых распространенных среди бедных женщин, искавших дополнительный заработок. Крупные крестьянские хозяйства могли нанимать женщин в качестве домашней прислуги, и те, как рекомендовал в XII веке английский ученый александр Неккам (1157–1217), должны были обладать прелестными личиками, чтобы наводить своим видом умиротворение, пока тянут шелковую нить и вяжут узелки, пока шьют и чинят льняные и шерстяные одежды, вяжут, а также делают вышивки и искусно кладут стебельчатые стежки²⁴⁰.

женщинам победнее, кому не хватало средств нанять кого-нибудь в помощь, приходилось делать всю эту работу своими силами. Хотя менее состоятельные крестьяне вряд ли тратили время на шелковые вышивки, а скорее всего, шили и вязали простую одежду для себя и своих домочадцев. Но надо понимать, что даже богатых дам камеристки скорее освобождали от части этих ткацких обязанностей, чем полностью избавляли от них.

женщин также регулярно нанимали варить пиво, во всяком случае не реже, чем мужчин. Средневековые крестьяне пили довольно много безалкогольного (или слабоалкогольного) пива и эля. в пособии для студентов «Произношение» (Colloquy), которое написал в X веке монах- бенедиктинец Эльфрик Грамматик, среди вымышленных диалогов между учителем и учениками есть один, где юноша заявляет: «Если я вообще пью, так пью эль или за его неимением воду… я не настолько богат, чтобы позволить себе купить вино: вино — не питье для молокососов и глупцов, оно для стариков и мудрецов»²⁴¹. К концу средневекового периода в центрах пивоварения, например в городке Чéске- Бýдеёвице (Чешских Будейовицах), собственно и давшем название пивной марке «Будвайзер», пиво производилось в достаточно крупных объемах, чтобы наладить его экспорт в Баварию.

Средневековый люд желал пить пиво и эль не по тем соображениям, что вода была небезопасна для здоровья, а для поддержания сил — к рестьянский труд был изнурительно тяжел, и некрепким пивом крестьяне добавляли калорий к своему негустому рациону, да еще и получали удовольствие. люди знатные и богатые, скорее всего, располагали возможностями закупать профессионально сваренное местное или заграничное пиво, однако общая масса населения, и в особенности на заре Средневековья, варила эль в домашних условиях или покупала у какого-нибудь ближайшего пивовара. Эль варили главным образом из ячменя без добавления хмеля (который служит консервантом), из- за чего пиво быстро портилось и не подлежало долгому хранению. И потому любителям эля приходилось варить его постоянно, чтобы всегда был запас, что сделало пивоварение широко распространенным кустарным промыслом. женщины, варившие пиво для своих семей, обычно варили его с излишком в расчете на продажу, что позволяло им зарабатывать немного денег. а поскольку пивоварению можно было обучиться дома, знавших это ремесло женщин иногда нанимали на работу крупные коммерческие пивоварни.

в исторических документах нам регулярно встречаются занятые в пивоварении женщины: как свидетельствуют запи си, они платили налоги с прибыли от пивоварения и регистрировались у местных властей, надзиравших за соблюдением установленных стандартов. Если кто- то не соблюдал их, то о нарушителях нередко писали в соответствующих документах, и там можно найти женские имена. в судебных протоколах графства Дарем за 1365 год неких женщин Эгнес Постелл и Элис де Белазис оштрафовали на 12 пенсов за продажу некачественного эля — размер штрафа примерно был равен двухдневному заработку квалифицированного ремесленника. Помимо этого, Элис де Белазис была оштрафована еще на два шиллинга, что было эквивалентно уже пятидневному заработку, за эль такого низкого качества, который, как доказал суд, вообще не содержал крепости²⁴². Наказания за варение недоброкачественного эля варьировали в пределах от штрафов до ритуального унижения провинившейся. в англии наказывали, сажая на позорный стул (который в раннесовременный период трансформировался в окунательный стул²⁴), что впервые письменно упоминается на страницах Книги Страшного суда²⁵ — такой приговор в Честере получили пивовары, которые продавали недоброкачественный эль или мошенничали, не доливая положенную меру напитка. Наказанных заставляли сидеть на стуле перед своим домом

и терпеть насмешки местных жителей. в шотландских законах XIV века говорилось, что всякая хозяйка пивной, которая сварила «дрянной эль», должна быть приговорена либо к штрафу в «восемь шиллингов», либо к позорному стулу — это свидетельствует о том, что большинство пивоваров в этом регионе были женщинами и они могли подвергнуться унижению, в основном по половому признаку²⁴³.

О занимавшихся пивоварением женщинах мы также узнаем из хроник различных происшествий. Например, в протоколах одного коронера указано, что около полудня 2 октября 1270 года Эмис Белами, работница пивоварни леди Джулианы де Бошан в Сейло, Итон- Сокон, вместе с Сибил Боншевалер тащили полную бадью грюйта для ароматизации эля. Они уже приготовились вылить грюйт в чан с кипящим пивом, как Эмис вдруг поскользнулась и свалилась в чан, где оказалась в ловушке, потому что сверху на нее упала бадья. «Сибил тут же подскочила к чану и вытащила Эмис и закричала, зовя на помощь; сбежавшиеся домочадцы обнаружили, что Эмис обварилась почти насмерть». Над ней совершили соборование, и на следующий день она упо-коилась»²⁴⁴. Душераздирающая история Эмис лишний раз напоминает, что пивоварение было занятием физически тяжелым и даже опасным, особенно когда пиво варилось в больших объемах.

Этот эпизод примечателен еще и тем, что здесь две женщины трудятся на третью, к тому же титулованную — леди Джулиану де Бошан. Обычно пивоварением могли заниматься женщины любой классовой принадлежности, что видно из процитированного протокола, в котором владелицей пивоварни указана леди Джулиана. в целом женщины в ту эпоху с такой же вероятностью могли трудиться в пивоварении, как мужчины, а в некоторых случаях, возможно, и чаще.

Кроме того, сельских женщин нанимали на самые разные врéменные работы. Их брали поденщицами дробить камень для мощения дорог, крыть крыши, косить сено. также женщины были заняты в торговле. Например, могли продавать куриные яйца на ближайшем городском рынке, хотя дома их ожидали те же многочисленные обязанности, что и других крестьянок. От сельской женщины ожидали, что она засучит рукава и примется переделывать бесконечные дела по дому и хозяйству. Ей всегда находилось чем заняться: напрясть шерсть, испечь хлеб, наварить эля, собрать в лесу дрова, покормить скотину и, конечно, сезонных полевых работ тоже никто не отменял.

Притом что трудящиеся сельские женщины выполняли самую разную работу, упоминания о них в исторических документах отыскать труднее, чем упоминания о мужчинах, ввиду действовавшего юридического принципа coverture — вот почему в официальные документы вносили имена не самих женщин, а их мужей или отцов, на чьем попечении они были. так, в одном протоколе записано, что в Стаффордшире некоего Уильяма Шеперда несколько раз штрафовали за варение недоброкачественного эля, хотя из самой записи следует, что эль варил не он, а его жена²⁴⁵. таким образом, следует, что плату за свой труд получали гораздо больше женщин, чем зафиксировано в исторических документах.

Работающие горожанки

Множество женщин в городах тоже работали в разных сферах (а некоторые в ремеслах, не считающимися традиционными для женщин), но, в отличие от сельчанок, пользовались личной свободой: вольным становился каждый, кто прожил в городе один год и один день. Однако до истечения этого срока над беглыми крепостными в городах, куда они бежали за лучшей долей, нависала угроза, что их поймают и принудительно вернут домой по велению их хозяев- феодалов.

в раннем Средневековье бегство крепостных в города еще не получило распространения по той прозаической причине, что самих городов было не так уж много. в каком-нибудь 800 году молодая женщина из глухой альпийской деревушки вряд ли отправилась бы за три сотни миль от дома искать себе работу в городе Мец. И не в последнюю очередь из- за перспективы проделать весь путь пешком, да еще и все время скрываясь от дозорных своего феодала.

высокое Средневековье неизмеримо расширило возможности для городской жизни — главным образом благодаря прогрессивным новшествам в сельском хозяйстве и культивации земель. трехпольная система повышала плодородность земель и гарантировала более высокие и устойчивые урожаи. С ростом производства продовольствия росло население, а с ним и спрос на свободные земли. Европейцы осваивали прежде незаселенные территории, в том числе низменности. в тот период благодаря новым возможностям осушения и восстановления земель были заселены области, составляющие территорию современных Бельгии и Нидерландов. За счет строительства дамб и отводных каналов удалось освоить незаселенные болотистые низменности в прибрежных районах.

Осушенные участки земли не слишком подходили для выращивания зерновых, зато идеально — для разведения овец. Овечьи стада прекрасно паслись на тучных лугах, произраставших на осушенных землях. Они исправно давали шерсть, которая была одним из важнейших товаров средневековой экономики. Еще бы, в мире, где не существовало центрального отопления и где большинство видов деятельности предполагали работу под открытым небом при любой погоде, волшебное шерстяное волокно, сохранявшее тепло, даже когда оно намокало, пользовалось огромным спросом, особенно в Северной Европе. жители прибрежных низменностей быстро превратили производство шерсти в двигатель экономики завидной мощности. владельцы овечьих стад продавали шерсть торговцам, а те по системе отводных водных каналов быстро переправляли ее на рынок. возникли крупные города, такие как Гент и Брюгге, население которых быстро прибывало за счет занятых в быстро развивавшейся торговле шерстью. Притом что государства прибрежных низменностей дают нам яркий пример средневековой урбанизации, крупные города вырастали не только там. Средневековые Кельн, Прага и Марсель, прежде заштатные городишки, превратились в крупные города. Одновременно за счет притока мигрантов расширялись такие города, как Милан, венеция, Париж и лондон.

Рост населения способствовал расширению городов по нескольким причинам. во- первых, сельское хозяйство достигло производительности, позволявшей прокормить все население страны, что обеспечивало горожанам устойчивую возможность обмена денег и производимых ими товаров на необходимое продовольствие. во- вторых, рост населения сгладил остроту проблемы бегства крепостных крестьян — землевладельцам уже не приходилось выслеживать и возвращать домой каждого беглого крепостного, поскольку на их землях все равно оставалось достаточно рабочих рук, чтобы трудиться в полях, и достаточно крестьянских домохозяйств, чтобы взимать с них подати.

Однако уходившие в города женщины сталкивались с изрядными трудностями, каких не испытывали мужчины. вспомним, что женщин считали сексуально распущенными, и значит, во всякой женщине, не состоявшей при каком-нибудь мужчине, общество видело угрозу. Неизвестно, что способна натворить предоставленная самой себе женщина без должного мужского присмотра. Дошло даже до того, что в некоторых городах от женщин требовали присоединиться к какому-нибудь домохозяйству, вместо того чтобы жить одной, или поселиться с другими лишенными присмотра женщинами. в позднесредневековой англии женщинам даже устанавливали сроки, в пределах которых им следовало либо поступить в чье-либо домохозяйство, либо покинуть город.

Миниатюра, изображающая город. 1467 г.

Между тем состоять в домохозяйстве означало способствовать его экономической производительности. Для женщины наиболее распространенным способом присоединиться к домохозяйству было стать прислугой. так, уже к XIV веку находившиеся в услужении горожане составляли примерно треть всего городского населения англии, и чуть меньше половины из них были женщины²⁴⁶. Место служанки считалось особенно подходящим вариантом для молодой незамужней женщины.

Горожанка могла устроиться в большой господский дом горничной и посудомойкой на кухню. в иерархии прислуги это была низшая ступень, однако те, кто трудился прилежно и не вызывал нареканий, могли рассчитывать на повышение по службе. так, кухонная служанка могла дорасти до помощницы кухарки, а там, возможно, и до должности кухарки. Кухонные служанки выполняли много тяжелой и грязной работы. Утром они поднималась первыми в доме, разжигали огонь во всех очагах и каминах и следили, чтобы он горел как следует, чтобы к моменту, когда проснутся господа, у них была горячая вода для умывания. также они должны были мыть полы, выметать золу из каминов, чистить кастрюли и сковороды и выполнять прочую самую грязную работу. Помощница кухарки выполняла другой круг обязанностей: помогала готовить блюда, нарезала овощи, замешивала тесто и мыла посуду. всей работой кухни заправляла кухарка или повар — пол работника тут не играл никакой роли. Кухарка отвечала за питание всей семьи, а также штата домашней прислуги. женщина, служившая горничной в сельском поместье, могла претендовать на выгодную должность в доме городской знати, особенно если обладала навыками шитья, это умение высоко ценилось и было востребовано в богатых домах.

Не все переселявшиеся в город женщины бежали от тягот сельской жизни. Девочек из зажиточных семей в город привлекала возможность поступить в ученичество по ряду ремесленных профессий. Поскольку в производстве тканей главное место занимали женщины, девушкам позволялось обучаться ткацкому ремеслу. в особенности женской работой считалось производство шелка, и в ряде городов даже появлялись крупные общины ткачих, сначала в калабрийском городе Катандзаро, а позже в лионе и лондоне. в Париже женщины тоже занимали в этом ремесле господствующие позиции, а взаимоотношения между ученицами и мастерами высокого уровня устанавливались составленной в 1270 году «Книгой ремесел» (Livre des métiers)²⁴⁷.

Правила, изложенные в этой книге, дают нам прекрасное представление о том, как была устроена система ученичества и каковы были ее цели. Как правило, родители вносили плату и отдавали своих детей, начиная примерно с 12-летнего возраста, в дом мастера в качестве подмастерьев. Сначала им поручали черную рутинную работу, необходимую для дела, а потом обучали непосредственно шелкоткацкому делу. Чем дольше длилось ученичество, тем меньшую плату могла брать за него мастерица, поскольку предполагалось, что она может поручать ученице часть работы. в теории, если ребенка отдавали в ученичество

Сбор шелковых коконов и работа за ткацким станком Миниатюра из книги «О знаменитых женщинах» Боккаччо. Начало XV в. на десять лет, плата за обучение вообще не взималась, что открывало дорогу в ремесло девочкам из бедных семей. Однако в реальности беднякам было трудно подступиться к состоятельным владелицам шелкоткацких цехов в Париже и пристроить к ним в ученицы своих дочерей, хотя такие случаи все же бывали.

По окончании ученичества, обычно длившегося от трех до десяти лет, девушка получала право работать по найму в одном из шелкоткацких цехов того города, где она прошла обучение. После этого она приобретала право открыть собственное дело. Причем в этом городе заниматься шелкоткацким ремеслом позволялось только тем, кто прошел всю систему ученичества. Как и другие ремесленники, мастера шелкоткацкого дела объединялись в цеха, наподобие профсоюзов, которые следили за тем, чтобы дело было поставлено на высшем уровне, а покупатели платили за этот товар должное вознаграждение. Гильдии также выполняли протекционистскую функцию. Никому, кто не состоял в цехе, не позволялось заниматься этим ремеслом. так, в шелкоткацком цехе совет из троих мастеров и трех мастериц следил, чтобы все, кто занят в этом ремесле, соблюдали требования, «дабы оградить профессию» от плохо выученных работников. Из сказанного ясно, что в шелкоткачестве существовала определенная доля равенства между женщинами и их коллегами мужчинами.

Хотя производство тканей было трудоемким ремеслом, определяющим постоянный высокий спрос на чесальщиц, прядильщиц и ткачих, в основном его держали под контролем мужчины, если не считать парижского шелкового производства. а поскольку дело это было весьма доходное, неудивительно, что те, кто им зарабатывал, стремились ограничить число конкурентов. Обычно этой цели служила структура гильдии.

так, парижские сукновалы нашли способ ограничивать число работников в своем ремесле. Их работой было очищать шерстяную ткань от грязи и жира, а потом валять ее. Этот процесс был сложным, и ему нужно было специально учиться. У парижских сукновалов была своя система обучения, во многом схожая с ученичеством в шелкоткацком деле, однако в ученики брали только мальчиков. При этом женщина тоже могла стать цеховым сукновалом, но только благодаря семейным связям. Дочери, падчерицы и жены сукновалов могли обучиться ремеслу, и «если мастер умирал, его вдова могла заниматься ремеслом и брать учеников». Однако было ограничение: если вдова сукновала снова вступала в брак, причем с мужчиной, не работавшим в сукновальном ремесле, ей следовало оставить должность цехового мастера²⁴⁸.

Профессиональные регламенты наподобие тех, что действовали в цехе парижских сукновалов, подсказывают нам, что в большинстве ремесленных профессий, объединялись они в цехи или не объединялись, женщины трудились наравне со своими мужьями и выполняли такую же работу. Более того, вдовы сукновалов пользовались преимуществом на брачном рынке, если супругу себе подыскивал неженатый сукновал. Женщина, разбирающаяся в том же ремесле, что и ее будущий муж, была находкой, и потому браки в пределах одной профессии были весьма распространены. Дочь сукновала, например, скорее всего, вышла бы замуж за сукновала, поскольку хорошо знала его ремесло.

Горожанки старше 20 лет, у которых не было ни профессиональной подготовки, ни опыта работы, считались неподходящими для ученичества из- за возраста. впрочем, если обстоятельства позволяли такой женщине остаться в городе, она тоже могла найти себе применение в ряде профессий. Наименее престижной считалась торговля с рыночного прилавка. женщина могла продавать что-нибудь съестное, скажем хлеб или крендели, которые сама же и пекла. Или, например, она могла торговать фруктами и овощами, яйцами или чем- то еще, что легко выращивать в саду или на небольших участках земли недалеко от города. Преимуществами профессии торговки были ее доступность для всех желающих, так как эта работа не была ограничена правовыми барьерами и не требовала больших первоначальных расходов.

точно так же в городе была востребована та работа по хозяйству, какую выполняли женщины и в сельской местности. Если у горожан хватало средств, они предпочитали нанимать кого-нибудь для стирки, и городские прачки, стирающие белье на берегу местной речки, были обычным зрелищем в средневековых городах. Прачки обходили дома, где не было своих прачечных, и собирали белье на стирку, а потом стирали в городских водоемах общего пользования. Прачки также нередко брали на себя починку одежды, как это делают современные химчистки и прачечные. в больших богатых домах, где была своя прачечная и скапливалось достаточно много белья и одежды для стирки, прачку нанимали в штат, и она, как и прочая прислуга, жила при доме. Платили за стирку немного, однако чтобы стать прачкой, больших вложений не требовалось, а профессиональный регламент сводился к правилам, диктовавшим, где можно стирать, а где нет.

Профессия банщицы в городах также в основном была женской. Не забудем, что любой средневековый человек, который хотел соответствовать стандартам красоты, должен был регулярно мыться (см. главу 2). в позднем Средневековье городские бани считались неотъемлемой составляющей здоровья всех жителей города. Чистота горожан — залог их здоровья, и потому обеспечение города банными заведениями составляло часть «попечения о здоровой обстановке» (или healthscaping, как назвал это историк Гай Гельтнер) наряду с надзором за удалением нечистот и мусора²⁴⁹. На территории венгрии, где по сей день сохранилась культура общественных бань, первая упомянутая в документах общественная баня была основана анной антиохийской (ум. 1184), супругой короля Белы III венгерского (ок. 1148–1196). Королева считала своим общественным долгом распространять банную культуру, хотя ею могли двигать личные мотивы — в оспитанная на Ближнем востоке при Константинопольском дворе, она, видимо, так пристрастилась к общественным баням, что пожелала распространить культуру этих заведений²⁵⁰. Интерес анны к организации общественных бань в средневековой Буде также показателен как факт, подтверждающий, что средневековый люд получал от бань удовольствие. Горожане, по всей видимости, любили посещать бани, где можно было хорошенько отмокнуть, не отягощаясь надобностью таскать и греть воду.

Баням были нужны разные работники, и служить в общественные бани обычно поступали женщины. в их обязанности входило приносить воду и сливать использованную, поддерживать огонь под котлами, в которых грелась вода, а иногда собирать входную плату²⁵¹. Состоятельная женщина могла открыть собственную баню и управлять ею. И между прочим, среди предприимчивых держателей бань и мылен было довольно много женщин, хотя мужчины тоже не брезговали этим бизнесом. в парижских кодексах банщиков указывалось, что их правила применимы ко всем мужчинам и женщинам, давшим клятву соблюдать стандарты банного дела²⁵².

БанщицаМиниатюра из трактата «Всякое благо»

Правда, подобные регламенты указывали на определенное неравенство мужчин и женщин в парижском банном бизнесе. Женщинам позволялось держать общественные бани, однако не разрешалось вступать в регулирующий орган этой сферы, который следил за тем, чтобы все участники банного бизнеса держались установленных правил. Вместо этого избирались трое мужчин, которые содержали бани²⁵³. Так что средневековые парижанки, владеющие банями, не то что стеклянного, а и обычного потолка не пробивали. Пусть женщины могли хорошо зарабатывать в качестве содержательниц бань, но не могли подняться до руководящих должностей в этой отрасли.

Женщины, располагавшие некоторыми средствами, также находили источник заработка в хлебопекарном деле. Они могли сами изготовлять и продавать хлеб и другую выпечку, а могли за плату позволять пользоваться печами тем, кто желал получить хлеб, выпеченный ими самими. Пекарями и булочниками трудились как мужчины, так и женщины.

В сущности, женщины в этой отрасли были явлением настолько распространенным, что не заслуживали отдельного упоминания в каких-либо документах, и потому о средневековых булочницах сегодня можно судить главным образом по сведениям об их неприятностях с законом.

Точно так же, как и недобросовестных женщин- пивоваров, закон наказывал штрафами и недобросовестных пекарей, если их ловили на продаже хлеба, не соответствовавшего установленному весу. В Лондоне XIV века шериф Роджер ле Помэ взвесил хлеб, которыми торговали булочницы из Стратфорда Сарра Фоутинг, Кристина Террис, Годива Фоутинг, Матильда де Болингтон, Кристина Причет и Изабелла Поувест. Как установил шериф, все булочницы продавали полупенсовые буханки, которые весили на 8 шиллингов²⁶ меньше, чем полагалось по норме²⁵⁴.

Заметим, что все названные нарушительницы жили в Стратфорде — сегодня это часть большого Лондона, но тогда — это была деревня, отстоявшая от города на небольшом расстоянии, которое за несколько минут можно было преодолеть пешком. Живя за чертой города, они могли пользоваться преимуществом невысокой стоимости жизни в деревне и при этом обладать доступом к многочисленным потенциальным городским покупателям. Иными словами, булочницы могли приходить в город, чтобы продавать испеченный ими хлеб. Вероятно, именно потому, что они были пришлыми торговками, они и попали в поле зрения шерифа, поскольку все привозные в Лондон товары регулярно проверялись, чтобы удостовериться не только в том, что они отвечают установленным нормам, но и в том, что с них уплачен положенный налог.

Несмотря на выявленное нарушение, стратфордские булочницы отделались, можно сказать, легким испугом. Обычно хлеб, весивший меньше положенного, подлежал конфискации, и иногда его передавали в тюрьмы для пропитания арестантов, на милостыню или в лепрозории. Поскольку их хлеб по прибытии в Лондон совсем остыл, то шериф просто велел булочницам продавать его по цене, соответствовавшей его реальному весу²⁷. Исход не самый ужасный, однако женщины, надо полагать, еще дважды подумали бы, прежде чем еще раз так смошенничать.

Женщин, сдававших в аренду свои печи, ловили на другом мошенничестве — краже кусочков теста из буханок, которые арендатор печи оставлял им для выпечки. Так, в 1327 году Элис де Брайтенох и Люси де Пикериндж именно это и делали — воровали тесто. Кража происходила при помощи хитроумной уловки с пекарским столом — на нем оборудовали открывавшийся внутрь люк, а кто- то из домочадцев, прятавшийся под столом, открывал этот люк и отщипывал немного теста от каждой еще не испеченной буханки. Потом из наворованного теста выпекали хлеб для продажи. Очевидно, некоторое время жульничество исправно срабатывало, но потом булочниц поймали и осудили за то, что они воровали тесто «вероломно, лукаво и злонамеренно к вящему ущербу всех [их] соседей и других людей, живущих поблизости». По тем временам это был нешуточный скандал, ведь эти женщины ради собственного обогащения практически воровали пищу изо рта своих клиентов и соседей.

Элис с Люси приговорили к сроку в Ньюгейтской тюрьме. Осудили также и мужчин- булочников, уличенных в том же.

Правда, булочников поставили к позорному столбу, привесив им на шеи мешочки с наворованным тестом, чтобы они еще сильнее устыдились содеянного. А булочницы на суде оправдывались тем, что обе состоят замужем, и уверяли, что «сами означенного деяния не совершали» — и что это мужья ответственны за случившееся. Суд решил вместо публичного поругания посадить обеих в тюрьму Ньюгейт, чтобы дать им время подумать о содеянном, а все пекарские столы с люками было велено уничтожить²⁵⁵.

Как указывает этот инцидент, некоторые лондонские пекари иногда повышали свои доходы за счет легких преступлений, а повинные в том же проступке булочницы порой получали снисхождение. А факт, что обе провинившиеся были замужем, говорит нам, что женщины после замужества не переставали работать. Да, женщинам приходилось оставлять службу, когда они создавали семью, но они могли применить свои профессиональные навыки где-нибудь еще. Однако им определенно следовало остерегаться женихов с преступными наклонностями.

Городские женщины, подобно этим провинившимся булочницам, нередко выбирали себе такие же трудовые занятия, как и сельские женщины. Те, кому хватало средств нанять помещение, открывали пивоварни или готовили на продажу что-либо съестное. Множество женщин держали постоялые дворы и дешевые гостиницы, где за деньги выполняли «домашнюю» работу — готовили пищу, обслуживали клиентов, убирались в комнатах. Мелкие лавочницы торговали в основном безделушками и прочими вещицами не первой необходимости. Обе профессии были доступны лишь женщинам с определенным достатком, поскольку покупка или наем помещения в аренду обходились дорого. Как и закупка товара, который мог заинтересовать состоятельную клиентуру.

Однако профессии, требовавшие высоких первоначальных вложений, могли дать прекрасные возможности заработать, о чем мы узнаем из завещаний, оставленных преуспевшими в делах женщинами. Так, в завещании, которое в 1359 году составила лавочница Мехтильда фон Бремен, жившая в Любеке (территория нынешней Северной Германии), содержатся распоряжения относительно состояния в 51 марку, а это примерно четырехлетний заработок искусного ремесленника. Стоит ли удивляться, что женщины охотно шли в лавочную торговлю и гостиничный бизнес. В 1429 году в Базеле, на территории современной Швейцарии, процветали примерно три десятка лавок, что следует из налоговых документов. Вот еще один факт: в том же году в эльзасском городе Бенайм был ограблен товарный обоз, перевозивший на вьючных лошадях и двухколесных повозках оптовые партии товаров, предназначавшиеся для лавок по всей Швейцарии, и в итоге товаров лишился 61 лавочник, причем 37 из них — ж енщины. Очевидно, что женщины нередко держали лавки и постоялые дворы, причем не только в городах, но и в сельских поселениях, если там проживало достаточно много людей, чтобы обеспечить делу прибыльность²⁵⁶.

Мужья и жены практически всегда работали вместе. Служительницы бань трудились бок о бок со своими мужьями, записанными владельцами этих бань. Если брать уровнем выше, то некая Роуз из Бурфорда в XV веке держала торговлю шерстью в Лондоне. Ее супруг, также состоятельный коммерсант, предоставил крупный заем английской казне. После его смерти Роуз неоднократно подавала прошения о выплате ей причитавшегося супругу долга и при этом продолжала вести свою успешную экспортную торговлю шерстью. Но поскольку казна не торопилась с выплатами, Роуз в конце концов предложила попросту снижать причитавшиеся с нее налоги за торговлю шерстью на суммы, причитавшееся ей от казны, в счет погашения долга²⁵⁷. Как видим, эта даровитая особа не только держала процветающую торговлю, но и настолько хорошо разбиралась в юридических тонкостях, что сумела измыслить нетривиальный способ урегулирования долга с королевской казной.

Правда, Роуз было проще, поскольку у нее были высокие связи при дворе, однако участие женщин в успешном семейном бизнесе было для Средневековья в порядке вещей. Супруга оптового торговца Маттиаса Рунтингера (1350–1407) из Регенсбурга присутствовала при торговых сделках, делала закупки и, подобно многим деловым женщинам Средневековья, вела бухгалтерские книги. Время от времени она надзирала за регистрацией валютно- обменных сделок семьи, что само по себе было немалым достижением, поскольку коммерсантам тех мест приходилось оперировать валютой итальянских городов- государств, Венгрии, Чешских земель, а также германоговорящих земель. Рунтингеру крупно повезло, что его супруга глубоко вникала в детали и владела навыками бухгалтерского учета. Хотя она явно была сведуща в обширном семейном бизнесе, ее имя не сохранилось в истории²⁵⁸.

Женщины в искусстве Средневековые европейцы почитали вышивание за искусство, во многом так же, как мы сегодня считаем искусством живопись. Правда, вышивание относили к разряду женских занятий, и умение вышивать среди прочего требовалось от камеристок. Тем не менее в Средневековье вышивание ценилось как почтенная работа, недаром в одном из ранних ирландских юридических трактатов говорится, что «женщина, которая вышивает, зарабатывает больше прибыли, чем королевы»²⁵⁹. Вышивальщицы находили работу в профессиональных швейных, а также в шпалерных мастерских.

С XIII века, ввиду почетности и прибыльности такого занятия, как вышивание, в этой сфере появляется и множество мужчин. В английских исторических источниках женщины

Женщина за вышивкой Миниатюра 1340 г.

со временем всё реже и реже встречаются в списках вышивальщиков по сравнению с мужчинами, и притом чем дальше, тем чаще упоминаются вместе со своими мужьями, даже когда вышивки создавали только сами женщины. В мае 1317 года «Роуз, жена Джона де Бьюфорда, гражданина и торговца Лондона» продала «расшитое вышивками парчовое облачение для хора певчих» супруге Эдуарда II королеве Изабелле Французской (ок. 1295–1358), которое та передала в дар «Его Святейшеству Папе». Эта Роуз, безусловно, была весьма искусной вышивальщицей — иначе стала бы королева Изабелла покупать ее изделие? — однако не настолько, чтобы ее изделия назывались ее именем²⁶⁰. Нам неизвестно, сколько других вышивальщиц усердно трудились в принадлежавших их мужьям лавках, не оставив в истории своих имен. Едва только какая-нибудь сфера деятельности начинала сулить по- настоящему солидные прибыли, мужчины потихоньку выжимали из нее женщин. Позволять дамам забавляться с ниткой и иголкой считалось вполне себе хорошо и правильно, но как только появлялись перспективы крупной наживы, появлялись мужчины и брали все в свои руки, а женщин оттесняли с главенствующих ролей.

Помимо вышивания женщины часто находили себе занятия, связанные с изготовлением и оформлением книг. Кристина Пизанская выводит в своей «Книге о Граде женском» некую Анастаис, называя ее искусным мастером книжной росписи на полях и заднем фоне²⁶¹. Пускай эта героиня вымышленная, нам известно, что по крайней мере начиная с VI века женщины занимались рукописным копированием книг.

Переписывание книг было обычным занятием для женщин в монастырях. Монахини особенно хорошо подходили для такого святого дела — хотя бы потому, что им предписывалось знать грамоту. Значительную часть работы составляло собственно переписывание манускриптов — работа сама по себе важная. Однако многие женщины занимались также оформлением книг и достигали в этом искусстве высот и широкого признания. В 730 году св. Бонифаций²⁸ (675–754) вручил Эдбурге серебряный стилос, «чтобы слова ее воссияли золотом во славу Отца нашего небесного». Примерно в то же время, как позже упоминали агиографические источники IX века, фламандские сестры Херлинда и Ренильда «столь много писали и разрисовывали, что такая работа показалась бы изнурительно трудоемкой даже для самых стойких мужчин наших дней»²⁶².

Мирские женщины тоже иллюстрировали манускрипты, иногда как профессионалы. Некоторые из них могли

в дневное время работать в скрипториях женских монастырей. Германская художница XIII века Клариция была автором миниатюр в рукописном псалтыре, сегодня называемом ее именем — Псалтырь Клариции. Ряд историков склонны думать, что Клариция изобразила и саму себя в виде хвостика у буквы Q (такое впечатление, что она удерживает над головой причудливо расписанный огромный шар, и даже ее имя прочитывается между ее поднятыми руками). Другие историки оспаривают это мнение, утверждая, что это аллегория суетности, о чем и идет речь в этом пассаже²⁶³. На рисунке у женщины длинные светлые волосы, высокий лоб и стилизованная туника с длинными расширенными книзу рукавами, так что она вполне соответствовала средневековому стандарту женской привлекательности. Кто бы из историков ни был прав, в провенансе к манускрипту указано, что его изготовила женщина, хотя мы не можем утверждать, что она была монахиней.

Клариция, Псалтырь Клариции, конец XII века, Аугсбург (?) Художественный музей Уолтерса, Балтимор

Художница МарсияМиниатюра из книги «О знаменитых женщинах»

Зато нам достоверно известно, что женщины работали иллюстраторами и вне монастырей. Историк Франсуаза Барон обнаружила в налоговых архивах Парижа нескольких женщин — художниц и иллюстраторов, работавших в городе в XIII и в XV веках. Как ни печально, но о том, что на свете жили Агнес- художница и Анриетта- гравировщица, мы узнаем только благодаря тому, что когда- то они то ли жертвовали, то ли получали благотворительные даяния. Мы при всем желании не сможем связать их имена с их художественными работами — зато можем связать с мужчинами, чьи имена носили мастерские, где, по всей видимости, трудились эти женщины. Будьте уверены, те мужчины, как и выполненные ими заказы, нашли отражение в налоговых документах²⁶⁴. Повторюсь, что в Средние века существовал целый класс работавших по найму женщин, только нам никогда не узнать, где и как они трудились. Тем не менее нам доподлинно известно, что они существовали, и некоторые прославленные имена всё же нам открылись.

Франсуаза Барон открыла нам имена женщин, занимавшихся живописью и скульптурой в Париже, однако средневековые женщины заявляли о себе в художественном творчестве по всей Европе. Они создавали алтарные одеяния и витражи. Иллюстрировали книги и занимались живописью. Они применяли свои творческие способности в семейных художественных мастерских. Но их имена нам неизвестны не только потому, что если они и упоминались, то только под именами своих мужей, но и потому, что наше общество меньше интересуют мастера искусств, которые создавали гобелены и вышивки, миниатюры к великолепным манускриптам и церковные витражи, чем отдельные живописцы и скульпторы, да и чаще их удостаивали упоминаний в исторических документах, только если они были мужчинами. Пускай у нас есть достаточно подробные документальные материалы о женщинах в искусстве Средневековья, мы не особенно принимаем их в расчет, поскольку не ценим те виды искусства, в которых они раскрывали свои творческие таланты. Словом, мы ничуть не меньше наших средневековых предшественников повинны в забвении женщин, которые благодаря своим талантам создали множество произведений искусства.

Женщины в медицине

Помимо прочего женщины могли зарабатывать в сфере, которая никогда не перестанет быть востребованной, — в медицине. Средневековая профессиональная медицина сильно отличалась от современной. По большому счету, она не требовала формального обучения. Да, существовала и готовила врачей прославленная медицинская школа в Салерно, но если вы жили в каком-нибудь глухом захолустье, скажем на территории современной Шотландии, то, кто бы вас ни лечил, обучался он своему делу уж точно не в Салерно. На средневековом рынке медицинских услуг существовали свои градации профессионализма и подготовки, и потому вы могли обратиться за лечением к врачам разного уровня подготовки, которые брали бы с вас каждый свою цену: к врачам общего профиля с университетским образованием, к хирургам и цирюльникам, обучившимся в своих цехах, к повитухам, которых основам дела обучали их старшие многоопытные коллеги. Женщины были представлены во всех трех категориях, хотя и сталкивались с серьезными ограничениями.

Для средневековых женщин один из самых распространенных путей в профессиональную медицину пролегал через монашество, поскольку больницы в те времена существовали почти исключительно при мужских или женских монастырях. В сущности, заболевшие должны были добираться до ближайшего к ним монастыря и отдаваться в руки милосердным монахам или монахиням, которые позаботятся об их болезном теле и помолятся за их души — ведь это была «монастырская медицина». Монахини и монахи копировали медицинские трактаты, а также религиозно- философские труды. Из этого следует, что монахини в больнице Отель- Дьё де Пари, например, должны были располагать медицинскими знаниями из курса медицины, который преподавался в Парижском университете (ныне это Сорбонна), равно как и из книг, которые были в их монастырской библиотеке.

Однако в больницах работали в основном монахи, а не монахини, поскольку считалось рискованным допускать посвятивших себя Богу женщин до широкой публики — а ну как поддадутся плотскому греху (а то как же). По этой причине больницы открывали больше при мужских монастырях, чем при женских. И конечно, в библиотеках женских монастырей было намного меньше медицинских книг, чем в библиотеках монастырей мужских. Даже у монахинь, напрямую связанных с работой в больнице, в распоряжении было меньше медицинских книг, чтобы сверяться с ними, это указывает на то, что сама иерархия общества оттесняла женщин от медицинской практики и низводила до всего лишь ухода за больными²⁶⁵. Тем не менее женщины действительно работали в больницах, и множество их средневековых современников обращались к ним в случае необходимости.

Женщина- врач осматривает пациентку Вторая половина XV в.

Притом что монахини практиковали академическую медицину, построенную на знаниях из тех же классических медицинских текстов, которые изучались в университетах, а также копировались и распространялись среди различных религиозных учреждений, большинство женщин не могли получить профессионального медицинского образования. Студенты средневековых университетов считались духовенством, точнее, имели священнический сан. Как упоминалось в главе 1, рукоположение студентов производилось для того, чтобы перевести буйных и в большинстве своем богатых студентов, вовсю бесчинствовавших по кабакам, под юрисдикцию церковного суда, куда более снисходительного, чем суд светский. Хитроумная уловка ограждала молодых людей от расплаты за безобразия, но попутно перекрывала женщинам доступ к университетскому образованию, ведь они не могли стать частью духовенства. Правилу, которое в раннем Средневековье ставило досадное препятствие на пути женщин к диплому юриста или богослова, впоследствии суждено было превратиться в прямой запрет заниматься практикой по профессии тем, у кого нет университетского образования.

Женщинам больше везло, когда они поступали в какой-нибудь из цехов медиков, скажем цирюльников или хирургов, которые производили лечебные процедуры, связанные с рассечением тканей тела. Хирурги пользовались большим почетом в обществе, и в XIV веке в Париже король Филипп IV Красивый (1268–1314) объявил, что для вступления в цех хирургов претендентам — имея в виду женщин этой профессии — надлежит выдержать экзамен перед другими состоящими в цехе хирургами²⁶⁶. В целом хирурги производили сложные операции, как, например, удаление катаракты. Цирюльники, стоявшие ступенью ниже хирургов, выполняли более простые процедуры — они должны были вскрывать нарывы и пускать кровь. Женщинам разрешалось вступать в эти цеха, если они были женами или дочерьми этих медиков- практиков или прошли ученичество у работавших в этой сфере женщин, чтобы выучиться профессиональным навыкам. Хотя хирурги и цирюльники уступали статусом дипломированным врачам, их профессии тоже приносили очень неплохой заработок и обладали достаточной значимостью в обществе, чтобы соответствующие цеха ограничивали доступ к профессии и направляли клиентов только к тем, кто прошел обучение у кого-либо из членов цеха.

Миниатюры из трактата «Хирургия». Начало XIV в.

Независимо от своего места в медицинской профессии, некоторые женщины могли достичь уровня авторитетов в области медицины. Вспомним Хильдегарду Бингенскую, написавшую два объемных трактата по медицине: «Книгу о простой медицине», которую чаще называют «Физикой» (Physica), и «Книгу об искусстве исцеления» (Causae et curae), в которых подчеркивалась польза лечения травами и соблюдения диеты. Она описывала традиционные методы диагностики, как, например, анализ мочи, приводила рецепты, с помощью которых можно было лечить распространенные недуги, в том числе зубные боли и икоту, но также она рассматривала и тяжелые заболевания, например проказу и эпилепсию. Она приводила инструкции по кровопусканию и предлагала альтернативные методы лечения, например применение банок. Еще одной авторитетной и влиятельной фигурой в средневековой медицине была Трота Салернская, хотя есть вероятность, что такой личности не существовало. Приписываемая ей «Троту-ла» представляла собой сборник медицинских текстов, не все из которых принадлежали ее авторству. Однако один текст, очевидно, написан ею; как утверждают самые ранние ссылки на трактат по гинекологии в составе «Тротулы», называемый

«О лечении женщин», он был написан Тротой²⁶⁷. Трота и Хильдегарда — фигуры явно выдающиеся, если говорить о почете, каким пользовалась их работа, — их медицинские трактаты относились к числу самых распространенных в средневековый период. На их примере мы видим, что средневековое общество вполне могло поднимать женщин в ранг медицинских светил, даже если ограничивало их возможности применять свои знания на практике.

Помимо прочих существовала одна медицинская сфера, к которой большинство женщин непременно обращались один или несколько раз в своей жизни и где абсолютно преобладали женщины: акушерство. Средневековое общество широко признавало риски, сопряженные с рождением детей. Большинство женщин желали, чтобы во время родов ими руководила профессионально обученная повитуха. Если женщина мечтала о медицинской карьере, а в университет ее не допускали, профессия повитухи была для нее подходящим и надежным вариантом. Сельские повитухи помимо своих прямых обязанностей могли выполнять еще множество других, учитывая особенности сельской жизни.

В «Болезнях женщин» Трота выделяет 16 «неестественных» нарушений, которые могли возникать во время родов. Для исправления большинства из них Трота предписывала такое лечение: повитухе следовало смазать руки смесью из масел льняного семени и пажитника и «вернуть младенца на место… в правильное положение» для надлежащего течения родов²⁶⁸. Если вмешательство повитухи не давало результата и мать умирала, повитуха должна была сделать кесарево сечение. Эта операция рассматривалась прежде всего как вмешательство религиозного свой ства: в конце XIV — начале XV веков августинский каноник Джон Мирк

Повитуха принимает роды (рождение Исава и Иакова) Миниатюра Мастера Франсуа. До 1480 г.

в «Наставлениях для приходских священников» при подобных прискорбных случаях велел им поступать так: «Вели немедля бабке повивальной / Пусть нож берет и чрево рассекает / Чтоб бедному дитяти жизнь спасти / А ты крести его, покуда он живой / Благочестивым будет сей поступок твой»²⁶⁹. Увещевание как можно скорее окрестить новорожденного показывает, как мало надежд было на то, что ребенок выживет после такой операции. Хотя повитухи не занимали в обществе такой же высокий статус, как врачи, в их обязанности входили также сложные медицинские процедуры, и ожидалось, что повитухи будут успешно выполнять их. Они не только принимали роды, но и лечили заболевания беременных женщин и помогали им оправиться в послеродовой период. К повитухам также обращались с недомоганиями по гинекологической части, а иногда повитухи заботились о здоровье всех членов своей общины. В большинстве небольших городов к повитухе обращались с кашлем и простудой, с лихорадкой, с острыми и тупыми болями. Поскольку повитухи уступали рангом дипломированным врачам и, соответственно, брали меньшую плату за свои услуги, можно смело предположить, что средневековое население лечилось главным образом у повивальных бабок.

Помимо прочего, повитухи делали аборты, и позже это дало автору «Молота ведьм» повод для обвинений, что «ведьмы- повитухи различными средствами убивают плод во чреве матери, производят аборты, а когда этого не делают, то посвящают детей демонам»²⁷⁰. Насчет «посвящения новорожденных младенцев демонам» автор немного перегнул палку, но в целом «Молот» подводит к мысли, что готовность женщины помочь сделать аборт свидетельствует о ее желании какими угодно способами служить дьяволу. Впрочем, это касалось только женщин, предлагавших услуги по прерыванию беременности, — и не относилось к повивальным бабкам в целом. В конце концов, не похоже, чтобы повитухи полностью сворачивали свою деятельность даже в разгар ведьмомании в XVII веке. Им всего лишь приходилось с осмотрительностью выбирать, какие предлагать услуги, если, конечно, они желали оставаться на стороне закона. Повитухи, производившие аборты втайне или вовсе не предлагавшие такой услуги, могли рассчитывать на солидную и востребованную карьеру, не осложненную неприятностями со стороны охотников на ведьм.

Проститутки

Работа в сфере сексуальных услуг тоже вынуждала женщин ходить по тонкой грани между законом и преступлением. В средневековый период проституция считалась необходимостью, и особенно в больших городах, ввиду беспокойства, что вдруг неженатые мужчины недополучат секса. И Августин Блаженный, и Фома Аквинский предупреждали, что в городской обстановке сдерживаемая похоть может быть опасна. Они предостерегали, что если неженатые мужчины не найдут удовлетворения своим сексуальным желаниям, то они прибегнут к насилию, ведь надо же им каким- то образом сбрасывать свой внутренний жар, накапливающийся в силу их сухой гуморальной природы. Так что оба почитаемых святых в один голос рекомендовали во избежание разгула открывать в городе публичные дома²⁷¹.

Почти во всех крупных средневековых городах работали и процветали публичные дома, хотя их деятельность и ограничивалась некоторыми регламентами. Особые предписания действовали на территории священной Римской империи, где проститутки могли работать только в публичных домах и ни в коем случае не должны были принимать клиентов на дому, а самим публичным домам нужно было получать разрешение у городских властей. Более того, правила также предписывали, где в городе могут размещаться публичные дома. Так, заниматься этим ремеслом можно было либо за городскими стенами, либо на окраинах. Города обычно запрещали устраивать бордели при общественных банях; в некоторых городах представительницам профессии предписывалось носить особую одежду, указывающую на род их занятий. В Лондоне проститутки должны были носить чепец из черно- белой полосатой ткани.

Эти законы и правила доказывают, что работницам в сфере сексуальных услуг в средневековом обществе отводилось свое надежное место. А если они следовали правилам неукоснительно, то могли рассчитывать на поддержку городских властей. В Праге один не в меру ретивый местный священник пытался выселить проституток муниципального борделя в Оборе из их здания; те обратились в городской магистрат и потребовали вмешаться²⁷². Их гонитель, настырный отец Ульрих, горько жаловался на порочность коммерческого секса, но все было бесполезно: женщины занимались своим ремеслом на вполне законных основаниях, и правовая система стояла на страже их интересов.

Миниатюра с обнаженными парами,символизирующими вожделение Из манускрипта Facta et Dicta Memorabilia

Хотя закон защищал проституток из Оборы, он же не позволял им выходить за определенные рамки. В северной части Праги за Вацлавской площадью местные власти зарегистрировали несколько жалоб на «подозрительных женщин», которые, предположительно, работали в нескольких нелегальных борделях на улице Краковска. Реагируя на жалобы населения, архидиакон пригрозил, что эти женщины могут быть изгнаны из их жилищ под страхом отлучения от Церк-ви²⁷³. В Лондоне тоже были ограничения на места, где могли проживать проститутки, даже в то время, когда они не занимались своим ремеслом. В 1393 году городские власти объявили, что запрещают проституткам «разгуливать по улицам или гостевать в… городе или в его предместьях, днем или ночью; а надлежит им держаться мест, им предписанных, иначе говоря, публичных домов [борделей при банях] на противоположном берегу Темзы и на улице Кокслейн; под страхом утраты и конфискации верхней одежды, что будет на них, а также их чепцов», если они нарушат этот запрет²⁷⁴. Проще говоря, если бы проститутку заметили за пределами установленных для ее профессии мест, ей грозило предание общественному позору в весьма сильнодействующей форме: ее бы раздели до пояса и пустили пешком добираться назад в «надлежащие» ей места.

Валерий показывает императору Тиберию распущенность нравов в борделе при банеМастер Антуана Бургундского, ок. 1470.

Несмотря на все притеснения и строгости, проституток можно было найти в большинстве городов. К древнейшей профессии могла обратиться практически любая женщина, готовая соблюдать соответствующий регламент. Если вы не желали быть прислугой, если у вас не было возможности заняться сукновальным ремеслом, как не было и мужа, который привел бы вас в свое ремесло, проституция давала вам возможность заработать на жизнь, притом быстро. Профессия особенно подходила женщинам, недавно прибывшим из деревни, которые нуждались в крове и доходе, не раскрывая при этом городским властям, кто они и откуда, а значит, и не обнаруживая свое местонахождение перед сеньорами, от которых они сбежали.

Однако не все проститутки попадали в профессию по доброй воле. Некоторых женщин завлекали откровенным обманом. Так, в Лондоне некая Элизабет, жена Генри Моуринга, была обвинена в том, что, выдавая себя за вышивальщицу, набирала молодых девушек в ученицы, а вместо того «привязавши их к себе, понуждала [их] … вести распутную жизнь и вступать в сношения со странствующими монахами, капелланами и прочими мужчинами подобного сорта, как в компании, куда они желали взять тех с собой, так и в ее собственном доме»²⁷⁵. Между тем в Праге женщины иногда вынужденно шли в проститутки, так как не могли расплатиться с долгами. Новоприбывшие в город девицы нередко брали деньги взаймы, чтобы обустроиться, а если не могли вовремя погасить долг, заимодавцы частенько требовали отрабатывать его. И тут выяснялось, что под отработкой подразумевалось не что иное, как проституция. А поскольку проституция считалась законным занятием, требование подобной «отработки» тоже укладывалось в рамки закона, и обманутым женщинам не оставалось ничего, кроме как подчиниться. В одном таком случае бедняжка Дорота из Стрыгла оказалась в должницах у мадам Анны Гарбато-вой, на условиях, что под страхом смерти она обязана отрабатывать долг до его погашения²⁷⁶.

Повторю, последствия для занимающихся этой профессией зависели от индивидуальной способности человека держаться в рамках закона. Так, у сводницы Элизабет возникли неприятности с законом, потому что числившиеся под ее началом девицы занимались своим ремеслом в неположенных местах (на улицах Лондона вместо Саутуарка²⁹) и обслуживали неположенных клиентов (лиц духовного звания вместо неженатых мирян). Другое дело Анна Гарбатова, у которой было полное право принуждать Дороту к проституции против ее воли, поскольку она сама неукоснительно соблюдала городские законы. Судьба «проституток поневоле» могла сильно отличаться в разных городах, местностях, и даже у каждой женщины судьба могла быть своей в зависимости от того, насколько законопослушны были те, кто эксплуатировал этих секс- работниц.

При всей законности проституции и даже в иных случаях законности принуждения к проституции этот род занятий всегда считался непочтенным. Пускай он был оправдан с богословский точки зрения, но сами по себе внебрачные половые связи все равно считались развратом и причислялись к разряду грехов, разве что менее тяжких. И потому проституток, когда они занимались своим ремеслом, считали пребывавшими во грехе. Если женщина умирала, еще оставаясь в этой профессии, ее считали умершей вне Церкви и, подобно самоубийцам, запрещали хоронить в освященной кладбищенской земле.

В Лондоне проституток хоронили в Саутуарке, на отдельном участке земли, называемом сегодня кладбищем Кроссбоунс (Crossbones Graveyard). Многие из похороненных там женщин работали и проживали в домах, которые принадлежали архиепископу Винчестерскому и сдавались им в аренду, его летняя резиденция располагалась на южном берегу Темзы, как раз рядом с общественными банями и борделями. То, что священнослужитель зарабатывал на проституции, было приемлемо, но когда какая- то из женщин, работавших на него в этой сфере, умирала, она выходила из- под его опеки. Проституток хоронили без церемоний и соответствующих таинств невдалеке от епископского дворца, но за пределами прихода в неосвященной земле, что служило вечным символом их положения вне общины, которую они обслуживали. Пусть проститутки и были необходимы, но обращались с ними не по-человечески, а как с расходным материалом.

Проституткам угрожала не только смерть без церковного причастия, но и другие беды. Как я упоминала в главе 3, в богословии придерживались мнения, что проститутки неспособны забеременеть. Гильом из Конша утверждал, что раз проститутки занимаются сексом в порядке трудовой деятельности, а не для удовольствия, то они неспособны выделять необходимую для зачатия сперму. Хотя последнее неверно, проститутки действительно могли утратить способность к зачатию, но по причине инфекций, передающихся половым путем (ИППП), которыми они заражались от клиентов. А той самой «проказой», которую женщины могли передавать своим половым партнерам, «не заражаясь ею сами», скорее всего, была гонорея. Симптомы этого заболевания сильнее проявляются у мужчин, чем у женщин, однако, если его не лечить, оно могло привести женщину к бесплодию. Надо сказать, что в Средневековье ИППП тоже вызывали беспокойство, особенно среди проституток: в 1161 году Генрих II Английский (1133–1189) издал указ, согласно которому владельцы лондонских борделей не должны «держать всякую женщину, если та имеет пагубную немочь жжения» у себя на службе²⁷⁷. В 1256 году французский король Людовик IX Святой (1214–1270) постановил своим указом изгонять из пределов королевства всякого, у кого обнаружится эта болезнь. Так что женщинам, заразившимся ею, грозили вполне реальные последствия, как со стороны закона, так и со стороны здоровья.

В 1495 году в Европу был завезен сифилис²⁷⁸. Распространение новой болезни деморализовало население и сеяло панику, а жизнь проституток сделалась еще опаснее, хотя в мире, не знавшем презервативов, их профессия всегда была полна рисков, а заразившихся общество отвергало. Средневековые ИППП подрывали здоровье женщин, и без того занимавших предательски шаткое положение в обществе, а также приближали участь смерти без церковного причастия. Впрочем, многие проститутки вовсе не собирались отдавать профессии всю жизнь. Женщинам, которых к проституции принудили обманом или долгами, видимо, было труднее выйти из этой профессии из- за препятствий правового или внеправового характера, зато такие препятствия не стояли на пути женщин, которые пошли в проститутки из соображений простоты или удобства этого занятия. По общему мнению, проституцией, необходимой в городской жизни, можно было какое- то время заниматься, а потом бросить это занятие. Желавшим выйти из дела надо было всего лишь обратиться к приходскому священнику, покаяться в грехах и попросить искупления, которое, как утверждал папа Иннокентий III (1160/61–1216), должно состоять в том, чтобы вступить в брак и создать се-мью²⁷⁹. Мужчинам, которые соглашались взять в жены бывших проституток, дабы подсластить пилюлю, обещали отпущение их собственных грехов. Искупление в виде замужества раскрывает нам суть социальной проблемы проституции.

Очевидно, что обществу требовались проститутки, чтобы держать в узде буйную мужскую похоть, но сами проститутки внушали опасения не только своей сексуальной доступностью, но и тем, что находились вне мужского надзора. Если они соблюдали законы своего города, проститутки могли жить целиком за пределами власти патриархального семейного уклада, жить самостоятельно, тратить деньги как им хочется и заниматься избранным ремеслом. То, что проститутки должны были вступать в брак, воспринималось не просто как приказ бросить сомнительное занятие. Суть была в том, чтобы вернуть беспризорных женщин под контроль определенного мужчины.

Многие женщины шли в проститутки из желания освободиться от пут своей семьи с ее традиционным укладом сельской жизни. Возможно, их не столько манила сама профессия, сколько пугала роль жены и матери, которую они не готовы были на себя взять. Некоторые бывшие проститутки, как выяснилось, думали, что когда они захотят «раскаяться» в своем занятии, то они именно это и сделают, в особенности те, кого на проституцию толкнули долги. Те, кто оказался в этой профессии не по доброй воле, чаще рассматривали свое занятие как греховное и неприглядное, отсюда и их желание как можно дальше в будущем уйти от этого. По счастью, многие истинно верующие были рады помочь бывшим проституткам идти путем добродетельной жизни, и, кстати, епископ Винчестерский не был в этом исключением.

Пример подобного милосердия показывает нам чешский проповедник XIV века Ян Милич из Кромержижа (ум. 1374). Он организовал приют под названием «Иерусалим» для проституток, пожелавших бросить свое занятие, в помещении бывшего борделя, которое передала ему в дар раскаявшаяся содержательница заведения. Ян Милич обычно оплачивал долги вставшей на путь исправления женщины. Если ей не хотелось возвращаться в общество, она могла остаться в приюте и посвятить себя молитвам и благочестивым размышлениям²⁸⁰. В какой- то момент «Иерусалим» привлек к себе пристальное внимание властей, не в последнюю очередь тем, что наряду с раскаявшимися проститутками там давали приют и проповедникам- мужчинам, но выручала мощная поддержка, которую приюту оказывала городская община Праги. В целом люди того времени, скорее всего, понимали, что если женщина решила покончить с проституцией, то ей обязательно понадобится поддержка, а Милич и его приют «Иерусалим» как раз ее и предлагали.

Приют «Иерусалим» служит примером старинной европейской традиции непосредственного участия в судьбе женщин, решивших покончить с проституцией. Во Франции XIII века такие же приюты действовали в Париже, Тулузе и Марселе; один из них, «Дочери Божьи» (Les Filles- Dieu), получал финансирование от вышеупомянутого короля Людовика IX Святого. Такие же приюты действовали в германских и итальянских землях²⁸¹. В 1227 году папа Григорий IX (ок. 1145–1241) утвердил существование «Ордена кающихся грешниц святой Марии Магдалины», предлагавшего таким женщинам монашескую жизнь. Для вступивших в орден действовали следующие правила: отречение от прежней жизни в возрасте до 25 лет; наказание за мелкие прегрешения постом на хлебе и воде, а за более серьезные нарушения грозило тюремное заключение²⁸². Можно предположить, что подобные строгости отпугивали часть желавших раскаяться в проституции, и, видимо, по этой причине менее формализованные сообщества наподобие приюта «Иерусалим» продолжали активно действовать, зачастую в тех же городах, где размещались обители Св. Магдалины. С какого- то момента орден прекратил принимать раскаявшихся проституток и стал таким же женским монашеским орденом, как остальные.

Впрочем, множество других религиозных сообществ охотно принимали к себе раскаявшихся проституток, но для этого необязательно было вступать в монашество. Однако если эти женщины желали посвятить себя Богу и вере, они могли вступить в любой из многочисленных женских монашеских орденов, многие из которых могли предложить им интересную работу.

Женщины в религии

Монахини неслучайно снова и снова возникают в нашем обсуждении, поскольку очень многие среди них были причастны к схоластическим дискуссиям и трудам на благо местных приходских общин. Монахини возникли как сословие в русле монастырского движения. Вскоре после того, как Бенедикт Нурсийский около 530 года основал первый монастырь Монтекассино и сформулировал заповеди для монахов, живущих общиной под руководством аббата, — бенедиктинские правила, — епископ Цезарий Арелатский (ок. 478–542) написал в 534 году первый монашеский устав. Устав должен был выстроить для мужских, а также для женских монастырей отдельный от светского, параллельный мир, в котором все в нем живущие могли бы посвящать жизнь молитве и трудам — ora et labora — «дабы с Божьей помощью не попадаться в пасть к духовным волкам». Монахини давали согласие носить особое одеяние, подчеркивавшее их отделенность от светского мира, и беспрекословно подчиняться воле правившей монастырем аббатисы. Монахини давали обет «никогда до самой смерти [не покидать] стен монастыря»²⁸³. На протяжении всего дня монахини занимались в монастыре самыми разнообразными обыденными делами. Отдельные группы ухаживали за садами, подметали полы, готовили пищу, мыли посуду, стирали, выделывали шерсть, словом, занимались делами, необходимыми для нормальной жизни монастыря²⁸⁴.

Правда, трудовая жизнь монахинь отличалась от трудовой жизни монахов: она проходила исключительно в огороженном монастырскими стенами пространстве. В XIII веке возникает новый тип монашества — нищенствующие монашеские ордена, к числу которых относились францисканцы; они принимали обет бедности и посвящали все силы и время религиозному просвещению верующих. Они проповедовали и давали духовные наставления верующим, которые хотели большего, чем они получали в своих приходах. За это монахи получали милостыню, помогавшую им платить за содержание монастырей. В отличие от францисканцев, монахини ордена святой Клары проводили свои дни внутри монастырей. Пусть их орден основывался на тех же принципах, что и у францисканцев, однако женщинам, особенно когда они посвятили себя религии, не позволялось находиться среди мирян.

Женщина, оставлявшая обычную жизнь, чтобы принять монашеский постриг, могла рассчитывать, что будет жить духовным разумением и посвятит всю себя своей вере. Кто-то приобщался к монашеской жизни еще детьми- облатами, как, например, Хильдегарда. Другие — в возрасте постарше. Теоретически говоря, могло быть и так, что, наслушавшись на проповедях об ужасах замужней жизни, молоденькие незамужние девушки могли испугаться такой участи и предпочесть ей монашеский постриг, чтобы жить в духовном созерцании и общении с Богом. Однако посвятить себя Господу могли не одни только незамужние девицы. Замужняя женщина тоже могла вступить в монашеский орден, правда с согласия супруга. Точно так же принести священные обеты могла и вдова, искавшая утешения в тихой монашеской жизни. Так что хотя бы теоретически ничто не препятствовало женщинам Средневековья, за исключением совсем еще юных, отказаться от жизни в миру, прослужить в монастыре послушницей полгода, в течение которого будут оценены ее религиозное рвение и призвание к монашеской жизни, а потом начать жизнь монахини, посвященную служению Богу.

Однако в реальности в монахини брали в основном женщин из богатых сословий, чему пример та же Хильдегарда, происходившая из дворянского, хотя и мелкого рода. Могли позволить себе отдать юную дочь в монастырь только достаточно зажиточные семейства, хозяйство которых не понесло бы урона из- за потери рабочих рук. Типичное крестьянское семейство нуждалось в дочери как в помощнице по хозяйству, которая могла доить коров, ухаживать за домашней скотиной, а позже помогать в таких делах, как пивоварение и прядение. Более того, семье, которая отдавала малолетнюю дочь в обла-ты для дальнейшей монашеской жизни, следовало передать в дар монастырю часть своей земли или денежное подношение, чтобы монастырю было на что ее содержать, пока она не подрастет и не начнет сама полноценно трудиться. Правда, бывали исключения из правила: сирот могли отдавать в женские монастыри, если у них не было родственников, которые могли бы заботиться о них. Но в целом действовало правило, что детей брали в облаты только из обеспеченных семей.

Аналогичные сложности поджидали тех, кто решил уйти в монастырь, уже выйдя из детского возраста. Многим служило препятствием требование знать грамоту, из- за чего необразованная женщина, даже если у нее были средства, не могла поступить в монастырь. Если вы не могли с первых дней вносить вклад в повседневную жизнь обители наравне с другими монахинями, вы вряд ли представляли бы ценность для общины, которая видит своим долгом постоянное служение Господу. Более того, в обители не видели смысла обучать грамоте 70-летнюю вдову, поскольку она в любой момент могла стать немощной. Орден Марии Магдалины, кстати, отказался от требования обязательной грамотности, а ограничился условием, что вступающие должны быть молоды, раскаиваться и быть готовыми получать побои за нарушения. В самых частых случаях женщина, которая желала монашеской жизни, но была бедна, все же могла стать монахиней, но при условии, что будет мириться с очень жесткими правилами и порядками. Зато женщины со средствами могли поступать в монашеские ордены, чьи правила были свободнее, а телесные наказания применялись реже.

Сказанное не означает, что женщинам низших сословий следовало распрощаться с надеждой на духовное служение. Напротив, многие стремились к духовной жизни в самых разных формах. Вспомним раскаявшихся проституток, которые жили в приюте Яна Милича «Иерусалим»: подобно им, некоторые женщины тоже объединялись в сообщества для жизни близкой к монашеской, хотя формально оставались мирянками.

В конце XII — начале XII века женщин, которые вели религиозную жизнь вне женских монастырей, обобщенно называли бегинками. Их общины возникали в достаточно больших городах, где их могли бы принять и где они могли бы получать поддержку — в Амстердаме, Генте, Льеже и Брюгге. Обычно бегинки определяли себе примерно ту же миссию, что и нищенствующие францисканцы: они стремились вести апостольскую жизнь, посвященную активному служению, что и приводило их в многолюдные города, где было достаточно горожан для духовного попечения.

Бегинки приходили к религиозной жизни разными путями. Некоторые продолжали жить в своих семьях, но посвящали себя молитве, проповеди и благочестивому размышлению. Другие селились вместе в так называемых бегинажах, сами зарабатывали себе на жизнь различным ручным трудом и посвящали остальное время духовной деятельности. От всех бегинок требовалось быть незамужними или жить отдельно от мужей с согласия последних. Бегинки обычно вели аскетичный образ жизни, не похожий на образ жизни в апостольской бедности, который культивировал орден святой Клары. Главные различия бегинок и монахинь состояли в том, что бегинки не подчинялись строгому уставу и не приносили священных обетов, обычно принимали к себе женщин из низших классов и не были заперты в монастырских стенах, а жили в миру. В самом деле, вряд ли можно было служить членам местной общины, если не можешь и шагу ступить за пределы бегинажа.

Монахиня исповедуется Миниатюра из Псалтыря королевы Марии

Принадлежность к бегинкам могла означать разные, порой несопоставимые вещи, и потому реакция на них в обществе была разной. Находились те, кто всеми силами старался представить их образцами добродетели. Богослов и каноник Жак де Витри (ок. 1160–1240) описал жизнь святой бегинки Мари из Уаньи (1177–1213), что впоследствии немало способствовало ее канонизации. Побудившая его к проповедничеству Мари была привержена «утруждению своими руками… дабы изнурять свое тело страданиями и обзаводить необходимым нуждающихся»²⁸⁵. Мари выросла в богатой семье и вышла замуж наперекор родительской воле. Впоследствии сделалась очень набожной и ревностно умерщвляла плоть. Она спала на деревянных досках, обмотав талию веревкой, чтобы лишать себя сна. Она также все время изнуряла себя постами, отказывалась употреблять в пищу мясо и питалась хлебом настолько черствым, что во рту у нее оставались кровавые порезы. В конечном счете она посвятила себя целомудрию, и ее решение встретило понимание у ее не менее набожного супруга. Вместе с супругом Мари оказывала попечение и уход прокаженным. С ней случались божественные видения, и молва говорила, что ей была дана сила исцелять больных, а одного она исцелила, дав ему прядь своих волос. Коротко говоря, Мари из Уанье обладала особой святостью, что и дало Жаку де Витри основания напрямую рекомендовать ее папскому престолу.

Если Мари обладала всеми наилучшими качествами бе-гинок, ее сестры по движению порой совершали деяния совсем неподобающие. Сама Мари никогда не проповедовала, однако некоторые бегинки не стеснялись делать это в своих общинах, как и служившие им примером братья францисканцы. Бегинка и мистик Маргарита Поретанская (ум. 1310) даже написала книгу духовного содержания «Зерцало простых душ», пространное рассуждение о понятии агáпе — или вселенской любви. В книге, написанной вместо латыни на общеупотребительном французском языке, рассказывалось, как душа человека проходит семь стадий полного исчезновения и в конечном итоге переходит в Одно с Богом, то есть растворяется в единении с Ним. Понятие любви Маргарита связывала с Богом: «Я есть Бог, говорит Любовь, ибо Любовь есть Бог, а Бог есть Любовь, и эта Душа есть Бог по условию Любви. Я есть Бог в силу божественной природы, и эта Душа есть Бог по праведности Любви»²⁸⁶. Подобный ход рассуждений был встречен Церковью в штыки. Епископ Камбрайский приказал Маргарите сжечь все копии ее книги. Она отказалась, ее заподозрили в ереси и подвергли пыткам, а в 1310 году верховный инквизитор Франции доминиканец Гийом Парижский (ум. 1314) велел сжечь ее на костре.

Маргарита служила примером наихудшего жизненного сценария, поскольку жила религиозной жизнью без надзора. Считалось, что женщины умственно ущербны по сравнению с мужчинами и потому могут стать легкой добычей для еретиков, которые могли заразить слабые женские умы неприемлемыми измышлениями. И если такая женщина взялась бы проповедовать, она могла бы распространить еретические идеи в общинах, которым служила. Женщины просто не могли понять, в какой момент они начинают извращать учение Церкви. Те, кого, подобно Маргарите, одернули, но кто отказывался изменить свои убеждения, относились к другой категории, однако большинство женщин просто не понимали разницу между церковным учением и ересью.

Монахиня за молитвой Начало XVI в.

Так что отношение к бегинкам было неоднозначным. Но, невзирая на чувства своих современников, бегинки предлагали праведную жизнь и духовную работу в общине женщинам, у которых не было других путей к духовной жизни. Были бе-гинки еретичками или не были, их помощь ценили в общинах, на благо которых они не жалели сил. Пусть их труды общество не всегда признавало «легитимной» формой женской работы, но само существование бегинок доказывает, что женщины всех классов желали выполнять работу, которую считали исполненной смысла. Они учреждали собственные общины, открывавшие им возможности, которые в ином случае бывали доступны только для состоятельных классов. Более того, жизнь бегинки была не только одной из немногих возможностей для женщин посвятить себя религиозной жизни, но и возможностью хоть немного изменить к лучшему жизнь своей приходской общины. Жизнь в благочестии и молитве за толстыми стенами монастырей одобрялась обществом. Но если женщина желала изменить жизнь своей общины к лучшему и в то же время сохранить верность благочестивой жизни, ей лежала прямая дорога в бегинки, как ни очерняли их злопыхатели.

Женщины у власти

Вовсе не совпадение, что больше всего сведений о женщинах Средневековья касаются тех, кто занимал самое высокое положение в обществе. Представительницам знати и королевских династий, обладавшим властью и престижем, уделялось непомерное внимание, их возвышали и славили, но, по правде говоря, они были всего лишь горсткой избранных. И бывало так, что ослепленные блеском их славы и богатства авторы оставляли без внимания куда более насыщенные жизни простых женщин Средневековья.

Но как ни малочислен был круг высокородных дам, их жизнь почти полностью поглощала работа, к которой обязывало их положение. Заботясь об устройстве собственного будущего, они невольно подстегивали распространение в обществе идей о стандартах женской красоты и опасений относительно женской сексуальности. С самого рождения всякая дочь знатного рода рассматривалась как потенциальная невеста. Ее внешность, манеры и духовный облик были не просто чертами ее личности, а показателем ее достоинств как будущей супруги и матери. Однако на пути к заветному замужеству знатные дамы выполняли ряд обязанностей. Они могли поступать на должность придворных дам и переходить от двора одной сиятельной особы ко двору другой или даже служить при королевских дворах. Выйдя замуж, они едва ли могли ограничиться ролью «просто» матери, хотя эта роль тоже была не из простых. Знатные дамы нередко участвовали в политических переговорах или интригах, а также в церковных обрядах и церемониях. Некоторые дамы сопровождали своих супругов на вой ну и с вой ны и даже обсуждали вопросы военной тактики. Другие дамы оставались дома, чтобы, пока их мужья находились в отлучке, управлять делами в имении и владениях, насчитывавших порой по нескольку сотен крестьян или работников, а также надзирать за запутанными счетоводными процедурами, поскольку движение денег требовало постоянного внимания. Так что в целом знатные дамы хотя и купались в разнообразной роскоши, но без дела не сидели.

Дамы, принадлежавшие к правящим классам, обычно получали домашнее образование. Юных девиц обучали чтению и письму, для того чтобы лучше подготовить к будущим обязанностям. Их первыми учителями чаще всего были их матери, знакомившие дочерей с той работой, которую тем предстояло выполнять, когда они сами станут матерями. Состоятельные молодые девушки могли учиться, так сказать, на коленях своих матерей, особенно начиная с XIII века, обучаясь по материнским часословам. Однако полученное у матерей образование, даже в богатых семьях, по большей части носило устную форму.

Когда девочки усваивали все знания, которые могли передать им матери, для дальнейшего образования богатые семьи обычно приглашали частного учителя- женщину. Разумеется, самые видные и родовитые семейства, в том числе королевские, нанимали воспитательниц для обучения как сыновей, так и дочерей примерно до достижения ими семилетнего возраста. Девочкам постарше их учительницы, которых практически всегда выбирали из дворянских семейств, обычно преподавали знания, связанные с домашними делами. Английская королева Элеонора Кастильская (1241–1290) пригласила в наставницы для своей дочери принцессы Джоанны (1272–1307) Эделин Попьё из Понтье в Пикардии²⁸⁷. Такие учителя обучали хорошим манерам, вышиванию и некоторым

Учительница и ученицы Миниатюра из молитвенника середины XV в.

Выезд благородной дамыМиниатюра из книги Кристины Пизанской «Герцог истинной любви»

другим женским занятиям, однако не просвещали своих воспитанниц в сложных вопросах философии. Собственно, этого от них и не требовалось.

Воспитанные в родовитых семействах дочери по достижении половой зрелости обычно поступали на службу приближенными дамами. Как и от женщин других сословий, от них ожидали пользы и помощи в самых разнообразных делах. По большому счету, их главным назначением было составлять компанию другим высокопоставленным дамам. Они прислуживали этим дамам, когда те посещали свои владения, а также составляли им компанию в поездках в гости к другим благородным дамам. Когда принцессу выдавали замуж в другую страну, ее обычно сопровождала туда многочисленная свита юных соотечественниц в ранге приближенных дам, для того чтобы они помогли своей госпоже обвыкнуться при дворе своего иностранного супруга. Когда Анна Богемская (1366– 1394) покинула императорский двор своего отца в Праге, чтобы сочетаться браком с английским королем Ричардом II, ее сопровождала свита из юных благородных чешских девиц — появившись в Лондоне, юные чешки, по всей видимости, привили английским дамам вкус к высоким «рогатым» чепцам и верховой езде в дамском седле²⁸⁸.

От приближенных дам требовалось выполнять все работы, какие входили в обязанности работящей женщины в любом домохозяйстве, в том числе прясть шерсть, ткать, шить или вышивать. Иногда приближенные дамы помогали в уходе за садом, в приготовлении лечебных или косметических мазей. Приближенные дамы более высокого положения удостаивались чести стирать постельное белье своей госпожи и заправлять ее кровать. Молодых девиц держали в свите приближенных и для того, чтобы показать зажиточность дома, особенно в позднем Средневековье. Когда знатная дама прибывала в гости или ко двору, сопровождавшая ее свита из юных богато одетых девушек сразу же говорила окружающим, что перед ними очень важная персона.

Дамы благородного происхождения иногда предоставляли своей госпоже услуги очень личного и специфического свойства во время официальных празднеств и церемоний. Так, в 1487 году кавалерственная дама Кэтрин Грей и придворная дама Диттон весьма необычным способом прислуживали Елизавете Йоркской³⁰ во время ее коронации: они «залезли под стол, где уселись по обе стороны от ступней королевы и просидели так весь обед». Во время той же церемонии две другие дамы, графиня Оксфордская и графиня Риверская, «простояли на коленях подле королевы и в нужный момент подносили Ее Величеству платок»²⁸⁹. Конечно, очень удобно, когда кто- то услужливо подает тебе салфетку, однако подобная услуга, пожалуй, не так уж нужна, разве что ее требует церемониал. Надлежало, чтобы новой королеве прислуживали высокородные дамы королевства, чем подчеркивалось ее положение на вершине иерархии власти.

Миниатюра из «Книги о Граде женском»Кристины Пизанской. 1410–1414 гг.

Наградой за сидение под королевским столом нередко бывало выгодное замужество, однако не все приближенные дамы торопились покинуть службу и зажить своим домом, слишком дорожа приобретенным при дворе положением и связями. Придворная дама могла после замужества удостоиться высокой придворной должности, особенно в позднем Средневековье. Как те две графини, что коленопреклоненно простояли подле Елизаветы Йоркской во время ее коронации. Немолодым придворным дамам их венценосная госпожа нередко поручала вести от ее имени сложные ответственные дела. В 1312 году Изабелла Французская (ок. 1295–1358) отправила в Лондон двух своих приближенных дам по своим личным делам, а еще одну замужнюю приближенную даму, Алис де ла Леграв, — к леди Кристине де Мариско «потолковать с ней о делах, затрагивающих лично королеву»²⁹⁰. Многие приближенные дамы и после замужества оставались на придворной службе, поскольку дел для них при дворе всегда хватало, в особенности по мере их взросления. Та же королева Изабелла — прозванная Французской волчицей и позже снискавшая сомнительную славу тем, что в открытую сожительствовала со своим любовником и, если верить слухам, свергла своего супруга Эдуарда II (1284–1327), чтобы возвести на престол сына Эдуарда III (1312–1377), — вряд ли доверила бы свои дела 15-летней девице, какой бы красивой и хорошо одетой она ни была.

Бракосочетание Эдуарда II и ИзабеллыМиниатюра из «Староанглийских хроник» Жана де Ваврена. 1475 г.

Если одни придворные дамы предпочитали оставаться при дворе, чтобы выполнять ответственные поручения своей венценосной госпожи, то другие покидали придворную службу ради собственного дома и хозяйства, что нужно расценивать как некоторого рода подвиг. От супруги и матери дворянского семейства требовалось вести дом и смотреть за хозяйством, а если супруг был крупным помещиком, то на плечи супруги ложилось также управление землями, поместными крестьянами и работниками, а также семейным бюджетом и доходами, особенно когда супруг где- то отсутствовал. Как отмечала Кристина Пизанская, знатные дамы, проживавшие в своих имениях, тратили массу времени на хлопоты по дому и хозяйству, пока их мужья находились при дворе или за границей. Чтобы управлять земельными владениями и доходами от них, супруге требовалось знать, какими правами по закону она обладает, сколько средств она должна брать в налог с урожаев, а также как вести счета хозяйства и управлять штатом прислуги, арендаторами земли и крестьянами. При этом мать семейства должна была присматривать за дочерьми и их хозяйственными трудами, а также «переделывать великое множество прочих дел, описать которые здесь не позволяют ни время, ни место»²⁹¹.

Среди этих «прочих дел», которые упоминает Кристина, особенно важными были надзор за кухней, погребами и кладовыми. Это было непростой задачей, ежедневно кормить домочадцев и многочисленную челядь. По этой причине хозяйка дома обычно прибегала к помощи управляющего, который помогал вести учет потребляемых продуктов и их стоимости. Одна леди XV века, Элис де Бриен, регулярно получала от своего управляющего Джона отчеты о том, что и в каких количествах съедалось в ее доме, так что мы в точности знаем, сколько провизии потреблялось ее семейством и прислугой в период с 1412 по 1413 год. Так, 2 октября леди Элис было сообщено, что в доме 6 человек позавтракали, 18 человек пообедали и 12 поужинали. И что сейчас в запасах есть 44 буханки белого и шесть буханок черного хлеба (сорт хлеба из ржаной муки с добавлением цельнозерновой пшеничной муки), покупное вино, эль из собственных запасов поместья, половина соленой рыбы и одна вяленая рыба для кухни. Ей также сообщили, что закуплены сотня устриц за два пенса, сотня копченых селедок за 18 пенсов, а также 33 мерланга и девять камбал за 14 пенсов. По каким- то причинам для лошади лавочника купили зерна за полпенса, тогда как на конюшне шестерым лошадям, принадлежавшим госпоже и ее дамам, скормили сено, а также бушель овса. Общая сумма покупок составила 2 шиллинга и 10 пенсов. По меркам XV века такую сумму умелый ремесленник мог заработать примерно за неделю.

На следующей неделе кухня истратила кварту пшеницы на выпечку 236 буханок белого и 36 буханок черного хлеба. Между тем в пивоварне сварили 112 галлонов эля, на что были истрачены две кварты солода. На большие праздники, скажем на торжественный новогодний обед, следовало отложить примерно 15 шиллингов (37-дневный заработок ремесленника), чтобы накормить ожидавшихся гостей, в том числе «Томаса Малчера с тремя сотнями арендаторов и прочими заезжими», которые явятся в расчете, что их накормят. Притом что записи этих хозяйственных трат сделаны рукой управляющего Джона, именно леди Элис предстояло вникнуть в них и разобраться, сколько было куплено и потрачено²⁹².

Хотя все эти повседневные хозяйственные дела определенно были трудоемкой работой, те дамы, что принадлежали к рыцарской знати, также должны были делать приготовления на случай военных набегов. Не просто так представителей дворянства часто называли «теми, кто воюет», дома высшего дворянства нередко становились объектами нападений. За тысячу с лишним лет Средневековья на замки и поместья феодального дворянства то и дело кто-нибудь нападал, среди прочих набеги совершали викинги, соседи- феодалы, королевские вой ска, а также бунтовавшие крестьяне. В состоятельном

Королевский пирМиниатюра из Псалтыря Королевы Марии

семействе Пастонов (семейство относилось к английским джентри, так называли нетитулованное дворянство или состоятельные семьи, которые не считались дворянством, так как у них не было титула) жены участвовали в приготовлениях на случай нападений, о чем свидетельствуют письма. Так, Марджери Пастон просила мужа «раздобыть некоторое количество арбалетов, и тетивы для них, и [тяжелых коротких] стрел для них тоже; потому что твои дома здесь такие низенькие, что нет никакой возможности стрелять длинными стрелами, хотя никогда прежде нам такой сильной нужды в том не бывало… и еще прошу я тебя добыть две или три короткие секиры, чтобы нам держать в доме, и столько же тяжелых доспехов»²⁹³. Ее просьба показательна в том смысле, что в семьях, в которых мужчины не обладали по какой- то причине военным опытом, женщины помогали супругам планировать защиту своих домов на случай нападения.

Кроме того, знатным дамам полагалось заниматься меценатской деятельностью в сфере искусства. Их покровительство поэтам и художникам лишний раз демонстрировало обществу, что такое благородное происхождение, а самих дам выделяло как образованных и обладающих утонченным вкусом. В итоге чтение книг, заказы на их копирование и организация книжных выставок составляли часть непременных занятий благородных дам. В сущности, покровительство искусствам составляло такую же непременную обязанность, как и хозяйственные заботы, разве что более приятную.

Помимо того что знатные дамы несли тяжелый груз светских и хозяйственных обязанностей, они еще и могли помогать мужьям в политических делах. Брачные союзы, в которые они вступали из политических расчетов, равно как и заботливо данная им матерями выучка, влекли за собой соответствующий круг постоянных обязанностей. Знатные дамы могли участвовать в обсуждении политических дел и нередко давали своим мужьям ценные советы в этой сфере. Они могли хлопотать о примирении между своими родными и родными со стороны мужа, завязывать отношения с дамами из других могущественных кланов. Связи, приобретенные ими на придворной службе, оказывались весьма полезными, когда они возвращались в свои владения. Потому что даже тихая сельская жизнь знатных дам изобиловала заботами и хлопотами, в том числе и в сфере политики, как и жизнь любого мужчины их положения.

Если мы взялись рассуждать о том, как и где трудились женщины Средневековья, мы неизбежно подойдем к тем сиятельных дамам, о которых наслышаны больше, чем о женщинах любого другого положения, — к королевам. Особам королевских кровей вменялись те же обязанности, что лежали на плечах знатных дам, но в дополнение к тому особый акцент делался на государственных делах и публичных церемониальных мероприятиях. Как показывает пример Изабеллы Французской, которая нагружала доверенных придворных дам разнообразными поручениями, королевы нередко преследовали личные цели, и ими зачастую двигали собственные расчеты и намерения. Королева нередко брала на себя роль посредника между собственной родней и высшей знатью королевства ее супруга и, подобно искусному дипломату, улаживала возникавшие разногласия и конфликты интересов. Особенно значимой становилась роль королевы, когда она обращалась к правящему супругу как ходатай в делах управления государством. Если король избирал некий образ действий, от которого ему потом приходилось отказываться, он выставлял себя правителем слабым или неумным. В таких случаях королева могла напрямую вмешаться в дела управления королевством с призывом к супругу смягчиться, чтобы уберечь его от промахов из- за скоропалительных решений. Так что благодаря королеве король получал возможность сохранить лицо.

Та же Анна Богемская, когда не была занята тем, что знакомила английских дам с новыми веяниями моды на чепцы особой формы, умело защищала интересы своих подданных. Ее супруг Ричард II, по мнению простых людей, был человеком тяжелым и недалеким. Он велел жестоко подавить восстание крестьян, вспыхнувшее в 1381 году сразу в нескольких областях и позже охватившее почти всю страну; восставшие крестьяне требовали большей платы за свой труд и расширения свобод. Но Ричард II, судя по всему, не извлек уроков из народного восстания — в 1391 году он спровоцировал новое противостояние с подданными, на сей раз с жителями Лондона. В июне того года король потребовал у города заем в десять тысяч фунтов, однако городские власти, пытавшиеся в то время совладать с новой вспышкой чумы и нехваткой продовольствия, отказали королю. Оскорбленный отказом, король решил поквитаться с обидчиками: он урезал городские свободы, сместил мэра и членов городского управления, перевел свою администрацию в Йорк, а возглавлять Лондон поставил своего капитана. Мало того, Ричард потребовал с мятежных лондонцев штраф в сотню тысяч фунтов (около 9 миллионов фунтов стерлингов в пересчете на сегодняшние деньги) — по всей видимости, в качестве компенсации за свои уязвленные чувства.

Мало того, король сознательно пытался лишить Лондон его статуса и привилегий. Не слишком разумная затея, учитывая непомерное значение города как центра торговли. Тогда- то и вмешалась королева Анна: она сумела отговорить короля от уничтожения самого главного города его королевства, она умоляла его в Виндзоре и Ноттингеме не губить Лондон, восстановить мэра и простить городу наложенный штраф. Лондонцы тоже выказали желание сделать шаг к примирению, если король восстановит их свободы. Они пообещали выплатить королю в виде штрафа те самые десять тысяч фунтов, которые тот изначально требовал в заем. По случаю примирения король с королевой устроили пышную церемонию в Вестминстер- холле, во время которой королева снова бросилась на колени перед своим супругом и снова умоляла его простить Лондон. Ричард поднял ее с колен и усадил подле себя в знак, что дарует Лондону прощение. Однако он не торопился восстанавливать все свободы до самого 1397 года, но и тогда обусловил их новым займом из городской казны.

Королевы иногда вмешивались и в отношения королей с Церковью. В 1141 году папа Иннокентий II (ум. в 1143) утвердил назначение Пьера де Ла Шатра (ум. 1171) архиепископом Буржа, а французский король Людовик VII (1120–1180) попытался наложить вето на его решение. В ответ папа отлучил короля от церкви. Затянувшийся конфликт вылился в вой ну между сторонниками Пьера де Ла Шатра и французской короной; конфликт достиг кульминации, когда в осажденном королевским вой ском городе Витри погибла тысяча человек. В 1144 году супруга Людовика VII Алиенора Аквитанская отправилась с визитом к видному богослову Бернарду Клер-воскому (1090–1153), который состоял в дружбе с новым папой и которого церковь вскоре причислила к лику святых. Алиенора попросила, чтобы папа отозвал интердикт, наложенный его предшественником на сторонников короля, а взамен пообещала, что король поддержит первоначальную кандидатуру на место архиепископа Буржа. Ее просьба была удовлетворена.

Алиенора Аквитанская обращается с прошениемк папе римскому

Также некоторые королевы могли получать в свои руки власть в военной сфере, и архетип королевы- воительницы мы снова находим в лице Алиеноры Аквитанской. Раздавленный виной в гибели стольких людей во время осады Витри, Людовик VII в качестве искупления грехов решил отправиться в Крестовый поход. Алиенора приняла участие во Втором крестовом походе, но не просто как супруга короля, а как предводительница Аквитании и полководец с собственным вой ском, призвав под свои знамена аквитанских подданных. Алиенора также набрала отдельный женский отряд из свиты приближенных дам. Алиенора поддерживала переписку со своим дядей Раймундом де Пуатье (ок. 1099–1149), носившим тогда титул князя Антиохийского. Алиенора желала уточнить, какие военные силы потребуются для поддержки рушившихся одно за другим государств крестоносцев. Второй крестовый поход окончился плачевно, главным образом из- за бездарного командования Людовика VII. Брак короля с Алиенорой не пережил похода, и спустя несколько лет они получили от церкви согласие на развод, формальным поводом для которого было якобы близкое родство супругов. В целом считается, что даровитую правительницу Алиенору с ее блестящими талантами унижали убогие военные потуги супруга. Королеве, которая могла и сумела собрать и возглавить собственное вой ско, негоже было терпеть возле себя такого слабого супруга.

Алиенора Аквитанская — женщина и правительница выдающаяся даже среди выдающихся. Ее военные вылазки — хотя подобное не сказать, чтобы было чем- то неслыханным, — всё еще оставались редкостью среди дам ее положения. Неслучайно Алиенора Аквитанская была и остается, пожалуй, самой знаменитой среди немногих известных нам женщин Средневековья. И все же она смогла достичь столь многого именно потому, что занимала положение королевы и обладала соответствующей властью. Пусть мало кто из коронованных особ женского пола таким образом распоряжался своей властью, но это не было невозможным.

Даже если королевы не участвовали в военных походах, их все равно обременяли многочисленные важные дела и обязанности. Как и других высокородных дам, положение обязывало королев покровительствовать как Церкви, так и искусствам. Одним из ярких примеров тому служит Маргарита Анжуйская (1430–1482), которая выделялась среди королев Средневековья усердными и неустанными трудами на многих поприщах. Француженка по рождению, Маргарита Анжуйская сочеталась браком с королем Англии Генрихом VI (1421–1471) и нередко управляла делами королевства, когда ее супруга одолевали приступы психического заболевания. Как в свое время Алиенору Аквитанскую, Маргариту призвали встать во главе вой ска партии Ланкастеров во время Вой ны Алой и Белой розы. Тем не менее при всех этих обязанностях она находила время и для щедрого меценатства. По ее указу в 1448 году в Кембридже был учрежден Куинз- колледж, один из старейших в составе Кембриджского университета. Кроме того, Маргарита немало сделала для повышения уровня и значимости текстильного производства Англии, основную роль в котором играли женщины. Для укрепления отрасли она велела завезти в Англию опытных мастеров из Фландрии. Но что еще важнее, именно стараниями Маргариты в Англии появилось шелкоткачество. Королева выписала мастериц по шелкоткачеству из Лиона, чтобы они обучили ремеслу английских ткачих, и основала в Лондоне Союз Сестер- шелкоткачих. Хотя в конце концов Вой на Алой и Белой розы привела Маргариту в плен после поражения в битве при Тьюксбери (1471) и ее выслали во Францию доживать свои дни в изгнании, ее труды не пропали даром: шелк, производство которого было налажено в лондонском районе Спиталфилд именно благодаря ее прямому покровительству шелковой отрасли, вплоть до XIX века высоко ценился и пользовался хорошим спросом.

Маргарита Анжуйская и Генрих VI

Пусть средневековые королевы жили в роскоши и утонченности, высокое положение обязывало их решать сложные, трудные и ответственные задачи. Королевам приходилось уравновешивать своей властью власть короля, рожать и воспитывать наследников, управлять королевскими дворцами и замками, вникая во все детали и тонкости, покровительствовать искусствам и ремеслам, смягчать трения между королем и Церковью и в то же время поддерживать прочные связи с родней, друзьями и союзниками как своими, так и своих супругов- королей, а иногда даже командовать армиями. И все же мы не должны уделять повышенное внимание королевам в ущерб остальным женщинам Средневековья. Не будем забывать, что на каждую королеву, которая купалась в богатстве и вела сложные дипломатические игры, приходились тысячи усердно трудившихся крестьянок, которые держали дом и хозяйство, работали в полях и на фермах и вносили свою лепту в политическую жизнь деревни. Конечно, мы должны воздавать должное королевам за их труды, но все же именно трудами рядовых женщин жила и процветала средневековая Европа.

Женщины всегда были труженицами. Наряду с домашними хлопотами они работали в полях и на фермах, варили пиво, пекли хлеб, занимались ремеслами, отдавая труду гораздо больше времени, чем большинство мужчин. Не потому ли некоторые женщины Средневековья стремились предостерегать своих современниц от непомерных тягот семейной жизни и направлять к менее тяжелой и более спокойной жизни в монашестве? Представления о том, что женщины начали работать только в недавнее историческое время, не более чем современная выдумка и злая насмешка. Возможно, средневековое общество и не воздавало женщинам похвалы за их профессии, но работавшие женщины были явлением настолько распространенным, что даже не считалось обязательным отдельно упоминать о них.

Тогда откуда мы взяли эту ложную идею? Отчасти ее корни кроются в самом отношении людей Средневековья к женщинам и труду. Женщину воспринимали не столько как личность, сколько как товар. Ее «продавали» в рамках института брака как производительного работника, который будет трудиться наравне с супругом и заодно продолжать его род. Даже если женщинам удавалось вырваться из семьи еще незамужними, все равно от них ожидали, что они будут работать в домашнем хозяйстве или вступят в какое-нибудь религиозное сообщество, чтобы вести духовную работу и возносить молитвы за свое семейство. Конечно, можно выдвинуть аргумент, что взятые вместе домашние, репродуктивные и религиозные труды поглощали энергию женщин точно воронка, которую мы упускаем из виду, однако здесь нам незачем увлекаться теоретизированием. Потому что женщины всех сословий действительно трудились наравне или в союзе с мужчинами — разве что их труд почти не получал признания.

В средневековом сознании не укладывалась мысль, что женщинам надо воздавать должное за их труд как полноправным работникам, потому что в самой женщине далеко не всегда видели самостоятельную личность. Во многом так же, как в семье родственникам мужского пола следовало надзирать за своими родственницами, чтобы не допустить их неподобающего поведения, так и в работе за женщинами должна была следить какая-либо соответствующая уважаемая организация, чтобы держать их под контролем. Таким образом, женщины работали не для самих себя, а состояли на службе у своей семьи, у своего домохозяйства или же в услужении у Церкви и рассматривались как часть института, на который работали, а не как отдельные личности. И теперь наша обязанность отыскать этих женщин и назвать своим именем все, что они делали, а именно — полезной и необходимой работой.

Глава 5. Почему это важно?