Так Исполнительный Комитет по существу кончил свое бытие, и в данный момент центр партии «Народная воля» уже не был в состоянии играть прежней роли. На арене борьбы с самодержавием почти не оставалось имен, известных всей свободомыслящей России. Вместе с утратой людей боевая способность Исполнительного Комитета исчезла. Оставалась пропагаторская и организаторская работа; надо было думать о собирании сил во что бы то ни стало. Но условия деятельности сильно усложнились: шпионаж и сыск усовершенствовались, появились виртуозы этого дела, люди честолюбивые, способные и с широким размахом, как Судейкин, а революционные требования к личности сравнительно с 70-ми годами повысились. В интеллигенции и в рабочей среде надо было искать элементы более зрелые. Но именно их-то и было мало. Рядовые работники находились довольно легко среди молодежи: для работы в провинции, в местных группах они были вполне пригодны, но к кандидатам в центр мы предъявляли иные требования, меряя той меркой, которая была при основании «Народной воли», и под эту мерку подходили лишь немногие».
Усилиями Фигнер, Грачевского, всего Исполнительного Комитета начала расширяться деятельность «Народной воли». Было создано «Христианское братство» – для объединения всех сектантов – противников господствующей официальной церкви. Секция «Народной воли» издала «Соборное уложение и послание христианского братства»:
«Существующее правительство и все его установления и законы, как основанные на неправде, подавлении и гонении свободного искания истины, следует считать незаконными и противными заповедям Божиим и духу христианского учения».
Вера Фигнер с товарищами начала готовить военный переворот. Это оказалось почти невозможным, поскольку несколько десятков офицеров во главе с Сухановым, Штромбергом, Серебряковым и Буцевичем составляли каплю в море российской армии, представлявшей изолированное и своеобразное сословие с особыми интересами и твердыми понятиями совести и чести. Народовольцы понимали, что широкое оппозиционное движение в войсках в начале 1880-х годов было совсем неглубоким.
Руководитель Военно-революционной организации «Народной воли» на юге России подполковник М. Ашенбреннер вспоминал: «Ближайшие причины революционного брожения между офицерами: безнадежное, отчаянное положение России; влияние литературы и прессы, легальной и нелегальной, верно отражавшей русскую действительность; военно-революционная традиция, никогда не умиравшая, носителем которой всегда были отдельные лица; знакомства и связи с революционерами, а главное – привлечение военных к усмирительным операциям и к полицейской службе. В больших городах войска содействовали полиции в антипатичнейших предприятиях: арестах, облавах, охране арестованных, при усмирениях, судах, казнях. Солдаты и офицеры, отправляясь на усмирения, смущались, обижались, роптали и озлоблялись. Невольное участие в жестоком и несправедливом деле и служение оружием в нечистых руках будили совесть у более чутких и отзывчивых.
Такие офицеры стали собираться и совещаться о том, как они должны относиться к современным событиям и как должны вести себя при усмирениях.
Военные кружки возникали одновременно в разных концах России, делились на части, как клеточки, или почковались, и эти части оставались между собой в тесной и постоянной связи и вырабатывали общую или одинаковую программу.
Пропаганда была настолько действенна, а почва так благодарна, что повсюду стали складываться кружки: в Кронштадте – морские, артиллерийский, армейский, в Петербурге – в военных академиях, кроме академии Генерального штаба, в военных училищах, в Хельсинки, в Северо-Западном крае, в центральных губерниях, на Волге и на Кавказе.
Красота нашей жизни состоит в том, что каждая добитая или не добитая жертва гонения создает заступника и мстителя, а все поле русской жизни было усеяно мертвыми костями. Крутые меры воздействия, изнурительное по своей длительности и жестокости предварительное заключение, свирепые приговоры и казни, массовые ссылки в каторгу на долгие сроки, ссылка в Якутское и Колымское поселения, административная высылка гуртом в гиблые места – все это возмущало до глубины души общество во всех концах и закоулках, захватывая беспартийных военных.
Может быть, армия и должна быть беспартийной, но в действительности она всегда вовлекается в борьбу партий из-за власти. Войска должны быть слепым орудием господствующего класса и существующей власти. У сознательного воина такое открытие вызывает чувство глубокой обиды. Малосознательные воины, напитанные мыслью о беззаветной преданности царю и отечеству, о слепом повиновении начальству, ответственному за последствия – такие военные при острых, кровавых столкновениях смутно чувствуют, что правда не всегда бывает на стороне высшей власти. Во многих случаях, когда привлекали войска к усмирению крестьянских волнений, когда соседние землевладельцы оттягивали у крестьян землю, когда описывали всю движимость общества в уплату небывалой, поддельной неустойки с фантастическими цифрами, солдаты хорошо понимали, что такое обидное разорение совершалось по почину не чиновного даже, а случайного человека. Вышколенному и исправному солдату становилось ясно, что в данном случае он служит неправому делу, не власти, а первому встречному мошеннику, пожелавшему поживиться за счет темноты и беззащитности мужика. Для сознательного офицера, способного обобщать частные случаи и определять общие причины, легко было видеть, что войска должны служить отечеству только от внешних врагов.
Пробужденная мысль и совесть не находили успокоения. Каждый день, в течение ряда лет, разжигали совесть яркие факты сугубого насилия, и явного беззакония, которые разносились в отдаленнейшие места, где и подхватывались. Так было потому, что власти делали свое дело со скандальной откровенностью либо по своей некультурности, либо с целью задушить устрашением всякое проявление свободолюбия и своеволия.
Но кормчий, управлявший государством, глубоко заблуждался. Он сеял ужас, а вырастало возмущение. Он оказался лучшим пропагандистом в мире. Разумная умеренность и существенные уступки привели бы к иным последствиям. Но полицейская бюрократия была неспособна уступить, даже сознавая необходимость уступки ради сохранения престижа, который она уже давно потеряла.
Мы тянулись к небу из грязи и, принимая решения, переживали великую душевную бурю, которая потому и была благодетельна, что вызывала все силы дремавшие из глубины души, которые иначе там бы и замерли. Нас смущали сознание слабости наших сил и великая ответственность за увлечение на гибель многих других, которые, быть может, мирно и благополучно окончили бы в свое время свое земное странствие. Демон сомнения внушал лукавые мысли о негодности среднего человека для великого дела, а не всякий же обязан быть героем. Появлялись горькие мысли о неподготовленности людей, которых с юности и в течение всей жизни воспитывали не для самодеятельности, а для точного исполнения команды. К этому надо прибавить некоторую дозу привитой нам обломовщины, беззаботности и халатности. Встревоженная совесть внушала мысль о необходимости исполнить свой гражданский долг во что бы то ни стало. Разум говорил, что для борьбы нужны и герои и рядовые, без которых герой бессилен, что в большом деле применяется разделение труда и каждому достается задача по его силам и способностям. Формулу «в борьбе обретешь ты право свое» надо дополнить – «обретешь и силу, и смелость».
Офицерские кружки самообразования постепенно превратились в политические кружки. Внутренняя политика правительства будила только политические страсти и вызывала у всех оппозиционно настроенных неоформленное стремление остановить эту каннибальскую пляску. Военная молодежь вошла в ряды русской демократической социалистической интеллигенции. Члены этой разбросанной семьи были связаны духом братства и узнавали друг друга при встрече без условных знаков. Любимыми поэтами и писателями военной молодежи были Лермонтов, Некрасов, Шевченко, Шиллер, Байрон, Мицкевич, Гейне, Толстой, Тургенев, Гаршин, Диккенс, Флобер, Доде, Стендаль и Золя. Читаемая нами нелегальная литература обращалась к разуму и учила нас критически относиться к явлениям русской жизни, будила совесть, исправляла мировоззрение и переоценивала ценности, указывала выход к светлому будущему: «личность, даже великая, составляет не более как искру, которая может взорвать порох, но не воспламенит камня». Наши учителя говорили нам: «Самодура повалить легко, но повалишь ли этим самодурство? Чем больше доводов, тем больше ног, чем больше ног, тем медленнее походка».
У нас всякая оппозиционная деятельность завершается неблагополучно, а конспиративная политическая работа протекает при особенно тяжелых условиях. Она недолговечна и потому не допускает строгого разделения труда по способностям. Каждый из офицеров-радикалов заранее считал себя обреченным. По условиям военного быта строгая конспирация невозможна.
Для успеха борьбы нужно сосчитать силы противника и собственные. Нужен ясный и осуществимый план действий, организация центра и местных органов. Нужны известные приемы действия и согласованность всех операций. Цель или план предстоящей борьбы определяет средства или тактику. В этом и состоит весь смысл организации.
Тактика народовольцев указывала только на приемы партизанской войны, но для действия более значительными массами нужно было учиться на практике. При этом учителями обычно бывают наши ошибки, конечно исправимые, и ошибки противника, всегда поучительные и выгодные, общее одушевление и дружное сотрудничество, быстрота и смелость операций и счастливый случай. Изолированные попытки восстания обречены на неудачу, потому что без содействия фабричных рабочих, железнодорожников, без широкого народного и общественного движения восстание может иметь только воспитательное значение, за которое придется заплатить слишком дорого. Так мы думали на юге, так мы думали и на севере. Никто из нас не питал надежды на присоединение к военному движению значительных рабочих и особенно крестьянских масс. Тем не менее мы признали, что единственной целью военной организации должны быть переворот, восстание.