к позвонить? Как войти в интернет? Я был на грани, когда меня осенило. Идея показалась мне логичной: чтобы телефон нашёлся, чтобы я вернулся, чтобы всё стало охуенно — надо принести жертву. Что-то дорогое, не жену, а самое дорогое, драгоценное. А теперь представьте: ночь, луна, некрасивый мужчина выходит на балкон. Из одежды — деньги и зажигалка. Короче, я сжёг полтинник. Он горел, а я стоял и ждал перемен. Не знаю. Хотел войти в интернет ногами. Или чтобы жена позвонила мне в ухо. Или Сергий Радонежский спустился с неба, подал мне телефон и сказал — ну что ты, растеряша. Херня. Ничего этого не случилось. Тупо пришла жена, спасла деньги и уложила меня спать, а утром Юра принёс мой телефон, который я забыл у него дома в можжевеловом угаре. Но это ещё не всё, это жалкая прелюдия к большим событиям. Жена меня выгнала. Она устала терпеть моих червей, которых называет тараканами. Я вышел за минералкой, вернулся, а дверь закрыта на засов. И вещи на ступеньках лежат, как труп альпиниста. Я, конечно, извинялся и ныл, но с похмелья такое сложно, поэтому пришлось идти к Юре Гурову. А Юра живёт с мамой, которая почему-то не захотела жить со мной. Так я оказался на лавке возле общежития. А в общежитии живёт Таня, толстая такая женщина в короткой юбке. До того как стать женщиной, она была моей одноклассницей и любила меня по неизвестным причинам. Таня предложила мне кров и стол. Я сначала пошёл, а потом не пошёл, потому что от неё пахло потом и покорностью. Таня никогда не сядет верхом на любимого и не поколотит его обувной щёткой до оргазма. Довольно, кстати, подло с её стороны.
На лавке я просидел недолго, потому что меня схватили коллекторы. Я им задолжал каких-то полмиллиона рублей, не знаю, чего они завелись. Я потому и пил, потому и сходил с ума, ведь жить с их смрадным дыханием за спиной удовольствие не для людей с тонкой душевной организацией. Они напали на меня втроём, избили, сковали руки пластиковым ремешком, посадили в машину, натянули мешок на голову и три часа куда-то везли. Рот ещё залепили, и я тихонько скулил, как тойтерьер в одиночестве. Потом мы приехали, меня вытащили из машины, метров тридцать вели, открыли скрипучую дверь и впнули в помещение. Сняли мешок, сорвали скотч. Помещение было гаражом из железа с девушкой на цепи внутри. Меня тоже на цепь посадили. То есть не меня, а левую ногу. Посадили и ушли. В потолке горела зарешечённая лампочка. Девушка жевала хлеб. Я сел на пол, прислонился к стене и сказал:
— Каждый кусок необходимо прожевать минимум тридцать три раза.
Девушка воззрилась на меня. Она была зеленоглазкой с впалыми щёчками.
— Почему?
— Ты православная?
— Не знаю. Крестили в детстве.
— Вот! Значит, ты просто обязана прожёвывать каждый кусок минимум тридцать три раза.
— Блин, да почему?
— Христос сколько прожил?
— Сколько?
— Тридцать три года. Значит, сколько раз надо прожёвывать?
— Тридцать три?
— В точку. Жуй, не отвлекайся. Славь Иисуса.
— Ты псих какой-то, да?
— Нет. Что это за место?
— Игра.
— Какая игра?
— Знаешь, есть такие закрытые порносайты. Чтобы смотреть контент, надо региться и платить.
— Нас в порнухе, что ли, будут снимать?
— Размечтался. Здесь принцип тот же, но контент другой.
Девушка замолчала и сунула в рот кусок хлеба.
— Не тяни, что за контент?
Девушка зыркнула и проговорила с набитым ртом:
— Фрицать фри. Жди.
От нечего делать я стал следить за её челюстью и считать.
— Всё-всё! Тридцать третий только что был!
— Точно? Ну ладно. Завтра нас выведут на минное поле и заставят по нему идти.
— Чё?
— Нет, сначала они покажут расположение мин, у нас будет тридцать секунд, чтобы запомнить, а уже потом выведут в поле.
Я вскочил.
— На хрена?
— Ну как? Снимут это всё на видео, квадрокоптеры пустят. Люди поставят на нас ставки. Но даже если мы оба взорвёмся, коллекторы всё равно в плюсе — в интернете будет много желающих посмотреть за бабки, как нас с тобой разорвёт на куски.
— Я срать захотел.
— Вон ведро в углу, я отвернусь.
Срать я не стал.
— И что делать?
— А что тут сделаешь? Тебя за что взяли?
— Пол-ляма задолжал. А тебя?
— Ментов на мефедрон кинула.
— Наркоманка, блядь, тупая.
— Пошёл на хуй, фуфлыжник!
— Ты ненормальная? Нам завтра умирать, а ты обзываешься.
Девушка задохнулась.
— Я? Ты же сам…
— Ничего я не сам. Помолчи, я мыслю.
Подумав, я встал и попробовал порвать цепь. Потом попробовал выудить ногу.
Девушка отреагировала:
— Сразу видно — мыслитель.
— Слушаю тебя очень внимательно.
— Ну, всё, хватит цапаться. Меня Тома зовут.
— Игорь.
— Иди ко мне, Игорь.
— Чего?
— Тебе не холодно?
— Есть немного.
— Мне жутко холодно. Я тут три дня сижу. Согрей меня.
— Это как? Выебать, что ли?
— Да нет же! Просто обними и подыши в щёки.
— У меня перегар.
Тома пнула меня в колено, и я покорился. Сел за её спиной, раскинул ноги, обнял, прижал к себе. Тома оказалась как бы в раковине из моих конечностей.
— Дыши. В шею.
Я задышал. Привалился спиной к стене. Тома заелозила, устраиваясь поудобнее.
— По минному полю, значит?
— Ага. Грустно, правда?
— И как им это сходит с рук? Откуда они взяли мины?
— Мы — маргиналы, так и сходит. А где мины берут — не знаю. Может, у чёрных копателей? Дыши давай, не отвлекайся.
— Да дышу, дышу… Но ведь у нас кто-то есть! Кто-то ведь у нас есть…
— Кто у тебя есть?
— Жена. Бывшая. И мама. А у тебя?
— Мама и папа. В Кудымкаре. Знаешь, нас, наверное, целый месяц будут искать поисковые отряды и не найдут. Дыши. И плечи потри.
— Вот так?
— Да.
— Мне кажется, я люблю свою жену.
— Конечно, любишь. Когда подыхать, и молоко с пенкой полюбишь. Дыши. Погладь живот.
Я гладил, дышал, вспоминал, Тома засопела. Так мы и уснули, а утром за нами пришли.
Поле было огорожено высоким бетонным забором, увенчанным колючей проволокой и видеокамерами. По углам забора возвышались вышки, как в зоне. На вышках стояли вертухаи с автоматами и в масках. Над полем завис квадрокоптер. Нас конвоировали четверо. Тоже в масках, но с пистолетами. Подвели к воротам. Массивные и стальные, снаружи они запирались на три могучих засова. Конвоир с лязгом распахнул левую часть. В спину подтолкнули. К нам приблизился четвёртый конвоир, который шёл сзади и чуть сбоку с планшетом в руках.
— Сейчас я покажу вам расположение мин. Смотрите и запоминайте, у вас тридцать секунд.
Конвоир разблокировал планшет. Я впился глазами в монитор. Мин было дохуя. Блядское футбольное поле мин. Я пытался привязаться к ориентирам — забор, вышка, камера, но это не особо помогало, потому что ближе к центру поля ориентиры терялись. Конвоир погасил планшет.
— Время вышло. Вперёд.
Я взвился:
— Тридцать секунд не прошло! Я требую…
— Ебало завали.
Нас с Томой впихнули внутрь. Срезали пластиковые наручники. Закрыли ворота. Лязгнули засовы — раз, два, три. Я растёр запястья. Близко-близко подлетел квадрокоптер. Вертухаи на вышках вскинули автоматы. Над полем разнёсся голос, усиленный мегафоном:
— На преодоление минного поля у вас пятнадцать минут. Ползти нельзя. Начинайте, иначе — расстрел на месте.
Я взял Тому за плечи и встряхнул, потому что она в ступор впала.
— Короче, так. Я иду первым, а ты за мной след в след. Метрах в пяти. Как по болоту, когда клюкву собираешь. Ясно?
— Почему ты первым?
— Здесь это будем обсуждать? Я в шахматы играю, у меня память хорошая.
Тома засомневалась.
— Ладно. Иди.
И я пошёл, хули делать-то? Так по земле я никогда не ходил. Жена, наверное, так по мне ходила, когда спину ногами разминала, чтобы позвоночник сладко хрустнул. Метров через двадцать я вспомнил, что землю зовут Гея и с моей стороны большое свинство топтать эту могущественную богиню подошвами. Поэтому я замер и снял ботинки — сначала левый, потом правый. Тут же обернулся к Томе:
— Тома, снимай кроссовки!
— Зачем?
— Это Гея. По Гее надо босиком, а то пиздец.
— Какие геи?
— Гея. Богиня земли. Снимай, кому сказал!
Тома офигела, но кроссовки сняла. Так. От четвёртой камеры, если наискосок к тому углу, то, получается, мина вон тут. А следующая… От вышки, вон туда, пару метров… Или не пару? Или всё-таки туда? Чем ближе мы подбирались к центру, тем хуже я помнил карту. На середине я замер. Ощутил бурление говн в животе. Напала медвежья болезнь.
— Тома, отвернись!
— Что случилось?
— Ничего. Срать хочу.
Тома отвернулась и села на корточки. Я спустил штаны и насрал прямо на ебучее поле. Сразу вспомнил про Гею. Прости, Гея, прости, матушка, не со зла, удобрение будет, травка взойдёт, не губи! Не губи! Ко мне спикировал квадрокоптер. Интересно им. Смертник срёт, ха-ха-ха!
Я натянул штаны и осторожно, почти сексуально щупая Гею ногами, лилипутскими шагами двинулся вперёд. Я едва достиг середины поля, когда заговорил мегафон:
— У вас осталось шесть минут.
Я чуть не взвыл. Ко мне подошла Тома.
— Ты чего? Иди сзади.
— Нет. Если я буду за тобой плестись, меня по времени расстреляют.
Этот участок карты я не помнил. Шли вслепую. Тома взяла меня за руку. Узкая ладонь в холодном поту. Сына бы такой ладонью гладить. Или хуй. Хуй. Вот что я за человек, а? Прости, Гея! Прости, матушка-сыра земля! Чушь спорол. Каюсь. Не губи!
До противоположных ворот оставалось каких-то двадцать метров, когда сзади щёлкнуло. Я обернулся.
— Не в след, Игорь.
— Что?
— Не в след я.
Я подошёл к Томе. Её правая нога стояла на мине.
— Уходи.
Я огляделся. Подлетел квадрокоптер.
— Я кое-что понял. Меня ошеломили, и я не понял сразу, а теперь понял.
— Что ты понял?
— Никто не выйдет отсюда живым.
— Только сейчас понял?