— Ты знала?
— Конечно.
— А почему мне не сказала?
— А зачем? С надеждой умирать легче.
Я сел возле Томы по-мусульмански. Её правая нога слегка дрожала. Я поставил колено ей на ступню.
— Ты чего?
— Пусть автоматчики убивают. Хуй им, а не эффектный взрыв.
Опять забазлал мегафон:
— У вас осталась одна минута.
Я обнял ноги Томы. Тома взяла меня за ухо. Я закрыл глаза. Гея-матушка-заступница, сыра-землица, воды напиться, не губи, оборони, скушай мину-гадину губой черноземной, корнями ее, корнями, ату её, быр-быр, бы… кхы… ахр… а… а… а.
То утро
Утро. 2019 год. Пермь. Я не спал всю ночь, потому что смотрел сериал «Гримм» (я страдаю алкоголизмом, биполярным расстройством и приступами бессонницы). Юля, моя жена, зло красилась у зеркала в скверном настроении, как, наверное, и все нежаворонки. Она проспала электричку и теперь ей предстоял утомительный путь в офис на двух автобусах. Была середина ноября, однако за окном подтаяло и капли надоедливо дзинькали по металлическому карнизу. По утрам я стараюсь не говорить с Юлей, чтобы не стать мишенью. Даже двое наших котов — девятилетний толстяк Стивен, которого мы подобрали в продуктовом магазине, и двухлетняя вертихвостка Шмоня, спасённая нами на Ласьвинских хуторах, — и те предпочитают таиться, откладывая просьбы поесть на попозже. Я делал вид, что сплю. Минут десять Юля носилась по квартире фурией.
Наконец свет погас, лязгнула дверь и воцарилась приятная тишина. Стивен и Шмоня запрыгнули на кровать и улеглись на Юлином месте. Неожиданно зазвонил телефон. Жена. Я вжикнул пальцем по дисплею:
— Алло.
— На улице очень скользко. Я на ступеньках поскользнулась. Будешь выходить — осторожнее.
— Ты не упала?
— Нет. Не забудь покормить котов.
— С ними забудешь.
— Автобус. Пока.
— Пока.
Я положил телефон. День обещал быть обычным, таким он и вышел. До вечера я просидел за сценарием рекламного ролика, пытаясь искренне придумать что-то красивое и остроумное про пермскую колбасу. Около шести приготовил ужин — спагетти и фрикассе. Купил в магазине апельсиновый сок и хлеб. Для послерабочего времени на улице было безлюдно, что меня порадовало, потому что не пришлось стоять очередь. Вернувшись домой, я снова включил «Гримма».
Полвосьмого пришла Юля. Её настроение после работы не идёт ни в какое сравнение с настроением перед. Она знает, что дома её ждут два кота, ужин, ванна с пеной и секс. Юля предвкушает. Обычно она приходит домой и с порога озвучивает свершившийся факт — я дома! Мы женаты десять лет, и все десять лет я пытаюсь сострить на это заявление. На этот раз мне в голову не пришло ничего лучше, чем уронить — ты не поверишь, я тоже. Вчера я сказал — убирайся отсюда, это не твой дом, злая утренняя женщина! Однако из коридора никакого «Я дома!» не прозвучало. Я сидел на кухне у окна и смотрел в тёмный коридор. «Она что — раздевается в темноте? И коты не орут, приветствуя хозяйку». Вдруг на кухню вбежали Стивен и Шмоня. С вздыбленной шерстью на загривках. Они запрыгнули на подоконник и будто бы спрятались за моей спиной. Я положил руку на Стивена. Кот мелко дрожал. Даже не дрожал — его трясло. Однажды мы вывезли его на дачу, но там он был поспокойнее, хоть и ползал по земле, как мохнатая лягушка.
Копошение в коридоре прекратилось. На пороге кухни возникла Юля. Стивен зашипел, Шмоня скульнула. Я пригляделся. Застывшее лицо и пустые глаза.
— Юля, что случилось? На тебе лица нет.
— На улице очень скользко. Я на ступеньках поскользнулась. Будешь выходить — осторожнее.
— Чего?
— Нет. Не забудь покормить котов.
Я встал со стула, подошёл к Юле и взял ее за плечи.
— Что с тобой? Ты упала?
— Автобус. Пока.
Я ощупал Юлин затылок. Никаких травм.
— Юля, ты слышишь, что ты говоришь? Что, блин, с тобой происходит?
Я попытался поймать Юлин взгляд и не смог. Она смотрела сквозь меня. По моей спине поползли мурашки.
Юля развернулась и ушла в ванную. Я постоял и пошёл за ней. Дверь она не закрыла. Юля чистила зубы. Нет, не так. Она взяла щётку, выдавила мимо неё полтюбика пасты и стала водить щёткой по губам туда-сюда. Меня затрясло. Я убежал в комнату и позвонил в «скорую». Вызов никто не принял. Тогда я позвонил в полицию. Тишина. Вернулся к Юле. Она набирала ванну. Из крана текла вода, а моя жена стояла и смотрела в стену.
— Юля? Юля?! Что с тобой?
Юля повернула голову. Её губы были в крови. Я рванулся, обнял за талию, провёл пальцами по губам.
— Девочка моя, лапушка, изюмушка! Не молчи! Что случилось? Поговори со мной! Скажи хоть что-нибудь!
Юля ничего не сказала. Открыла рот и прокусила мне палец. Я взвыл, но сумел разжать челюсти. Из раны на меня глянуло мясо, быстро покрывающееся красным.
— Ты в своём уме? Что ты, блин, творишь?! Сейчас я обмотаю палец и дозвонюсь до «скорой». Тебе помогут.
Я убежал на кухню, полил укус перекисью водорода и туго замотал палец. Снова безрезультатно позвонил в «скорую» и полицию. Потом позвонил знакомому врачу. Кинулся к ноутбуку. Может, на нас террористы напали и связь вырубилась? Зайти в интернет я тоже не смог. В отчаянии я стал обзванивать родных и друзей. Гудок — и тишина. Везде. По всем номерам.
Из ванной раздался всплеск. Я пошёл туда. Юля лежала в набранной ванне лицом вниз в одежде. Я бросился к ней. Сунул руки, чтобы вытащить. Тут же обжёг кисти — вода была горячущей. Вытащил на голом адреналине. Юля не сопротивлялась. Положил на пол. Раздел. Всё её тело покрылось красными пятнами и маленькими волдырями. Юля смотрела в потолок — ей было не больно. Я принёс сухую одежду и с трудом одел свою жену.
— Ничего, ничего, девочка. Если к нам не едут врачи, мы сами поедем к ним.
Я поднял Юлю на ноги и вывел в коридор. Надел на неё куртку, сапоги, шапку.
— Стой здесь, я к Вите. Он нас увезёт.
Витя был нашим соседом — рукастым добрым мужиком с автомобилем «Логан».
Я вышел в подъезд и позвонил в дверь. Через минуту мне открыли.
— Витя, привет. Жену надо срочно в больницу отвезти. С ней что-то происходит, болезнь какая-то. Выручай.
— Наденька, я ненадолго. Заберу Колю с бокса и сразу домой. Пельменей купи. Дерут, суки, за электричество!
Я прихлопнул рот ладонью. Никогда не замечал за собой мелодраматических жестов. Витя постоял с мертвым лицом и закрыл дверь.
Я развернулся и вдавил звонок Мокрушиных. В ушах шумел февраль. Мне открыла Светка, Генина жена.
— Гену позови. Машина нужна. Срочно!
— Сумки тяжеленные припёрла, а ты лежишь. Доча, докушай кашку. Гена, накурил опять, проветрил бы хоть!
Человек-автоответчик. Я закричал и бросился вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Выбежал на улицу. Люди возвращались с работы. По тротуарам шли железнодорожники, заводчане, офисные клерки. Много-много людей.
Я кинулся к первому прохожему — крепкому парню с красным рюкзаком. Взял за плечо. Он не остановился. Я пошёл рядом.
— Извини, у меня жене плохо. Есть связь? Ты можешь кому-нибудь…
— Ногами меня больше не пихай, я не выспался. Только хлеба? Давай, ага.
Я отпрянул. Увидел старичка в очках.
— Вы понимаете, что тут происходит?
— А у меня не кости? Ходи тут по аптекам. Могла бы сразу купить.
Я огляделся. Выбежал к «Пятёрочке». Людей на улице стало больше. Возник какой-то монотонный звук. Со всех сторон слышалось бормотание: «Галя, не начинай!», «Папа сходит и придёт», «Кто у нас котик?», «Это ничего не значит, ясно?», «Не хочу в садик, там молоко с пенкой!», «Мам, а мне ещё долго в школу ходить?», «Опохмелюсь, Люд. Ну надо! Не мороси, сука, а то втащу!»
Фразы сливались. Я стоял посреди дороги, на которой не было ни одной машины, и слышал только бу-бу-бу. В голове мутилось. Гнусно ныл прокушенный палец. Бу-бу-бу. Я сел на лавку и закурил. Надо пойти домой. Надо лечь спать. Надо уложить Юлю. Утром мы проснёмся, и всё наладится.
Нерай в шалаше
Я преодолевал кризис среднего возраста и ещё двух человек — жену и маму. Нет, ещё я преодолевал одного ребёнка, коллекторское агентство «Кавказ» и выплаты по ипотеке, но это в довесок. Я не знаю, как оно так сложилось, как-то само сложилось, а когда сложилось, было уже поздно. Ретроспективно я неглупый человек, а перспективно — дурак. Хорошенькая перспектива, ничего не скажешь. В народе говорят — задним умом крепок. Причём «крепок» произносят с рычащей «р» — крррепок! Будто это что-то хорошее, что-то такое, что можно запечатлеть в дипломе и повесить на стену. «Крррепок»! В действительности лучше бы я был не крепок, лучше бы я был вообще без заднего ума, а с одним передним, потому что от заднего только сожаления и выпивка. Это как речь о пролитом молоке, только вместо молока — ты.
Я иногда мечтаю: вот была бы на свете ярмарка дурацких товаров, чтобы приехать туда, в шатёр золотой, и — хоп — разложить на ясеневом прилавке обкусанные ногти, подкожный жир, кривые ноги, картавость и задний ум. И всё это распродать каким-нибудь идиотам. Но такой ярмарки пока нет, и я со всем этим живу. А ещё с женой, мамой, сыном… Я уже говорил. Хватит. В августе всё началось. У меня карту арестовали. Смешно звучит. Будто полицейский пришёл ко мне домой, вытащил карту из бумажника, бросил на пол и заорал: «Ни с места, карта! Ты арестована! CVV за голову!» На самом деле всё очень прозаично произошло: безымянный клерк нажал кнопку где-то в Сбербанке — и денег не стало. Он её не самовольно нажал, а подчиняясь судебному приказу, который состряпали коллекторы, а я не успел отменить. Я бы его, конечно, отменил, но мы переехали в соседний дом — из «двушки» в «трёшку» — вот я почтовое уведомление и пропустил. А по закону приказ надо отменять в течение тридцати дней с момента уведомления. Нет, я написал в суд, попытался восстановить срок отмены, но меня вежливо послали. Вы не подумайте, что я весь в кредитах, это из юности долг всплыл, когда, помните, везде пооткрывались киосочки с микрозаймами. Середина нулевых — предбанник сытости. Едой уже пахнет, а куснуть ещё не получается. Это сейчас все знают, что микрозаймы брать нельзя, а тогда никто не знал. Я студентом был, занял пятёрку, полгода ходил — проценты платил, а потом забил от общего разгильдяйства. То есть, я сам виноват. Куда ни кинь — везде я виноват. В общем, мою карту арестовали на двадцать пять тысяч, что сущие копейки, если к моей зарплате нолик подрисовать.