Я: Кино будем смотреть?
Доктор: Воображать.
Я: Как это?
Доктор: Вообрази фильм и расскажи мне про него.
В комнатке едва слышно заиграла классическая музыка.
Доктор: Если хочешь, можешь взять меня за руку.
Я: Зачем это?
Доктор: Ни за чем. Просто если ты хочешь.
Я: Спасибочки, не хочу.
Доктор: А чего ты хочешь?
Я: Водки и Геннадию присунуть.
Доктор: Ты предлагал ей секс?
Я: Нет, конечно. Геннадий ведь замужем.
Доктор: Ну и что?
Я: Как — что? Измена — это не по-людски.
Доктор: Почему?
Я: Потому что это предательство и блядство.
Доктор: Предательство и блядство — молчать о своих желаниях, подавлять их, тиранить собственную личность. Вдруг Геннадий тоже хочет секса с тобой? Ты думал об этом?
Я: Если Геннадий хочет изменять мужу, значит, она блядь. А бляди меня не сильно интересуют. Вообще — чё ты ко мне приебался? Зачем я здесь?
Доктор: Не заводись… Анна.
Я: Ну всё, сука. Держись!
Я бросился на доктора. Хотел его мальца поддушить, чтобы не хамил. Но лепила оказался голограммой. Вдруг перед глазами всё поплыло, и я отрубился. Не знаю, сколько времени прошло, но очнулся я в лесу. Точнее, в коттеджном посёлке. Меня тёлка какая-то по щекам лупила.
Я: Где я? Ты кто?
Тёлка: Не мороси. Ты дома.
Я: Как это?
Тёлка: А вот так. Тоже не прижился, да?
Я: Чего?
Тёлка: Ты в заповеднике для воскрешённых. Тут живут те, кто не смог приспособится к большому миру.
Я поднялся на ноги. Огляделся. Вдохнул полной грудью вкусный сосновый воздух.
Я: И чем вы тут занимаетесь?
Тёлка: Пьём, трахаемся, в баню ходим. Сегодня кино будем смотреть.
Я: Чё за кинчик?
Тёлка: С Микки Рурком. Раритет. «Пуля», называется.
Я: Под анашу?
Тёлка: А ты сечёшь фишку.
Я: Веди тогда. Проводи экскурсию.
Тёлка: Пошли, красвчик.
Я: Тебя хоть как зовут-то?
Тёлка: Марина.
Я: Ну, ништяк, Марина. Я — Анна. Тьфу, блядь! Артём.
Помолчали.
Я: А что это там за забор?
Марина: Мы тут заперты. Изолированы типа.
Я: Вроде лагеря?
Марина: Ага. Архипелаг хуяк.
Я: Да пошли они все!
Марина: Я так же считаю.
Я: Пойдёшь со мной на свидание?
Марина (облегчённо): Я думала, ты не попросишь.
Колючая проволока игриво поблёскивала на солнце. В воздухе пахло шашлыком. Я взял Марину за руку, и мы вошли в посёлок.
Недалёкое будущее
2029 год. Пермь. Июль. Суббота. Я валяюсь на диване — страдаю похмельем. Рядом лежит Сусанна. Её остренькие груди уставились в потолок. Пухлые губы измазаны красной помадой. Рот широко открыт. «Член, что ли, в него засунуть?» — подумал я бредово, но вдруг заметил на столе презерватив. На лбу выступила испарина. Я тут же вскочил, схватил резинку и бросился к тайнику. Схрон у меня надёжный, под паркетом. Там и самогонный аппарат, и книги, и пластинки виниловые, и даже три пакета ганджубаса. За них сразу лоб зелёнкой намажут. Если найдут, конечно. Вообще, как я мог забыть презерватив на столе? Пять лет общего режима в случае обыска. Не шутки.
Пока с тайником возился, Сусанна проснулась. В коридор вышла. Голенькая, лёгкая. С идеей.
— Поехали на речку?
— На какую?
— На Мулянку давай.
— А почему не на Каму?
— А зачем рисковать? Там православные купаются. Тебя опять изобьют.
— Тоже верно. Самогонки возьмём?
— Давай. Может, книжку ещё?
— Нет. Вчера с книжкой выходил. Опасно каждый-то день. По памяти почитаю.
— Стихи?
— Угу.
— Класс. Мне кажется, я тебе из-за стихов и дала.
— А сейчас?
— Что — сейчас?
— Тоже из-за стихов?
— Нет.
— А почему?
— Не говори глупостей.
— Ладно.
Собрались мы, короче, нацепили рюкзаки и поехали на пляж. То есть как — поехали. Из первого автобуса нас высадили сразу. Сусанка без платка, я без бороды. Не любят кондукторы таких, взашей гонят. Кое-как добрались до Соснового Бора. Тут к нам прицепились пээндэшники (ПНД — православная народная дружина). Два бугая. Подъехали, давай документы проверять, на Сусанну облизываться. А она в шортиках, маечке, ноги длиннющие. Красивая — жуть! И лес рядом. У меня аж ладошки вспотели. Пээндэшники же затеяли допрос. Отвечал я.
— Почему девка без платка?
— Ей так нравится.
— А ты почему без бороды?
— Не растёт.
— Женаты?
— Нет.
— В блуде живёте?
— В нём.
— Дети есть?
— Никак нет.
— Почему?
Тут встряла Сусанна.
— Я не хочу.
— Феминистка?
— Нет.
— А почему тогда?
— Просто не хочу.
Пээндэшник глянул на неё исподлобья и снова заговорил со мной.
— В Бога веруете?
— Да.
— Крещёные?
— Да.
— А почему так живёте? Не по-христиански?
— Мы с вами по-разному понимаем христианство.
— Еретики, значит… Судимости есть?
— Да.
— Статья?
— 666-я.
— Ересиарх?
— Был. Не отмечаюсь уже.
— Стойте на месте. По базе вас пробьём. Если косяков нет, так и быть — отпустим.
Через пятнадцать минут мы снова сели в автобус. Приехали на Парковый. Вышли к реке. Отыскали уютное местечко под ивами. Расстелили клетчатый плед. Достали самогонку и бутерброды. Выпили и искупались. А потом легли рядышком и стали говорить. Вскоре Сусанну потянуло на откровения.
— Знаешь, я ведь как-то «отстрочила» двум пээндэшникам.
— Зачем?
— У меня книга с собой была. Либо срок, либо… это.
— Понятно. Тюрьмы испугалась.
— Наверно. А может, книгу не хотела отдавать.
— Про книгу ты уже потом придумала.
— Думаешь?
— Конечно. Ты же умная. Как и я, впрочем.
— И что?
— Умным легко придумать благородные причины для своих низких поступков.
Помолчали. Внезапно Сусанна вскинулась.
— Как же всё достало!
— Что именно?
— Всё. Совсем всё, понимаешь?
— Понимаю. А что делать?
— Не знаю. Но что-то делать надо.
— Что, например?
— Революцию. Подполье там, листовки…
— Опять читала Оруэлла?
— Нет. Стругацких.
Сусанна обиделась, но ненадолго.
— Знаешь, что?
— Что?
— Давай сбежим!
— Куда?
— За границу.
— Пешком?
— А чего? Будем идти по ночам, днём спать в лесу. Научишь меня делать шалаш.
— Граница на замке. Даже мышь не проскочит. Это бесполезно.
— Ладно. Тогда давай уйдём в тайгу. Дом построим. Ты будешь охотиться, а я собирать ягоды. Только вдвоём, а?
— Ты была в тайге?
— Нет.
— Там мошка, гнус. Зимой — холод и волки. Чтобы охотиться, надо ружьё. Легально нам его не продадут, а чёрного рынка я не знаю. Да и дома строить не умею…
— Плевать. Можно научиться стрелять из лука. Вникнуть в строительство. Есть ведь книги…
— Есть. В государственной библиотеке. Куда нас с тобой ни за что не пустят.
— А может, пустят?
— Как это?
— Давай прикинемся. Ты отрастишь бороду и пойдёшь в храм. Я надену платок. Мимикрируем, а?
— Ты могла бы, а у меня не получится.
— Почему?
— Я ересиарх. Чтобы прикинуться, мне надо принести публичное покаяние. Отречься от ереси. Выдать минимум двух еретиков. Я просто не смогу этого сделать, понимаешь?
— То есть, выхода нет?
— Есть. Смириться.
— Как — смириться? Мы ведь даже ничего не попробовали!
— Это бессмысленно, Сусанна. Зачем пробовать?
— Потому что я не хочу смиряться всю жизнь! Знаешь что? Мне кажется, ты слишком умный.
— Ну, спасибо. Трусом меня давно не называли.
На этом разговор закончился. Мы ещё раз искупались. Доели бутерброды. Выпили по две рюмки самогона. Свернули плед и поехали домой. По дороге Сусанна молчала, а я не настаивал.
Утром она исчезла. Вместе с ней пропали рюкзак, большой кухонный нож, спички, книга и бутылка самогона. На столе, где я недавно забыл презерватив, лежала записка: «Видимо, я не умная. Прощай». И ни слова больше. В тот день я напился в прогорклый дым. Даже думал забить косяк, взять томик Ницше и поехать к Оперному — покурить и почитать на лавочке у всех на глазах. Заработать на лоб зелёнки. Раствориться. Но, конечно, никуда не уехал. Нажрался просто до беспамятства. А утром рожу умыл и стал жить дальше. Пошёл на смену — топить котельную.
Хрустящий Человек
Жили и жили. Россия жила, Канада жила, Люксембург жил, Голландия накуривалась, США чего-то там. Обычная хуёвость бытия. До 2025 года. Ни война, ничего, хотя Путин с Трампом старались. За сто пятьдесят миллионов километров от Земли кикоз произошёл. Вспышка на Солнце. Вспышка и вспышка. Сколько их было?
Но эта, говорят, особенная. Такая сильная, что чуть Солнце не взорвалось. Ещё бы, говорят, мальца — и квартиру некому было бы завещать. Я ипотеку, значит, а они там, на своем Солнце… Падлы. Но обошлось. Все думали, что обошлось. А через полгода поняли, что не обошлось. Не пиздец, конечно, просто самоубийц много стало. Этот самоубился, тот самоубился, Василий Петрович, слесарь наш, в петельку зачем-то полез. Без внешних причин. Как бы с кондачка.
А потом забухали все. Баптисты даже. Вспышки агрессии пошли. Как в фильме «С меня хватит!». Только Майклов Дугласов стало как-то дохуя. Как на дорогах войны прямо. Особенно в Сосновом Бору, на кольце. «Кто там, блядь, кого пропускает? Дайте мне парабеллум!» В США вообще замес. У них стволов много, пошла заруба. Негры — белых, белые — латиносов, латиносы — евреев, евреи — негров. Не обязательно в такой последовательности. В Европе французы с эмигрантами сшиблись. Де Голль, кричат, де Голль — и за шейку на столб. Дальше — больше. Под бухару, наркоту и весь этот рок-н-ролл грабежи расцвели и всякое воровство. Везде пиздить стали. От Уолл-стрит до киоска «Велкам» на Железке. На бздюм, с трупами, как придётся. ЧС ввели. По всей земле ввели. Даже в Новой Зеландии ввели, а там такая благодать, что как такое и в голову придёт?