Детский сад. Еще прощения просить придется. Нетушки. Плотно завернувшись, я улегся на спину и уставился в потолок. Балки и бревенчатый настил выглядели надежно. Можно спать спокойно. Если дадут. Но не дадут.
— У Карины есть на примете мальчик… — заговорила Зарина.
Начинается. Я закрыл глаза. Не помогло.
— Говорит, хороший. Правильный. Если сложится, станет ее первым мужем.
Не выдержав, я полюбопытствовал:
— Сколько можно всего?
— Мужей? — удивилась Зарина, щечки наивно зарумянились. — Конечно, три. Куда ж больше-то?
Логично.
— А жен? — потянул я скользкую тему вдаль.
— Смеешься?! Как это жен может быть несколько? Зачем?
А действительно. В старой кино-песенке про султана все жены занимались исключительно бытом: первая гладила халат, вторая шила, третья штопала носки, на долю султана оставалось переживать по поводу такого же количества тещ. Но если быт переложить на слуг или автоматику… Действительно, зачем? Исключительно из чувства жадности и непоколебимой непокобелимости?
— Во сколько… зим у вас женятся? — спросил я.
— Теперь с семнадцати.
— Теперь?
Зарина кивнула:
— В далекие времена совершеннозимием считалось восемнадцать, но создавать семью нужно заранее, иначе не выживешь. Вот и создаем.
Сурово у них тут.
Чувствовалось, девушка очень хочет спросить, где я был, но не решается. Пока не решается.
Пока не решилась, я вспомнил, где был, и сам задался вопросом:
— Войники — кто они? Как ими становятся? Или это сословие — как крепостные или, там, благородные…
Зарина прыснула в кулак.
— Ну, ты сравнила, — задохнулась она от веселья. — Войники потому и войники, что не крепостные и не благородные. Но крепостной может выбиться в войники, это да.
— А если не философствовать? — умоляюще попросил я. — Объясни всю систему, снизу доверху, и перестану мучить безмерной ангельской глупостью.
Надеюсь, поймет, что бредовую тупизну вопросов вызывает именно невнятность ответов.
Зарина смилостивилась:
— Начнем с крепостных. Они прикреплены к земле, где работают.
Я слушал внимательно. Пусть вещает банальности, лишь бы нарисовала полную картину, мне этого не хватает. Даже если художник из нее хреновый, пусть рисует как может. Малевич с моей точки зрения тоже не художник, но гений — однозначно. Гений маркетинга. Вдруг и Зарина озарит искоркой прикладной гениальности? Потому — ждем-с. Все что угодно, от эпохального шедевра до детской каляки-маляки, лишь бы по делу.
— Рассказывать про всех подробно?
— Очень подробно, со всеми финтифлюшками и завитушечками!
Сделав глубокий вдох, златовласое чудо приготовилось к долгому рассказу.
— Крепостные не могут уходить из деревни далеко. Вообще никуда не могут ходить без законной причины. Если их меньше трех — тоже. И не хотят. Зачем? Ну, если только любовь с крепостным другой деревни… Тогда бывают побеги.
Перед глазами встали Ива и Хлыст — наглядный пример.
— Но их ловят и казнят, — меланхолично вздохнув, продолжила Зарина. — Некоторым крепостным бывает счастье: их берут в мужья свободные, которым не хватило мужчин в своем чине. Обычно мастерицы, но случается, что и войницы.
— С крепостными понятно, — кивнул я.
— Первый свободный чин, не привязанный к земле намертво — мастерицы и мастеровые. Деревенские и придворные. Их можно принять в семью и забрать с собой. Хорошего мастерового даже цариссе не стыдно иметь в мужьях. Ценятся умения.
— Не происхождение? — удивился я.
Зарина сморщила носик.
— Понижаек при дворах как червей на трупе, и нужны они так же. — Она засмеялась собственной шутке.
— Кого? — переспросил я.
— Не знаешь, что такое черви?
— Другое слово. Первое.
— Понижайки? Это царь-войники. Если не пристроятся, мы зовем их понижайками.
— Царь?..
— Сыновья царисс. Ничего не умеют по сравнению с идущими вверх. Просто дополнительные мечи в семье. У себя дома их для простоты зовут принцами, хотя настоящим принцем по рождению не станешь, только по женитьбе.
Понравилось выражение «идущие вверх». Вот почему те — понижайки. Социальный лифт в действии. Причем, в обе стороны согласно возможностям. Идиллия.
Я лежал на спине, руки закинуты за голову, чуть приподнятые колени согнуты — и расслабиться получилось, и угроза раскрытия моей инаковости сведена к минимуму.
— Правильно понял, — решил я уточнить, — что войники по чину равны сыновьям царисс, но ниже дочерей?
— Естественно, — подтвердила девушка внешнюю тупость моего глубокого вывода.
Она вдруг взвилась с лежака, подброшенная то ли внезапной мыслью, то ли утягивавшим в сон неудобством лежания. Или обычной девчоночьей вожжой под одно место, весьма знакомой по закидонам Томы. Босые ступни прошлепали к окну, ладони уперлись в подоконник, и изумительная фигурка, прокрутившись, плюхнулась в центр проема. Мягкий взор устремился на меня, ножки свесились, мило покачиваясь. Безмятежное детство во всей красе — если забыть, что передо мной не маленькая девочка. А забыть никак не получалось, мешали бьющие по глазам обстоятельства.
Моих мучений не видели, Зарина продолжала спокойно раскладывать по полочкам моего мозга казавшуюся неподъемной кучу:
— Войник — он в самой замечательной позиции. В середине возможностей. Все зависит лишь от него. Хорошего присмотрит царевна или даже царисса, средние достанутся войницам, худших подберут мастерицы.
С поля донеслись приглушенные вопли восторга, смех, даже почему-то всплеск. Зарина обернулась.
— Что там? — заерзал я.
Чуть померкшее солнечное личико вновь обратилось ко мне.
— Аглая развлекается. — Соседка не сумела изобразить равнодушие, хотя очень старалась. Плечи сгорбились, носик поморщился. — Так вот. Для мастериц это завидная партия, особенно если в мужьях царь-войник. Толку от него как от коня молока, то есть как от простого мужика, но… есть такое слово — престижно.
— Угу. — Меня уже не удивляло, что и такое слово здесь в ходу.
Шум снаружи прекратился. Зарина еще раз обернулась и вздохнула с облегчением.
— Выйдя за царевну, — я поперхнулся от собственноротно (так говорят?) употребленного оборота, но для Зарины все было нормально, — войник становится принцем? Принцы — не сословие, а принимаемый после свадьбы титул?
— Само собой. — Сидевшая в проеме Зарина убедительно развела растопыренными ладошками-силуэтами. — Жена выгнала или овдовел — извини, больше не принц.
Ей что-то не понравилось в своем расположении. Наверное, взгляд в темноту. Прекрасно видимая сама, она общалась неизвестно с кем неизвестно где, которого там могло уже не быть, и девушка решила отвернуться от этого кого-то, которого все равно не видно. Закинув ноги вбок, она взгромоздилась вдоль подоконника, прислонившись спиной к правой части проема, поднятые ножки уперлись в левую, голова обратилась к сиянию луны, свет от которой рисовал прекрасный образ на полу нашей комнаты.
Чудный силуэт в пустом проеме, и почти полное ночное светило на заднем плане… Картина маслом. Поэма.
Пойманная за хвост мысль сообщила, что девушка мне приятна. В том смысле, что не просто симпатична, а чуть более. И даже не чуть.
Гнать такие мысли. Мне нужно искать Малика, спасать Тому, а я…
По крыше медленно прошел дозорный, шаги вызвали хруст потолочных досок. Не досок, конечно, а бревен, полубревен и более мелких деревяшек, из которых собраны строения. Обычная доска здесь на вес золота — столько времени и труда нужно приложить, чтобы вручную бронзовым инструментом выпилить из бревна ОДНУ доску. Кто не верит, пусть попробует.
— Ты была там? — Зарина вновь свесила ноги в комнату, волосы указующе мотнулись назад, на поле.
Решилась, значит. Сейчас пойдут дурацкие слезы и обвинения в попранной дружбе. Семейный скандал. Не дождетесь.
— Не только, — как можно беспечнее отмахнулся я.
Это мое дело. Не ее. Понятно?
Опечаленный лобик склонился вниз. Перед глазами почему-то нарисовалось, как Зарина восторгалась красавцами-царберами. Чисто эстетически понимаю: разве не приятно посмотреть на крепких здоровых мужиков, причем качественно одетых? Но с другой стороны…
Неужели проснулась ревность?
— Царберы — кто они? — само слетело с языка. — И почему они царберы?
Усилием воли Зарина согнала с лица обиду.
— Царская стража. Царбер… в древних сказаниях был такой страж нечеловеческих сил и размеров. Оттуда и пришло.
Плюх! — звук чего-то пролившегося. Словно разом выплеснули в стену ведро с водой.
— Ой! — Зарина сорвалась с подоконника на пол, заведенные назад руки яростно чесали — и сверху, и снизу. Спину покрывало нечто темное.
Меня подбросило. Первый шаг — к девушке. Кровь? Нет, что-то другое, Зарина цела и невредима.
Второй шаг — к окну. Резкий выпад наружу, бросок глазами по сторонам.
Кто-то запрыгивал в комнату веселых соседок. Разворачиваясь, я ринулся назад…
Не рассчитал. Мы сшиблись с поднявшейся Зариной до атомного взрыва в мозгу и последующего затмения, сопроводившего всесокрушающую взрывную волну. Девушку отбросило на мой лежак.
Меня со стуком приняли не столь мягкие объятия пола. В ушах пели райские птички, перед глазами порхали они же. Верх и низ временно перестали существовать.
Помотав головой для скорейшего схождения фокусировки, я пополз на карачках к выходу. Постепенно приходящий в себя организм, шатаясь, поднялся, руки рванули дверную ручку, и меня вынесло в коридор исключительно слово «надо», иные внутренние ресурсы на данный момент отсутствовали.
Драгоценные секунды потеряны. Вдали во тьме утих шум бегущих ног, а комната соседок оказалась распахнутой настежь. Внутри пусто. Кто-то знал, что Аглаи и Варвары нет. Впрочем, какие там «кто-то», если вся не спавшая школа наблюдала за ночными развлечениями или слышала их.
Обыск комнаты ничего не дал. Обстановка аналогична нашей, нет ни одной личной вещи. Даже под подушками и лежаками.