Вернувшись, я посмотрел на сидевшую в постели Зарину. Она посмотрела на меня. Во взгляде — ужас непонимания и полная беспомощность.
— Кто? — пролепетала она. — За что?
— Секунду, Солнышко. Сейчас помогу. — К счастью, застывшая в ступоре царевна не заметила ласкового прозвища, что внезапно вырвалось из глубины души. Нужно быть поаккуратнее, не все, что на уме, должно вываливаться с языка. — Только…
Я еще раз покрутил головой за подоконником, теперь интересовали подробности. Под окном валялась тарелка, обтекавшая темной маслянистой жидкостью — обычная тарелка с кухни. Рядом тлел обрывок ткани. Если бы злоумышленник успел поднести…
Картинка сложилась. Еще одно покушение. Кто? Зачем? Почему Зарину? Наверное, ее приняли за меня, в их понятии я тоже девочка. Или это проклятье всей нашей комнаты?
И еще сто тысяч «почему».
Пропитанной простыне, на которую после удара опрокинулась Зарина, все равно пропадать, я обмотал девушку и заставил подняться.
— Пойдем.
Не сопротивляясь, она беспрекословно дотопала со мной до помывочной. Здесь, среди тазов и чарок ее сознание прояснилось.
— Нарви травы, — кивнула она в дверной проем, что выходил на поле.
— Зачем?
Зарина закатила глаза:
— Тереть!
Ах да, мочалки в цивилизованном виде еще не изобретены.
По возвращении бедовая спутница обнаружилась уже усевшейся в таз. Как только поместилась? Ступни внизу скрючены, коленки торчат в стороны от согнувшейся в три погибели спины, переплетенные на затылке пальцы поддерживают задранные волосы… Вся кожа лоснится от чего-то темного и склизкого. Вязкое вещество могло быть чем угодно, к примеру — жидкой смолой или каким-то видом масла. Мне подумалось о нефти. Живя в век нефти, я видел ее только по телевизору, оттого уверенность хромала, споткнувшись на стадии предположения.
Следивший за чистотой бойник, в этот неурочный час проходивший по коридору, заметил нас, колпак мгновенно развернулся в другую сторону. Вот и молодец. Еще зрителей не хватало.
Пошарив вокруг бадьи с водой, я нащупал брошенный кем-то обломок местного самоварного мыла. Ура. Я принялся оттирать и обливать, отчего Зарина вздрагивала, но не жаловалась. Другой воды, более теплой, в распоряжении не было. Мои руки терли до покраснения и лили до посинения. Вплоть до побеления и сухой гладкости участка кожи, которым занимались. Шейку. Плечики. Острые локотки. Лопатки и эпицентр вражеского попадания между ними, самый обильный на масло. И бока под лопатками — с резко выступающими ребрами, которые продавливались под нажимом. И выгнутую дугу позвонков вплоть до копчика.
— Дальше сама, — твердо остановил я себя.
Трава выпала из разжавшихся ладоней, ноги нетвердой походкой, постоянно сверяясь с мутновато-переменчивыми приказами мозга, понесли в свою комнату. Там я просто повалился на бок и прикрыл глаза, стараясь отключиться.
Отключился. Потому что меня трясла за плечо Зарина.
— Держи. Одежду помнешь. — Она протягивала свою простыню-укрывашку.
— Не надо. — Я отпихнул дар плечом.
— Твою надо менять. Я так посплю.
— Нет! — взревел я, жестко отталкивая руку и усмиряясь лишь под кротким взглядом, в котором начали собираться слезы. — Видишь, мне так лучше. Укрывайся и спи.
Красноречиво обратившись к ней задом, еще некоторое время я чувствовал, как соседка возится, ворочается, укладывается. Как потом повернулась к стенке и словно ненароком мстительно пихнула ножкой. Потом ничего не чувствовал.
Глава 14
Сквозь сон прилетело, словно из другого мира:
— Чапа, очередь дежурства на стене, форма боевая!
Голова — как в тумане. Поднялся на чувстве долга. Нет, скорее из боязни совершить нечто ужасное, что перекроет путь назад. «Назад» в моем понимании означало домой, на Землю. Вместе с Томой, Маликом и Шуриком. Для этого я должен являть образец послушания и добропорядочности в любой ситуации, которая ведет или не ведет к главной цели. Вообще в любой.
Зарина смущенно пробормотала со своей половины:
— Я утром раздвину лежаки… но вечером опять сдвинем!
— Угу, — буркнул я.
Сейчас было не до местных условностей.
— Чтоб не подумали чего, — прибавила зачем-то соседка.
— Чего? — насторожился я.
— Говорят, бывали такие… нарушители закона. Говорить противно.
— Не говори, — согласился я, быстро облачаясь в тяжелое позвякивающее необходимое.
— Их покарали.
— Правильно, закон для того и закон. Если закон не выполняется, то это что угодно, только не закон. Закон — это то, что выполняется. Как бы вот. Да.
— А бойник ночью видел, как мы ходили в купальню. Уверена, что он доложит папринцию. А у того фантазия богатая. — Увидев, как я наматываю пращу, Зарина взволновалась: — Что с ногой?
— Как раз, чтобы ничего, — замысловато ответил я, поднимаясь.
Еще домыслов папринция не хватало.
Светало. На стене со мной оказались Глафира и Варвара. Мне определили место в середине окружавшей школу подковообразной стены, почти над кухней, недалеко от трубы. Я либо стоял на месте, тупо наблюдая за бесшумным и безлюдным лесом, либо прогуливался. В этом случае в конце пути меня встречала одна из учениц.
— Не выспалась? — Варвара сообщнически подмигнула. — Почему так быстро ушла? Было здорово.
Кто бы сомневался. Я просто пожал плечами. Типа, были причины.
— Елистрат в следующем заходе работал катером.
— Кем?!
Они здесь даже плавать не умеют. Откуда знают про катера?
Довольная произведенным эффектом Варвара объяснила:
— Катер — тот, кто за веревку разгоняет деревянную площадку, на которой пытается устоять другой человек. Мы с Аглаей катались по очереди.
— По траве?
— Разгоняет по траве, потом площадка скользит через купальню до другой стороны. Это сказочно! Еще мы заставили войников целовать нам ноги. Так щекотно! Но так здорово!
«Мы катались», «мы заставили…» Любопытно, Варвара понимает, что ее дело — сторона, что ей предписано пахать на подругу, как хлюпику-зубрилке на контрольной за хулигана?
— А что досталось тебе? — решил я вытащить на свет старательно обходимое.
— Неважно, — смутилась собеседница. — Главное, что было здорово.
— Ты ничего странного ночью не заметила?
— Нет. А что случилось?
— Просто спросил…ла.
Когда прошел в другую сторону, меня аналогично приветствовала Глафира:
— Не выспалась?
И тоже подмигнула. Лицо пылало довольным румянцем. Ходила она медленно, томно, словно всю ночь мешки ворочала и теперь, наконец, наслаждается долгожданным покоем.
— Почему для охраны стен не используется лук? — встречно осведомился я.
Даже странно. Казалось бы, самое логичное — обстреливать со стен, пока враг приближается. У местных — только копья. Я даже у… как их, рыкцарей, видел луки. У этих, на стенах, — нет.
— Лук? — не поняла Глафира. — Для чего?
— Для охраны. Стрелять в наступающего противника. Нанести ему максимальный урон еще до рукопашной.
— Стрелять из овоща? Имеешь в виду — кидаться? — Она глупо хихикнула.
— Нет, имею в виду лук со стрелами.
— Кхм. Зеленый лук? В бою? Не представляю.
Отвлек шум. Не снаружи. Две головы — моя и Глафиры — одновременно склонились вниз. Смешно отдуваясь, по лестнице к нам карабкалась Зарина. Ей было тяжко: одну руку занимала полная тарелка. Любой альпинист скажет: подъем без постоянных трех точек опоры смертельно опасен. Зарину опасности не пугали, а пугало, что залогодержатель помрет с голоду.
— Завтрак! — Ее глаза лучились счастьем.
Я поблагодарил повышенным аппетитом, с которым уничтожил принесенное мне с таким риском.
Глафире завтрак доставила тоже соседка по комнате, Феодора, но много позже. Расположившись прямо на полу, к тому времени я жадно чавкал и выскребал дно у придерживаемой левой рукой тарелки.
Две подружки поглядывали заговорщицки. Только сейчас дошло, что ночью меня завербовали. В чьи-то сторонники. Или противники. Против кого дружить будем?
Варвару кормила какая-то малявка — Аглая не соизволила лично позаботиться о напарнице.
Затем мы наблюдали, как внизу проходит обучение мечевому бою. Боевая форма отныне обязательна для всех до момента, пока не снимут угрозу.
Ученицы расположились полукругом, занятие вел войник Елистрат. Объясняя урок, он спокойно глядел в глаза каждой ученице. Кроме Аглаи. На нее не смотрел вовсе. Впрочем, она отвечала таким же равнодушием, но не специально состроенным, а настоящим.
— Удары мечом бывают, — вещал Елистрат, — прямые сверху и снизу, боковые справа налево и слева направо, и косые сверху справа влево вниз и наоборот, и то же с разных сторон снизу.
— Страшно звучит, — донесся голос Зарины. — Проще показать.
При этом ее взгляд все время прыгал вверх: как я там? Не упал? Не разбился? Мечом не порезался?
— Проще, — согласился Елистрат. — Представим тело врага разделенным прямым и косым крестом — это восемь направлений, по которым наносят удары. Удары делятся на обычные, когда клинок, кисть и плечо остаются в одной плоскости, и крученые, когда некоторые или все три движутся в разных плоскостях.
Меч в его руке показал все варианты. Девочки оживленно повторяли, только для Аглаи и Карины происходящее было неинтересным, для них это был давно пройденный этап. Их движения протекали с ленцой, нехотя, но учитель замечаний не делал.
— Врага допустимо обмануть, — учил Елистрат. — Можно прикинуться усталым, хрипло и шумно дышать, утомленно опустить оружие, ссутулиться… а затем яростно атаковать. Еще можно потрясти головой, притворившись оглушенным. Потоптаться на месте, дотронуться до как бы ушиба.
— Слышали уже, — вяло бросила Аглая.
— Не все, — оправдался Елистрат, но тему сменил. — Переходим к водному фехтованию.
Для себя я назвал упражнение аквафитнесом. В полной выкладке ученицы вошли в бассейн, присели и дальше отрабатывали удары при сопротивлении воды.