Все равно быть спасенным ценой чужих жизней было противно. Неоправданная жестокость. Хотя, принимая во внимание рыщущих в поисках пищи волков, то, наоборот, это милосердие. Но можно было донести раненых до дороги, благо, что недалеко, и там их кто-то мог подобрать.
Мое мнение никого не интересовало, местная жизнь шла по своим законам.
Общими усилиями рыкцари приподняли коня. Подхватив под мышки, я выволок Тому на свободу. У нас во избежание неприятностей отобрали все режущие предметы, забрали шлемы и расступились.
Удовлетворенный вождь пошевелил губами. Густобородый разбойник, стоявший с ним рядом, перевел:
— Напрас Молчаливый приветствует молодых царевен и интересуется их именами.
— Говорить через третьих лиц невежливо, — бросил я.
Напрас на мои слова никак не отреагировал, а густобородый зашипел:
— Привыкайте, что язык Напраса не во рту, а рядом. И может самостоятельно угостить хорошей затрещиной.
Напрас поморщился. «Язык» тут же извинился:
— Прошу простить. — Он продолжил переводить. — Никакого вреда вам здесь не причинят. Вы — гости и временные спутники нашего отряда.
— Где Малик? — раздались первые слова Томы.
Она лежала на боку, мышцы лица застыли в безмолвном вое, руки вцепились в ноги, которые иногда дергались от боли, отчего весь организм выгибало дугой.
— Сначала позвольте узнать, с кем мы разговариваем, — от имени вождя осведомился «язык». — Если вы не те, за кого вас приняли, ваше положение быстро и незавидно изменится.
Каштановая торчащая борода «языка» не мешала его лицу выдавать те эмоции, которых совсем не выказывал Напрас.
— Мы — Чапа и Тома, — громко сообщил я.
— Ангелы и царевны Варфоломеины? — уточнил «язык».
Выражение моего лица подтвердило информацию. Сам я не в восторге от неправомерного титула и новой фамилии, но обстоятельства выше моих хотелок.
Напрас удовлетворенно «заговорил»:
— Добро пожаловать в семью доблестных лесных рыкцарей, свободных людей, завоевавших свою свободу оружием. Мы примем вас как родных. Не будете иметь стеснения ни в чем, кроме маленького временного ограничения в свободе передвижения. Его бы тоже отменили, но только после разговора с одним человеком, который сейчас находится далеко. Просим следовать с нами, опасность преследования возрастает с каждой секундой.
От сердца отлегло, в личности упомянутого «одного человека» сомневаться не приходилось — даже не сумев прийти сам, наш друг нашел возможность разыскать нас и освободить чужими руками. Впрочем, рано радоваться, мы еще не свободны. Мы все еще у людей, которые едва не угробили нас своим «освобождением».
Душа все равно воспарила. Приключения подходят к концу. Выходит, скоро домой?
Глаза заволокло. Пришлось несколько раз моргнуть.
— Не могу идти! — вдруг с рыданием выкрикнула Тома.
— Что? — склонился я к ней.
Ее подбородок махнул в сторону ног:
— Не могу пошевелить. Очень больно.
— Костоправ! — крикнул «язык».
Один из рыкцарей обернулся. Большой и мощный, как стратегический бомбардировщик среди истребителей, громила приблизился к Томе. Словно медведь навис над поверженной ланью. Нет, лучше — как над Машей из одноименного мультика. Только платочек отсутствует, зато глаза — точь-в точь. Не глаза, а глазищи: жалобные, невероятные, с океаном страдания и омутом мольбы, в котором спрятались прилагавшиеся в комплекте чертики. Но спрятались хорошо. О них знал только я.
— Ноги, да? — сочувственно осведомился «медведь».
Ответ не требовался. Маленькая беззащитная Тома скулила, руки вцепилась в нижнюю чать тела, глаза закатились. Костправ сорвал и отбросил ее красивые поножи, стянул сапоги. Узловатые пальцы принялись прощупывать колени, ступни, голени. Тома вскрикивала, пыталась отпихнуть чужака руками, содрогалась от боли при некоторых надавливаниях. Меня придерживали, чтобы не бросился выручать. А броситься хотелось. В то же время я знал, что опытный человек определит: вывих там, ушиб или перелом. И какой перелом. И что делать дальше. Пусть костоправ, но специалист. Да хоть ветеринар, лишь бы помог. Но нельзя же так грубо!
Лицо специалиста поднялось и вынесло вердикт:
— Все цело. Обычный зашиб и растягушка ступней. Понятно, раз полтонны сверху навернуло. Даже повезло.
«Полтонны», — автоматически отметил мозг. Они считают тоннами. Нужно будет поговорить на эту тему.
— Пару дней не сможет ходить, — продолжил костоправ. — Еще пару проходит с опорой или с чужой помощью, через недельку восстановится.
Напрас отдал безмолвный приказ, несколько человек засуетились. Главаря понимали все, а «язык», оказывается, требовался только нам, посторонним. На изготовление носилок из копий и веток ушла минута, в четыре руки на них переложили Тому. Я собрал и понес снятые с нее вещи.
Двигались быстро. Иногда направление менялось. За мной приглядывали.
Я не нарывался. Шел, наблюдал, размышлял. Если Малик жив, а иное даже представить невозможно, то вскоре встретит нас, и все беды окончатся. Вместе мы спасем Шурика, возьмем папринция с его воздушным шаром… а, может быть, и шар не понадобится. До причала отсюда, как понимаю, не больше двух суток пути. От тамошних волков такой компанией всегда отобьемся. И — дом, компьютер, родители… Волки станут собаками, в школе перестанут учить молитвам и мечевому бою. Убийство перестанет быть единственным способом воспитания. Ради этого стоит потерпеть некоторое напряжение и явно не дружеское отношение части окружающих, заметное по лицам. Только быстрее бы увидеть Малика. Жаль, с Зариной не смогу попрощаться. Или еще успею?
Размечтался. Даже если успеть — вряд ли она обрадуется моему обществу после гибели брата и других родичей ради моего освобождения. Вообще, с моим появлением в ее жизни наступила черная полоса, Зарина потеряла почти всех, кроме матери. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо. Если б я мог чем-то помочь… Но не могу.
Как бы ни было тяжело на сердце, надо жить дальше. Авось, что-то придумаю дельное. Ведь лучшее неизбежно, если верить любимой многими примете «Все к лучшему».
Рыкцари чувствовали себя в лесу как дома, передвигались легко, невзирая на большое количество оружия и мешки с чем-то, пусть будет провизия, а не добыча, отобранная у безвинно загубленных душ. Не хотелось о таком думать. Тому несли, не меняясь: мужики — здоровые, она небольшая и легкая. Коней рыкцари не имели. В лесу это было преимуществом. Зато каждый нес за плечами гнук. Еще одно преимущество.
У меня имелись вопросы, но задать было некому. Сопровождающие больше напоминали конвоиров; ни симпатии, ни интереса они не выказывали. Спроси их что-нибудь, еще подумают, что же проще — ответить или прирезать, с такими-то рожами. Лучше не нарываться. До поры, до времени.
Редколесье несколько раз сменялось непролазной чащей, где прорубались с помощью оружия. Когда сквозь кроны виднелось солнце, оно постоянно гуляло в разных сторонах. Так сначала казалось. Затем я уловил систему. Постоянно меняя курс, рыкцари попеременно двигались на юг и запад. Самое смешное, что с Варфоломеей мы ехали именно туда, только севернее, через поля. Теперь шли лесом и в другой компании.
Вместо остановки на обед устроили «перекур»: прилегли на две минуты, погрызли сухомятку из мешков. Нам с Томой тоже перепало. Запив из озерца, лесной отряд двинулся дальше.
Цель перехода обнаружилась к вечеру. Еще одна срытая крепость — заросшие, едва видные в траве каменные полосы фундамента. Наше незаконное бандформирование человек в тридцать (интересно, почему по телевизуру так называли подобные шайки, ведь это подразумевало, что где-то имеются законные бандформирования) целенаправленно вдвигалось в лесок, образовавшийся вокруг одной из бывших башен. Там начались какие-то работы. Когда поднесли Тому и подвели меня, глазам открылся углублявшийся вход под землю. Ранее замаскированный и спрятанный под метровым слоем почвы, сейчас проход был почти расчищен, при нас убрали последнее. Со скрипом отворилась тяжелая дверь в бывшие крепостные подземелья. Как же ее не нашли те, кто сносил крепость?
А вот не нашли. Этим воспользовались рыкцари. Несколько человек осталось снаружи, остальные втянулись внутрь. Там оказалось достаточно высоко, чтобы пройти на ногах, и приемлемо по ширине для носилок.
Полыхнули отсветами зажженные факелы. Дойдя до зала с несколькими выходами, процессия остановилась.
— Размещайся! Скидай вещи! Костер! — радостно неслось со всех сторон.
Сухие дрова уже ждали; горя оптимизмом, они затрещали в костре, дымными душами улетая в лучшую жизнь. Ну, хоть кому-то хорошо. Даже завидно. Ничего, скоро и мы так же улетим.
Тому положили в глубине у глухой стены, мне приказали держаться рядом.
Через полчаса поплыл запах свежесвареной каши. Рыкцари сбились в кучу. Загремели деревянные миски и ложки. Не забыли и нас. С голоду я съел свое и половину Томиного: она поклевала совсем немножко, отказавшись от остального. Я не понимал. Если твое завтра неизвестно, а оно всегда неизвестно, нужно есть много, если есть, что есть. Это закон выживания.
Протерев посуду травой и сполоснув водой из принесенного горшка, все стали укладываться — прямо на пол, подстилая, что можно, от одежды до веток. Нам не дали ничего. Вот тебе и гостеприимство.
— Придвигайся ко мне, — сочувственно сказала Тома.
Она по-прежнему лежала на животе в бывших носилках, из которых вытащили копья.
— Спасибо, мне не холодно, — как истинный джентльмен отозвался я и растянулся на каменном полу рядом.
Веки устало прикрылись. Чужой разговор прорвал доселе крепкую оборону успокаивающихся мыслей, уже не скачущих ошпаренным зайцем по замкнутому пространству.
— Когда бросится, бей его клинком в грудь или под мышки передних лап, левее. Там сердце. Или в живот сбоку и снизу.
Тихими голосами рыкцари делились секретами боя.
— Прямой колющий в шею тоже хорош, — донеслось из другого угла.
— Не слушай его, Невданя, — раздалось с третьей стороны. — Если нож короткий, секи по морде во все стороны. Не любят они этого.