— А если в живот, то нож дальше сам потянется и вспорет доверху, — посоветовал грубый голос рядом со мной. — Волчье брюхо проскользит по острию и распадется на половинки.
Сказавший это неслышно приблизился и замер над Томой. Я словно учуял движение. Глаза открылись полностью: медленно водя головой, темный силуэт разглядывал девушку. Пришлось показать, что не сплю: я чуть приподнялся и посмотрел в упор. Силуэт растворился в ночном мраке. Костер давно догорел, а местная погода не требовала постоянного отопления, оттого в подземелье почти ничего не было видно.
— Если их мало и нападают с лаем, — последовало продолжение для некоего Невдани, — значит, они в своих силах не уверены.
— Борщич, а если ни ножа, ни меча?
— Голыми руками волка завалить сложно. Но можно. Но только человеку опытному.
— Откуда взяться опыту, коли не драться?
— Соображаешь. Слушай сюда. Если получится, бей ногой в брюхо или в пах, там мышцы плохо держат удар. Если повезет, будут разрывы.
— «Если повезет», — с грустью повторив, кто-то шумно вздохнул.
— Слабое место у них — позвоночник, — донеслось с другого края. — Волк просто не приспособлен к падениям на спину.
— Борщич, Миряй, не морочьте мальцу голову. — Это снова голос того, кто к нам только что подходил.
Опасный голос. Я невольно сдвинулся к Томе. Какая-никакая, а защита: если что, смогу хоть что-то. Ну, надеюсь, что смогу. Потому что прав невидимый оппонент Борщича и прочих: откуда взяться опыту, коли не драться?
— Волка бей прямым в нос, в переносицу или в затылок. Или пальцами в глаза. Или заткни ему ноздри. Главное — не бойся. Они это чуют.
Новая тень направилась к нам от прохода. По мере приближения она становилась все больше и больше, вот уже переросла размеры среднего человека…
Малик?!
Нет, фигура оказалась еще больше, просто великанской. Может, оттого, что смотрим снизу?
— Царевна Тома! — Знакомый голос костоправа сопроводили ищущие телодвижения, старавшиеся ни на кого не наступить. — Я сделал мазь. Натрись, полегчает. И заживет быстрее. Это не от зашиба, а от того, что мучает.
Его руки оставили у нас под носом выдолбленную деревяшку с чем-то невообразимо вонючим.
— Рискнешь? — шепнул я, едва «доктор» удалился.
— Все, что угодно! Хоть черта лысого, лишь бы боль прекратилась.
В отношении черта лысого хотелось пошутить про новую ипостась нашего отсутствующего спасителя. Я смолчал. Томе не до юмора.
— Они все чуют, — продолжал неизвестный знаток волков. — Даже мысли твои чуют. Вот и представь, как ломаешь ему лапы, крушишь ребра, душишь коленом, рвешь на части — зверь визжит, хочет вырваться… а кровища хлещет рекой, кости трещат… Волки прочтут твои мысли. Или увидят в глазах. Это будет твой шанс.
Тома долго возилась, стягивая штаны из-под доспешной юбки, затем зачерпнула ладонью из деревяшки и стала мазать. Все это самостоятельно, лежа лицом вниз. Но не навязываться же с помощью в столь щекотливом деле. Я лишь смотрел по сторонам, чтобы никто не приближался.
— И кричи, — продолжал учить неизвестный, — кричи что угодно, но кричи страшно. Беги навстречу с ужасным воплем. Даже если не уступит и прыгнет — увернись. Вдогонку врежь ему в пах или дай пинка под хвост. А лучше — вдарь по башке. Один раз промахнувшись, волк подумает, кидаться ли второй, и признает в тебе настоящего соперника. И если в тот момент ему нечего и некого защищать, он начнет защищать свою жизнь, то есть, выйдет из боя.
— Бли-и-ин… — с неописуемым чувством досады вышептала Тома.
— Что случилось? Жжет? Болит?
Она чуть не плакала.
— Липнет к штанам, — призналась стыдливо. — Не могу одеть.
— Пусть подсохнет, — посоветовал я. — Здесь темно, никто не увидит, даже я почти ничего не вижу.
Пришлось срочно прикусить язык. Тома криво усмехнулась:
— Скромняга ты наш. Боюсь, теперь придется увидеть. Я не скоро очухаюсь, а терпеть уже невозможно.
— Так болит?
— Дурак. — Она зарылась лицом в ладони.
Вот ведь чудо-юдо-рыба-кит. Я же сам едва терплю. Почему даже мысль не пришла, что Тома тоже человек?
Голос рядом упорно продолжал:
— Кто тут советовал руку в пасть совать?
— А что? — донеслось с другого боку. — Затолкнешь в глотку, он и не боец.
— Сам суй. Мелкий волчара руку поцарапает или порвет чуток, а крупный разгрызет. Там такие клычищи — копье перекусят. Лучше ослепи, набрось одежду на морду. И — лупи, лупи, лупи его по уязвимым местам.
— По каким именно? — тонко вопросил тот, что Невданя.
— Говорили же. В нос, по переносице, по затылку, в темечко за ушами. Если сможешь попасть — в солнечное сплетение. Еще ребра, копчик и суставы лап у них очень болезненны. Ломай лапу, прыгай со всей дури коленом в грудь или на ребра. Опрокинь. Лежачий волк — не противник. Если удастся запрокинуть голову волка назад — бей в основание черепа, ломай ему хребет.
Упершись лбом, Тома одним движением влезла в штаны. Латная юбка вернулась на место, соприкосновение с больными местами вызвало тихий вой.
У меня горели уши. Хорошо, что не видно.
— Ну… — протянул я, кроя свою недогадливость последними словами, — если как-то могу помочь…
— Можешь. Извини, я бы попросила кого-то другого, но некого.
Я бережно перевернул Тому на бок и подхватил на руки.
— Эй, царевны, а вы куда? — осведомился грубый голос соседа.
— На Кудыкину гору, — огрызнулся я.
— Нельзя!
— А ходить им под себя что ли? — ответили с другой стороны. — Отстань, Борзой. Лучше сопроводи, чтобы не потерялись.
Не лучшая компания, а что делать. Тома обхватила меня за шею, я понес ее в направлении, которое указал приблизившийся силуэт. Иногда навязанный нам спутник поддерживал и подправлял меня, причем хватал за такие места, что я проклял, что назначен царевной. Девушки, как вы живете в общении с такими типами?!
Впереди забрезжило.
— Стой! — скомандовал дозорный на выходе. — Куда?
— По нужде, — честно ответил я.
Силуэт позади растворился, едва увидел стража.
— Вот здесь и садитесь, — указал дозорный за ближайший куст, на всякий случай натягивая тетиву со стрелой.
Припомнились слова их ушедшего куда-то вождя: «Примем как родных». Хороши родственнички. Впрочем, чего это я напрягся, они же защищают нас от волков.
Обойдя куст, я застыл столбом.
— Надо, Чапа, — шепнула Тома.
Она смотрела жалобными глазами. Не просто жалобными, а такими…
Сначала пришлось положить ее на землю и помочь стянуть штаны, затем снова взять на руки спиной к груди, руками под колени, и осторожно с ней вместе присесть.
— Если б мы были маленькими, — искря от чудовищного напряжения, проговорила Тома, — я бы сказала: только не смейся. Но мы уже большие, правда?
— Большие, — серьезно признал я, проклиная свою взрослость.
Донеслось тихое журчанье. Наконец, ладони Томы легли на мои руки.
— Спасибо, Чапа.
— Обращайтесь, — глупо вылепил я.
Некогда пошлый ответ, бездумно слетевший с языка, на этот раз прозвучал по-иному. Мужественно и солидно. Ответственно. Тома благодарно кивнула. Стараясь не задеть больных мест, я опустил ее на землю и взялся за узел своих штанов:
— Раз пошла такая пьянка…
— …Режь последний огурец, — машинально завершила Тома старую присказку.
Еще бы. Столько праздников за одним столом провели.
Ее глаза с тревогой следили за моими действиями.
— Э-э…
— Мы ведь уже большие? Чтобы второй раз не ходить. — Отвернувшись, я устроил кустику маленький дождик.
Дозорный на той стороне не видел происходившего, только размыто-суетливые силуэты за кустами. Поэтому, когда мы вернулись — смущенные, довольные и странно посмеивавшиеся — без разговоров пропустил внутрь. Тома прижималась ко мне, обнимая за шею. Я гордо нес ее на руках.
Теперь только дождаться встречи с Маликом.
Финальная глава первой книги
Утро разбудило общим гамом, возней, ярким светом от входа. Костер рисовал над прогоревшими углями оранжевые узоры, сверху висел огромный котел. Не успела вода закипеть, снаружи докатился шум. Не опасный. Скорее радостный, долгожданный. Кто-то вошел.
Наконец-то. Я толкнул Тому в бок, лицо поневоле расплылось в улыбке. Рыкцари поднялись, приветствуя.
— Где они? — раздалось вместо ответного «здрасьте».
Голос был тонок, молод и чеканно звонок. Когда фигура приблизилась, моя улыбка уныло провисла.
Не Малик. Молодая женщина. Не Ива, много старше. Годов двадцати двух-двадцати трех. В изумительном доспехе, что превосходил наши с Томой как «Майбах» — старинного «Трабанта». Шлем — с защитной бармицей. Меч — кривой, но не как у Руслана Дарьина, а с заточкой изнутри, на манер древних греков. Не то копис, не то махайра, не знаю разницы, если она вообще есть. А еще существовала у кельтов некая фальката, выглядела так же. Александр Македонский в фильме таким мечом рубился. У моего папы есть непальский кукри, очень похож — тоже загнут внутрь, с удобной рукоятью. Только кукри — нож-топор, а махайра — меч. Для женщины — самое то, кисть меньше напрягается. И с коня рубить удобней.
Перед прибывшей лебезили, как в школе перед Аглаей.
В успокоенный улей мыслей пахнуло дымком: а с какого перепугу я взял, что нас должны привести к Малику?
По спине поползли холодные липкие капельки. Всплыли неудобные факты: Напрас Молчаливый с отрядом осаждал школу и требовал выдачи царевен. Сейчас он захватил двух…
Волосы зашевелились.
В нас видели девочек. Соратники Малика знали, что на пятьдесят процентов это не так. Значит…
Томин взор отчаянно заметался — она тоже догадалась. Малик не имеет отношения к нашему захвату, и новоприбывшая — не его доверенное лицо. Рыкцарям требовались царевны-заложницы, они их получили. И никаких Маликов. И тот «один человек», которого ждали — вот он, перед нами. Женского пола, невысокого роста, с подчеркнуто узкой талией, расходящейся в крепкие плечи вверх и в не менее крепкие бедра вниз. Гордая посадка головы. Взгляд — свинцовый, покровительственный. Осанке позавидует весь Президенский полк, вместе взятый.