– Женские неприятности.
– Тогда прячь, глянем потом.
Из-под ног сидевшего с рулевым веслом Никодима помощник снял подставочку и вынул из палубы несколько досок. Под ними оказалась пустота глубиной в пару ладоней – типичное второе дно для контрабанды. Во тьме виднелись спрятанные там мешки. Меня с Марианной впихнули в подпалубное пространство, сверху накрыли досками. Над лицами осталось по дырочке для дыхания.
Нет, я рано обрадовался, отверстия оказались технологическими, в них крепилась подставка. Когда ее водрузили на место, в дырки вошло по острому штырю, направленному мне и Марианне прямо в лоб. Если начнем рыпаться, мычать и подавать другие признаки жизни, кому-то на палубе достаточно наступить на скамеечку, и штыри пробьют черепа.
Я проиграл. Проиграл все: жизнь, надежду, мечту. Журавля в небе и синицу в руках. И не одну. А одну подвел, не сумев защитить. Какой же я мужчина после того, что случилось? Мужчины побеждают. Проигрывают много думающие о себе существа, которые относят себя к мужчинам исключительно из-за наличия ничем не подкрепленного самомнения и болтающихся штучек в штанах. Пусть даже в юбках. Или в одних рубахах, если учесть местную специфику. Передо мной встал выбор: погибнуть героем или жить побитым псом. Будь я один, второй вариант тоже имел бы право на существование, хотя бы теоретическое. В зависимости от. Никто не хочет умереть, особенно, если зря. Но я не один, в этом все дело.
Под кожу вполз ядовитый холодок страха. Тьма угнетала, давила, расплющивала. Не тьма – чернота. Абсолютная. Везде. Вокруг и в мыслях. Мир сузился до единственной мысли и превратился в ощущения. Только слух и осязание. Стук и шаги. Перекрикивание команды, тянувшей судно вдоль берега. Бок прижатой ко мне царевны. Болтанка от мелкого волнения у берега. Внутричерепное бичевание себя за нерасторопность.
Час. Как минимум. Час длиной в жизнь. И ценой в жизнь. Почему мы не ринулись под укрытие ветвей по первому слову старика?
Теперь просто ждать.
Прошел еще час. И еще одна жизнь.
– Пройдем ли досмотр? Все напряжены, надо бы отдохнуть, – просочился сквозь доски тихий голос помощника.
– Всегда проходили. Всем молчать, говорю только я.
После слов Никодима раздался жуткий скрип. С берега донеслись чужие голоса, борт легко ударился обо что-то мягкое, судно остановилось.
– Встать! – прилетел отчетливый приказ чужих.
В ответ – гневный выкрик Никодима:
– Я капитан. Делайте свое дело и проваливайте.
– Напоминаем, что невыполнение приказа приравнивается к сопротивлению.
Теперь я знаю, что чувствуют приговоренные, перед которыми забрезжила возможность помилования. Чернота мыслей схлынула, породив обычную ночь, после которой бывает утро. Второе дыхание. Второе рождение.
Марианна тоже вздрогнула, ее ноги теснее прижались к моим ногам. Наверху решалась наша судьба. Мы вслушивались. Каждый звук взметал и гасил надежды.
Хруст киля по донному песку.
Скрип досок над нами.
Поскребывание сапога Никодима о смертельную для нас скамейку.
Деревянный визг штыря об отверстие. Туда-сюда. На полсантиметра, в пределах зазора. Нам не вывернуться, вокруг – мешки. Плечо Марианны потерлось о мое плечо. Последняя земляничка Хрисанфии. Куда там какому-то поцелую до эмоциональной мощи случившегося касания.
Впрочем… Сейчас, с направленным в лоб острием, мне вдруг до смерти захотелось поцеловать Марианну.
Нет. Не Марианну. Совсем не Марианну.
– Всем сойти на берег!
– Нет такого закона! – Никодим, кажется, понял, что что-то пошло не так. Даже мы поняли. Интонация, в которой плескалось отчаянье, сказала больше слов.
– Есть возражения? – принеслось с берега.
– Иду. – Нога над нами пошатала скамейку.
Если наступит…
Ау, Вселенная: мысленная фраза «захотелось поцеловать до смерти» не была адекватным, четко сформулированным желанием! Ты слышишь?! Я утрировал! Я пошутил!
Только бы мне не пошутили в ответ.
Шаги переместились на край палубы. Моим выступившим на лбу потом можно было мыть палубу, и еще осталось бы на стирку и полоскание паруса. Сознание стало пунктирным, воспринимая жизнь рваными клочками.
Шум. Возмущение. Ругань. Через полжизни – новые шаги. Несколько человек. Стук дерева о дерево. Частый. Нескончаемый. Приближающийся. Простукивание палубы завершилось прямо над нами. Осторожное вытягивание скамейки…
Свет! В оба отверстия. Скосив глаза, я встретился со взглядом Марианны. Она плакала.
Доску, исполнявшую роль крышки гроба, вытянули вверх.
– Вот они где.
Над нами нависли несколько былинных богатырей в шишаках и пластинчатых доспехах – для качественных кольчуг нужно железо, а здесь, как и везде вокруг, процветал бронзовый век. Мечи – широкие, короткие, предназначенные рубить, а не колоть. Сапоги – высокие, вплоть до защитных наколенников. Щитов нет. Впрочем, не было их только у вытащивших нас из тесной щели. У тех, кто выстроился на берегу, было все: и щиты, и копья, и луки. Команду Никодима скрутили и уложили мордами в землю. У меня и Марианны вытащили кляпы.
– Где старик?
– Убит. – Отвечать взялся я, и быстро, поскольку Марианна тоже открыла рот. Я одернул ее за рубашку. Мы в мужском мире, пусть привыкает. – И мальчик убит.
– Их притопили прямо на стоянке, – все-таки влезла царевна. – Под камнями.
Один из стражей пнул сапогом по деревянной лавке и, как мне показалось, даже не заметил. Он смотрел на берег, на связанных. О чем он думал, читалось на лице.
– Они? – Рука в бронзовом наруче указала на никодимовцев.
Мы с Марианной синхронно кивнули.
– Донесение конязю уже отправили, – громко сообщил один из солдат.
Никодим доставил нас немного дальше страны башен, за поворот реки, в места, невидимые с земель Западной границы из-за неприступных гор. До противоположного берега, куда мы с Марианной стремились, отсюда рукой подать. Мы находились в самом узком месте реки, в стране башен известной как Большая вода. Челн стоял пришвартованным к каменистому отвесному берегу протоки с могучим течением. На другой стороне реки высилась неприступная скала, ее часть в середине обрушилась, и река оказалась частично перегороженной. Основная часть воды промыла себе путь под камнями, а для судоходства осталась бурливая протока с порогами. Здесь, на излучине, где река плавно изгибалась между неприступной каменной громадой по той стороне и предгорными холмами по этой, располагалась застава – пограничная или таможенная, или одно в другом. На холме скалилась щербинками бойниц бревенчатая крепость, ее стены охраняли часовые. Незамеченными вдоль берега не пройти. Чтобы сплавиться с Марианной вниз по течению к оставленному лагерю на Западной границе, я должен был привести ее примерно сюда. Прямо в руки стражей реки. Получается, что, похитив нас, Никодим спас от смерти? Солдаты из возможных врагов превратились в спасителей. Бывает же.
Но благодарности к захватчикам я не испытывал. Душа ликовала, когда их, одного за другим, под конвоем повели по холму вверх, в крепость. За высокой стеной виднелись верхушки строений. Снаружи на стене висели привязанные бочки, скорее всего с чем-то горючим внутри. Отвязать – и покатятся прямиком на протоку, если кто-то рискнет прорваться с боем. А если ниже по реке стоит еще одна такая же крепостенка, то середину можно считать внутренним морем. Никто не пройдет без спроса.
Нас развязали и по деревянному настилу свели на берег. Вода с ревом мчалась сквозь узкий проход между каменных стен, судно удерживалось на месте только канатами. Его оттащили немного назад, чтобы не мешать спускавшемуся по течению новому кораблю. Часть стражников заняла место для встречи следующих гостей, остальные сначала простучали каждую доску челна и вскрыли каждый мешок, затем повели меня и Марианну вверх по склону холма вслед за никодимовцами.
За открытыми настежь воротами крепости глазам открылось нечто вроде внутренностей однажды посещенного со школьной экскурсией Раифовского монастыря, единственного в мире, как мне сказали, обиталища молчаливых лягушек. Возможно, в других монастырях так же, не знаю, я был только в одном. Разница в том, что здесь, в крепости, все строения были деревянными и размером поменьше.
Сопровождавшие меня и Марианну воины передали нас стражу у ворот, вскочили на коней и умчались куда-то, пришпоривая четвероногий транспорт и подгоняя его задорными криками.
– Я – Вешняк, – сообщил рослый плотный страж с искренней улыбкой до ушей.
От него, большого и жизнерадостного, исходило спокойствие, о котором мы так долго мечтали. Чувствовалось, как моя спутница тает под участливым, почти отеческим взглядом.
Теперь Вешняк ждал, чтобы назвались мы.
Резко отстраненная царевна вскинула на меня гневный взор, в ответ ей прилетел щипок в мягкое место. Говорить и решать за женщину должен мужчина.
– Марьяна и Ва… ня. – В последний момент я передумал с именем. Во избежание.
А спутнице пора бы уже понимать, где мы находимся, и держать рот закрытым, когда мужчины разговаривают. И не расслабляться. Рано еще. Если вообще когда-то не рано.
– Полюбовнички?
Судя по тону, Вешняк не имел ничего против, его глаза смеялись – по-доброму. Наверное, слово «полюбовнички» здесь передает смысл, не имея обидного оттенка, но мы с царевной покрылись краской.
– Брат и сестра, – глухо сообщил я.
– Не похожи. Ну, мое дело вас принять и разместить, а родственники вы или еще нет, покажет время. Пойдемте. – Вешняк двинулся в сторону соседнего домишки, откуда чудесно пахло. – Издалека?
Вместо ответа у меня вырвался горестный вздох. Издалека, и даже не представить насколько. Это в отношении меня, а насчет царевны и ее титула тоже помолчим, и тоже во избежание.
– Покормите мальцов, – громко распорядился Вешняк.
Помещение оказалось столовой. Страж усадил нас на скамью около длинного стола и вышел наружу. Донесся шепот Марианны:
– Почему не говоришь, что мы с той стороны? Здесь хорошие люди. Нас переправят через Большую воду, и все кончится.