Глава 3
Отца с сестренкой мы так и не дождались. Ужин превратился в мрачный перекус и прошел в молчании. Спать меня и царевну определили на полати – те самые антресоли над головами, взбираться на которые следовало по прибитым к стене лесенкам в обеих комнатах. Внутри нас ждали соломенный матрас во всю длину и подушки с простынями. С обеих сторон можно закрыться занавесками. Урюпка переоделся в ночную рубашку, покроем не отличавшуюся от дневной, всю в заплатках, перешитую из какой-то старой вещи. Мы с Марианной остались в своей одежде, выполнявшей у нас роль как дневных рубашек, так и ночных, и даже парадных, поскольку выбора не было. Люба ушла ночевать в заднюю комнату, представлявшую из себя нечто вроде женской половины – там спят и там же хозяйствуют. Я и Марианна в сопровождении Урюпки влезли на полати, где в лежачем положении комфортно разместились бы несколько взрослых. Усталость мигом взяла свое, но через некоторое время кто-то подергал меня за ступню:
– Вань, сопроводи, – донесся голос Любы.
– Куда? – не понял я.
Здесь тоже страшно ходить по ночам?!
Рядом поднялось сонное лицо Марианны:
– И меня.
Стоявшая в ногах Люба удивилась.
– В уборную и так сходишь, она во дворе, а мне надо в кузницу. Отца и Феньки до сих пор нет.
Урюпка, спавший по другую сторону от меня, даже ухом не повел, хотя на секунду явно проснулся. Дело его не касалось, и он снова уснул.
Оправив одежду, я спрыгнул с полатей в переднюю, в сторону которой мы все лежали головами. Люба, все в той же одежде, ничуть не примятой (не ложилась?), вдела ноги в кожаные шлепки и вышла за дверь.
– Может взять что-то для защиты? – Я поспешил следом.
Обувью меня еще не оделили, пришлось отправиться босиком. Не брать же чужое, если не предлагают.
– Ничего не нужно, здесь не страшно, – откликнулась Люба.
Тогда зачем сопровождать? – возник у меня вопрос, но я его не задал. Закон выживания: приглядывайся, делай как все и не задавай глупых вопросов.
Голову Любы покрывал платок, лицо едва выглядывало из-под нависшей ткани. Выйдя за калитку, мы двинулись к кузнице прежней тропкой. Ночь в деревне оказалась убийственно тихой, света едва хватало, чтобы разглядеть, куда ступали ноги.
– А можно мне с вами? – пронзило сзади тишину.
Нас догоняла Марианна.
– Никогда так больше не делай! – Люба впервые показала норов. Ее пухлые кулачки сжались, но гнев в глазах перемежался страхом. – Так нельзя, неужели не понимаешь?
– Почему мне нельзя с вами? – Настырная царевна прилипла ко мне, как банный лист, схватив ладонью под локоть. Теперь если оторвать, то только с рукой. – Мы с Чапой… с Ваней всегда вместе!
Меня разобрало любопытство: ей стало скучно, боится остаться одна или… ревнует?
Люба подозрительно сощурилась:
– С Чапой?
– Я так брата прозвала.
– А он тебя?
– Липучкой, – с самой благожелательной улыбочкой сообщил я.
Мне в зад прилетел пинок, но мимикой Марианна ничего не выразила. Истинная царевна. К тому же – липучка и есть.
– Если бы тебя увидели бегущую одну… – Люба даже в ночи побелела.
Мы прониклись.
– Кто? – спросил я осторожно.
– Папы.
– Четверодители?! – Марианна изумленно пихнула меня в бок: дескать, и здесь, пусть с первого взгляда и не похоже.
– Кто? – Люба никогда не слыхала такого слова.
– Что грозило Липучке? – перебил я, отвлекая.
– Искупление, как же вы не понимаете!
Где-то хрустнуло, я резко оглянулся. Послышалось?
Люба испуганно потащила всех вперед.
Немира с Фенькой мы увидели по дороге: ноги у кузнеца подламывались, он едва ковылял, останавливаясь каждые пару метров, а сил мелкой помощницы для поддержки не хватало. Подбежавшая Люба подхватила отца с одной стороны, я отстранил Феньку и взялся с другой. Но идти было уже некуда.
– Что воякам не нажаловался – молодец, – хрипло произнес один из двух перегородивших нам путь мужчин.
Еще два силуэта проявились из тьмы по бокам, и один сзади. Все – мужчины, плотные, даже, я бы сказал, полные. Внушительные. Троих можно прямо назвать толстыми. Каждый закутан в нечто обвисающее, темное, как в простыни. С головой. Этакая смесь римского хитона и накидки с капюшоном. Из-под ткани виднелись длинные ножны. Мечи. Но не наголо. Уже хорошо.
Одежда говорившего с нами отличалась от прочих. При дневном свете похожая на дорогой плащ накидка, под которой могли скрываться доспехи, скорее всего, оказалась бы красной или оранжевой. Голову покрывал не капюшон, а нечто вроде казацкой папахи со свисавшим назад клобуком, только светлая меховая часть была низкой, отчего головной убор больше напоминал отороченный мехом остроконечный колпак мага, сделанный из мягкой ткани и завалившийся назад. Лицо с мясистым носом, свисавшими щеками и маленькими глазками напоминало бульдожье, если бульдоги бывают чернобородыми.
– Конязю о наших беседах, как понимаешь, тоже знать не следует. – Говоривший приблизился. Собственно, приблизились все четверо. – Твой предыдущий ответ огорчил нас. Соболезнуем потере близких, но, чтобы тебе думалось лучше, мы заберем оставшуюся мелкоту. Когда сможешь ходить и работать – знаешь, что надо сделать.
Дальше повторилась вчерашняя история: кляпы, путы, легкое перекидывание стреноженных тел через плечо… Последнее – за исключением толстенькой Любы. Ее просто обхватили и удерживали. Немира никто не тронул, его только пнули в вывернутые суставы и оставили на дороге. Меня, Марианну, Феньку и Любу потащили в ночь.
Не очень приятно бултыхаться на чьем-то плече. Хорошо, что оно не тощее, моему животу было на что опереться. А глаза нам не завязали. То ли ничего не боялись, то ли…
Плохой знак.
Долгий путь по полям и лесам вывел к поселку нищих с другой стороны от деревни Немира, где мы вчера проезжали. Или мы проезжали около другого такого же поселка. Ночью не разберешь. Большинство обитателей спало, где-то кричали младенцы, кто-то ругался. Целью нашего путешествия оказалось одно из хлипких, но для окружающей нищеты довольно внушительных жилищ размером примерно два на шесть метров. Оно больше походило на длинный амбар. Нас сгрузили внутри в дальнем конце.
– Не кричать, если жить хотите, – объяснили нам правила поведения. – Попытаетесь привлечь внимание или убежать, сделаете себе хуже. Усвойте главное: вы тут не нужны никому.
Окошками в постройке, сложенной из необработанных стволов молодняка, служили узкие промежутки, через которые проникал свет. Стены выглядели достаточно крепкими, ударом плеча не проломить. Потолок в том виде, как мы его обычно понимаем, в прямоугольной клети отсутствовал, от стены к стене через равные промежутки пролегали голые поперечные балки, над которыми вознеслась крытая соломой двускатная крыша. Пол был земляным, его застилал примятый слой жухлой травы, похожей на прошлогоднее сено, на котором валялись, как минимум, кони, потому что слон, первым пришедши на ум, здесь не поместился бы. Помещение действительно напоминало маленькую конюшню или хлев для свиней и другой живности. В нашем случае живностью были мы.
– Кормить-поить будем нормально. Посидите тут несколько деньков и отправитесь домой, срок зависит от вашего отца. Скоро узнаете, насколько он вас любит. – Командовавший нашим похищением толстяк обернулся к сподвижникам. – Зимун остается за старшего. С гостями обращаться бережно, силу стараться не применять. – Перехватив взгляд одного из помощников, толстяк озлился: – Еще раз для непонятливых: девчонок не трогать!
– А если они нас? – всхохотнул самый хилый из похитителей, при том, что совсем не хилый.
Бульдожья морда толстяка укоризненно покачалась из стороны в сторону:
– Если Немир условие выполнит, неприятности мне ни к чему.
– А если неприятности будут от них? – В нашу сторону поднялась рука другого похитителя, тоже толстого, но не настолько. – Тогда – убивать и прочее?
Прозвучало шутливо, но с намеком, что в каждой шутке есть доля шутки. Ответная улыбочка главного толстяка предназначалась нам и в жидком виде прожгла бы корпус броненосца:
– Неприятностей не будет, правда, детки?
Предыдущая полушутливая фраза на юмористический лад не настроила, и мы дружно кивнули.
Перекормленный бульдог продолжил распоряжаться:
– Смотреть в оба, спать по одному. Еды и воды хватит на три дня, потом я вернусь. Но, думаю, кузнец не станет артачиться и придет за любимыми детками раньше. Всем удачи.
Вместе с одним сопровождающим главарь удалился. Рослый плотный Зимун обнажил меч и прикрыл единственную дверь в противоположном от нас конце вытянутого помещения, двое других вынули у нас кляпы и развязали веревки на ногах. Я прикидывал способы побега. Основных виделось два: прорыв через дверь, что безумно опасно, и постепенный подкоп, что не менее опасно из-за легкости обнаружения и, плюс ко всему, долго. Еще можно подпрыгнуть, ухватиться за балку и пробить ногами соломенную крышу, но это не вариант, ведь понадобится пара секунд времени, за которые один человек с оружием успокоит всех. Совсем успокоит.
У Любы связаны были только руки, ее первой полностью освободили от пут и взялись за ее пончообразную одежду. Она отшатнулась:
– Нет!
От жуткой пощечины ее лицо дернулось, как на сломавшемся манекене, и двое дюжих ребят быстро раздели ее.
Женщины – товар, как выразился Никодим на челне, и для похитителей, ставших надсмотрщиками, ничего особенного не происходило, они просто делали свою работу. Запрет «девчонок не трогать», по большому счету, выполнялся, в остальном торжествовало право сильного: в опасные будни внесена нотка удовольствия, какое-никакое, а развлечение. Пока один, пряча в бороде ухмылку, заботливо сворачивал снятое с Любы, второй следил за ее неуклюжими попытками прикрыться. А для нее происходящее было величайшим позором. Губы дрожали и безмолвно молили, побелевшее лицо не понимало, как прежде непредставимое стало возможным. Взгляд метался. Глаза блестели собравшейся влагой, и удерживал ее только страх. После такого многие вешаются или бросаются в реку. Под многими подразумеваются люди с традиционными нравственными убеждениями. Большинство моих прежних одноклассниц, я уверен, следовали бы западному девизу «спасаем свои задницы любой ценой!» Цена действительно могла быть любая, а они отряхнулись бы и отправились по своим делам, жале