Царевна молча смотрела на стражников.
– Выбирай, – почему-то просипел Зимун, до сих пор на голос не жаловавшийся.
– Я не слышала подтверждения.
– Пусть оставляет, – вторично не совладав с голосом, прохрипел Зимун.
В ожидании дальнейшего он поднялся вровень с остальными. Три горящих суровых взгляда сошлись на лежавшей в сене Марианне.
Она хмыкнула:
– Хорошо. Я сдержу свое слово, а вы свое.
Царевна повернулась ко мне, склонилась, и моих губ коснулся влажный пожар.
Я, как бы это сказать точнее… ну, пусть будет – обалдел. Ошизел. Опупел. Офонарел. И еще много столь же нелитературных, но очень точно передающих нужный смысл глаголов, начинавшихся на «о» и заканчивавшихся на «ел».
Ожидалось все что угодно, только не то, что произошло.
– Ты сказала – одного из нас, – после секундного шока вымолвил Мураш.
Зимун заржал как сивый мерин.
Кубарь, только теперь осознававший всю глубину вероломства, сурово напомнил:
– Она сказала: одного из присутствующих здесь воинов.
– Он, – губы Марианны нехотя оторвались от меня, – настоящий воин. Не верите – дайте ему меч.
Зимун вновь стал серьезным, хрип из голоса пропал:
– Воином человека делает не оружие. Согласится твой братец сойтись с одним из нас врукопашную? Если положит на лопатки – признаем, что да, воин, и мы слово сдержим, а если проиграет – за попытку обмана поцелуешь каждого. Идет?
Выдумка, казавшаяся коварно-правильной и хитрой, завела не туда. Опередив начало откатных маневров Марианны, я резко поднялся:
– Идет.
– С кем хочешь драться? – Зимун похрустел костяшками пальцев, с силой уперев сначала правый кулак в левую ладонь, а затем левый в правую. – Думай: Кубарь массивнее, Мураш проворнее. На меня лучше не гляди, недорослик, если жизнь дорога. Но выбор за тобой.
– Выбираю тебя.
Главное правило драки: если она неизбежна, бейся с самым главным. Или самым сильным, если непонятно, кто главный. И бей первым. Это единственный шанс на победу. Заречная «молитва бойца» правильна в каждом слове.
Зимун хмыкнул и почесал нос.
– Начало хорошее. Что ж, на воина он и вправду похож. Драться будем завтра и не здесь, иначе разнесем халабуду вдребезги. Сейчас всем спать. А ты, милашка, – Зимун глянул на притихшую Марианну, – готовься. Я о-очень долго целую. – Он расплылся в улыбке. – Но зато о-очень сладко…
Глава 4
Не спалось. Рядом ворочалась бедовая напарница по приключениям. Дальше, за ней, скорее всего, тоже не спали.
Царевна легонько толкнула Любу и Феньку и указала на расположившуюся у дверей стражу:
– Кто они?
Сестры пожали плечами. Отец с детьми секретами не делился.
– В поселке есть представители власти? – так же шепотом спросила Марианна.
– Когда буча начинается, тогда приезжают, а так нет.
Плохо. Я понял ход мыслей, сам тоже перебирал варианты: поднять шум, привлечь внимание хотя бы соседей, а лучше – каких-нибудь местных полицейских или как они тут называются. Похищение детей ни в какие времена не приветствовалось. В моей стране таких беспредельщиков в тюрьмах свои же «опускали» – криминалитет примерял ситуацию на себя, и никто не хотел, чтобы нечто похожее случилось с его детьми. Человек, который воюет с детьми – даже для прожженных моральных уродов не человек. А собаке, как известно, собачья смерть. Или жизнь.
Здесь царили другие порядки, всем на всех было плевать.
Будем думать дальше.
Стражам нас трогать запретили, мы – заложники, и если Немир пойдет на какую-то сделку, мы должны быть отпущены в целости и сохранности. Получалось, что нужно сидеть и не пикать? Если хотим вернуться к Немиру – да. Но у нас с царевной, вообще-то, другая цель.
– Странно, что вы не знаете о таких поселках, – удивились сестры. – Вы с Ваней – убегайцы от дикой империи?
Сказанное прозвучало как утверждение и ответа не требовало. Тем более, что сразу последовало продолжение:
– Всей семьей жили бы сейчас в таком же лагере, и – никакого просвета впереди. Пробиваются считанные единицы, если ремесло нужное или кто умеет что-нибудь этакое, чего другие не умеют. У вас отец кто был?
– Воин, – втиснул я, пока Марианна не брякнула лишнего.
Люба удивилась:
– Почему же он бежал?
– Ранили, – придумал я. – Смертельно. А ваша мама где?
– Пошла с десятиной и не вернулась. – Люба вздохнула, крепче прижав к себе сестренку. – Поэтому отец их так не любит.
– Кого? – не понял я.
– Пап. Толстяк, который ими командовал, – Люба указала глазами на прислушивавшихся стражей, – скорее всего, из пап, а эти – из спасизадов. Извините, но у нас всех убегайцев так называют, потому что вместо борьбы с врагом спасают собственный…
Кубарю надоело наше шушуканье:
– Сказали же: спать!
В наступившей тишине я попробовал на твердость землю под стеной. Кроме как запачкать руки, не удалось ничего, хотя на пальцах от усилий едва не треснули ногти. Дом стоял на целине: проросшая травяными корнями земля копанию руками не поддавалась, для подкопа нужны инструменты или много времени. И много сил. Значит, надо поспать. Тем более, что завтра мне драться с Зимуном.
Никогда бы не подумал, что с подобной мыслью можно уснуть. Можно.
Легкое прикосновение вырвало из забытья.
– А если мне повторить подвиг Варвары? – втек в ухо едва различимый шепот Марианны.
Понимание пришло не сразу. Когда все-таки вползло и ядовито укусило, я вспылил:
– «Подвиг»?!
У царевны на те события имелось собственное мнение, оно соответствовало устоявшимся с детства понятиям:
– Она заигрывала с главарем рыкцарей и убила его, это помогло вам справиться с остальными.
Вот, оказывается, что нам тогда помогло. Версии Дарьиной дочки о вызволении учениц из плена в правдоподобии не откажешь. Одна закавыка: «подвиг» – полная дурь. Заигрывание едва не привело к непоправимой трагедии, последствия коснулись бы всех, просто мы с Томой и Юлианом, к счастью, подоспели вовремя. Но чтобы объяснить тонкости ситуации решившейся на самопожертвование девице, потребовалась бы уйма времени. И нервов. Я ограничился кратким:
– Не вздумай.
– Ты не победишь Зимуна.
– Как знать.
Из-за спины царевны на меня стыдливо глянула Люба. Она что-то шепнула в ухо Марианне, та сразу передала мне:
– Спроси, как быть с естественной нуждой.
– Вам надо, вы и…
– Они мужики, и ты тоже. Тебе сподручнее.
Спорить я не стал, наоборот, порадовался: учится наша иноменталитетная гостья жить в мужском мире.
– А куда тут… если очень хочется? – громко спросил я.
– Очень? – недовольно скривился спрятанный в бороде рот стоявшего на часах… нет, в нашем случае – сидевшего Кубаря. Он ткнул под бок прикорнувшего Мураша: – Нужно вывести.
Мураш с громким хрустом потянулся, почти достав руками до обеих стенок, и кивнул на дверь:
– Пошли. По очереди.
Напросился – делай, и я двинулся первым. При подходе к дверям мне заломили руку за спину, а бок ощутил близость острого клинка:
– Не вздумай бежать, «воин». Здоровье сестер зависит от твоего благоразумия.
Уборной оказалась стоявшая неподалеку от хибары загородка: три стеночки высотой по пояс, криво выставленные буквой П, и загаженная ямка посередине. Четвертая стенка отсутствовала со стороны двери в строение, где нас держали, что говорило о принадлежности туалета. Здесь отгораживались от чужих. Заборов между жилищами в поселке не существовало, поэтому около другого жилья имелись такие же загородочки, либо ничего не было. Один из таких безтуалетных хозяев справлял нужду метрах в сорока от нас. Это был мужчина, одетый в непонятное рванье, выброшенное другими по простой причине, что на одежду оно больше не походило. Он молча отвернулся, закончил дело в траву перед своей лачугой, больше напоминавшей шалаш, и равнодушно скрылся внутри. То, что меня вели с заломленной рукой и угрожали оружием, он рассмотрел прекрасно, но чужая жизнь его не интересовала. Поведение соседа многое сказало мне как о людях, обитавших в поселке.
– Руку не отпустите? – спросил я, становясь над дырой.
– Тебе по-большому?
– Нет.
– Одной хватит.
Невесело придется девочкам.
После меня в недалекий поход отправилась Марианна.
– Потом скажешь, как там. – Люба съежилась и еще сильнее зарылась в сено, когда преграда между ней и мной ушла с Мурашом.
Жалко Любу. Чуть не плачет, но держится. За отца переживает. И за сестренку. Не будь здесь Феньки, неизвестно, на что решилась бы Люба. События повернулись таким боком, что могли толкнуть на самое страшное. И, что обидно, абсолютно бесполезное. Сделав что-то с собой, Люба не нанесла бы противнику никакого вреда. С моей точки зрения, если тебя довели до края, то, шагая в пропасть, захвати с собой виновного в твоих бедах. «Помирать, так с музыкой», гласит народная мудрость. А народная она, потому что подтверждалась на протяжении веков. Не зря же лишение себя жизни считается за тяжкий грех всеми религиями, а подвиги, скажем, Гастелло и Матросова никому не придет в голову записать в указанную категорию. Народная мудрость права, и если помирать, то с музыкой, тогда и жизнь, и смерть обретают смысл.
И, как говорит заречная заповедь, «Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину». Лайк. Тьфу, аминь. Да будет так.
Фенька тоже не спала в ожидании очереди. Мелкая по сравнению с сестрой, она потерялась под служившей одеялом охапкой травы, тогда как пышной Любе почти весь окрестный силос потребовался только чтобы прикрыть основное.
С царевной страж обращался нежнее. Надежда на завтрашний поцелуй? Руку он сначала вежливо попросил, затем столь же галантно заломил – не согнув Марианну в три погибели, а позволив идти ровно. Она оценила и одарила Мураша кивком. Возможно, в благодарности участвовали также чувственная улыбка или многообещающий взгляд. Сзади не видно. Но толстый Кубарь ревниво поморщился. После того как дверь за ушедшими закрылась, он некоторое время злобно глядел на нас, оставшихся. Через пару минут вместе с его злобой вырос