Зимун хмыкнул:
– Все, что ты сказал, и так понятно: Кубарь с Мурашом мертвы, а вы здесь. Скажите мне другое. Что при нашей сделке я получу от вас?
Люба поежилась:
– Ваня, пусть себе, не надо. Мы потерпим. Не проси его ни о чем.
Подтекст, шитый белыми нитками, был понятен даже врагу: не буди лихо, пока тихо, а то хуже будет. Зимун ухмыльнулся:
– Давай, пышка, станцуй, и отхожее место в твоем полном, хе-хе, распоряжении.
– Я станцую, – громко сказала Марианна.
Что-то неправильное в ее глазах прочел не только я.
– Тебя вообще нужно на цепь посадить, чтобы на улицах безопасней стало. – Зимун задумчиво постучал клинком по ладони. – Вижу, вы договороспособные. Сделаем так. Парень остается с мечом у горла, девки удобряют окрестности, только дайте слово, что больше никаких фокусов – ни побегов, ни попыток выяснить скорость моей реакции.
Мы все переглянулись. Слово, данное даже преступнику, обяжет, но…
А что делать? Других приемлемых вариантов нет.
– Даю, – первым сказал я.
Марианна, Люба и Фенька облегченно выдохнули и присоединились. Зимун разрешил царевне одеться в сарафан, чтобы соседи не пялились, привязал девчонок спинами друг к дружке и вытолкнул всех троих за дверь, через которую их треугольник едва протиснулся.
– Наглая уж больно хороша, – со странным дружелюбием поделился со мной Зимун.
Подельники лежат мертвые, а ему поговорить о бабах охота. Ну-ну.
Я не стал спорить.
– Хороша.
Слово за слово, авось получится что-то выведать.
– Отдаст ее Немир за меня, если денег раздобуду?
– Нет.
– Мне тоже так кажется. А толстую?
– Ты убегаец?
Дружелюбие исчезло.
– Меньше знаешь – крепче спишь.
– Я просто предполагаю, а не выпытываю. За спасизада он никого не отдаст.
Любу никто не выбрал на таинственной суете, и если Зимуну даже она кажется недостижимой мечтой, то он не ровня кузнецу. Немир – простой деревенский житель, не голубых кровей, никаких привилегий у него нет, что приводит к выводу: Зимун – убегаец, он житель этого или другого такого же лагеря беженцев, и подданные конязя родниться с ними не хотят.
На обратном пути шестиногая конструкция все-таки застряла в двери. Одной рукой подавившийся от смеха Зимун втащил девчонок, вызвав треск дерева и тканей, второй рукой он держал меч над головой – на всякий случай. Люба причитала, Фенька хныкала, царевна злилась.
Зимун вновь привязал девочек к балке.
– Как сходилось, удачно? – ухмыльнулся он. – Удалось договориться, чтобы присесть одновременно? Я думал, завалитесь.
– Не завалились, – сквозь зубы выдавила Марианна, к чему-то прислушиваясь.
Надо же, раньше меня услыхала. Кони. У спасизадов коней не было.
– Здесь! – раздался возглас неподалеку.
Зимун мгновенно все понял, он подхватил Феньку, как самую легкую, и с клинком у горла девчонки распахнул дверь:
– Еще шаг, и ее тень будет приходить к вам еженощно!
– Отпусти девочку, если жизнь дорога, – ответил ему строгий мужской голос. Снаружи фыркали кони и лязгал металл. – Отпустите всех, а сами уходите, нам нужны только дети.
– Если кто-то пошевелится… – Зимун вышел вместе с Фенькой, и когда его фигура исчезла из дверного проема, мне в глаза ударил яркий свет.
Глава 7
Через минуту три воина в облачении былинных богатырей сняли нас с балки. Похититель исчез, зато Фенька радостно прыгала вокруг спасителей, стараясь обнять каждого, кто не успел отвернуться и сделать вид, что занят. Я, Марианна и Люба вышли наружу. Немир едва держался в седле, он с коня ласково обнял Любу и хмуро посмотрел на нас:
– Все нормально? Живы-здоровы?
Я кивнул. Мой не блещущий многословием ответ устроил кузнеца. Люба взобралась к нему на коня и перехватила поводья. Меня с царевной и Феньку распределили на закорки оставшимся всадникам. Трупа Зимуна в пределах видимости я не видел, звуков боя не слышал. Значит, ему дали уйти в обмен на наши жизни. Меня такой бартер устраивал.
До деревни оказалось недалеко. Мы распрощались с помогавшими воинами, кузнеца под руки сопроводили в дом, где он упал без сил на длинную лавку в передней части. Девчонки помогли ему разуться и продолжили хлопотать вокруг него, а меня и царевну ждал сюрприз: помимо Урюпки в комнате присутствовали еще двое. Первый – крепкий юнец с нарочито расхлябанными движениями, жестким взглядом и ежиком волос на крупной лобастой голове. Парень был ненамного младше меня, в обычном подростковом балахончике, таком же, как на мне. Лицо с каким-то хищным голодно-дерзким выражением кривилось показной улыбкой, приплюснутый нос с широкими дырками ноздрей шмыгал, руки по-взрослому лежали скрещенными на груди.
– Это Постник.
В ответ на представление сестер парнишка сдержанно кивнул мне и царевне.
– А это…
– Знакомы, – раздалось девичьим голосом.
Вторым новым человеком в доме оказался человек для нас не новый. Елка. Та девчонка, встреченная нами в лесу вместе с подружкой. Ее рука привычно забросила за уши волосы, обрезанные по плечи, взгляд смеялся. В отличие от старшей сестры, Елку распирало изнутри только местами. В глаза сразу бросались плотные загорелые ноги, торчащие из-под кружавчато-расписного балахона, слегка икс-образные, формой еще больше подчеркивающие округлость широких бедер. Блестели гладкие овалы икр. По любому поводу энергично взвивались вверх пухлые ручки. Кузнец Немир не таков. Склонность к живости и полноте детям, скорее всего, досталась от матери, но она, как я помнил из разговоров, погибла.
– Привет, лесные проказники. – Елка, с хитрецой подмигнула и затараторила: – Мы с Постником только сегодня с отработки вернулись. Вот уж не думала, что станем родственниками. Между прочим, стоимость этих платьев, – двумя пальцами она приподняла подол Марианны, и той пришлось резко одернуть, – которые вы у Огняны и ее подружек утащили, поделили на всех нас и обещали взыскать. Правда, потом пришло известие, что некие спасшиеся от ушкурников сироты странным образом обзавелись одеждой. Счет переписали на их будущих покровителей, что для нашей семьи было бы еще хуже, если бы потом не сказали, что конязь всех простил и взял расход на себя.
Я отметил название одежды, чтобы в будущем не попасть впросак. Итак, детское платье здесь так и называлось: платье.
Немир кратко бросил:
– Хватит болтать. Мыться, и за стол.
Распоряжение «мыться» привело в натопленную русскую баню, ее запах чувствовался еще перед деревней. Фенька радостно умчалась, прихватив какой-то сверток, и уже в дверях начала стягивать грязнющее после приключений платье. Люба спокойно занялась домашними делами. Видимо, моются здесь по раздельности, а не как в старину. В моем мире многие немцы и скандинавы до сих пор блюдут традицию, не признавая в парилке пола и возраста. Здесь было не так. Линия раздела прошла по границе взрослости: вслед за Фенькой унесся Урюпка, Елка стала собираться, а Постник объяснил:
– Я как только растопил, так и помылся сразу.
Возникла пауза, в которой мы с Марианной смущенно переглянулись. Немир внимательно посмотрел на нас:
– Вы точно брат и сестра?
– Разве не заметно? – Я изобразил почти настоящее возмущение. По-моему, получилось вполне даже искренне.
Еще немного такой жизни, и можно идти в актеры.
– Чего ж маетесь? – Люба, накрывавшая на стол, говорила вроде бы равнодушно, но… Но. И это напрягло. – Родичам друг друга стыдиться нечего.
Желая дождаться окончания сценки, Елка замерла в дверях, в глазах искрило озорство, перемешанное с детским любопытством. Кузнец обратился ко мне:
– Ванька, ты как мылся: с детьми или в мужскую смену? Или с сестрой? Вы же с ней, наверное, привыкли вместе, раз уж двойняшки?
В голосе чувствовалось странное волнение.
– Я, конечно, мог бы со всеми детьми… Или с сестрой, как брат… Но хотелось бы… – Слова подыскивались с трудом, зато направление мысли, к которой я вел, Немир уловил раньше, чем они нашлись.
– Правильно, – выдохнул он с облегчением. – Какой-никакой, а в первую очередь ты мужчина.
Мы с ним пошли в баню вдвоем позже, когда остальные, включая царевну, вернулись.
– Вы решили свою проблему? – Я блаженно обтекал потом на средней лавке, глядя на кузнеца снизу – он занял верхнюю, где температура казалась моему организму не просто невыносимой, а испепеляющей.
Немир мотнул головой, что означало «нет». Словесного ответа не последовало. Если на эту тему кузнец говорить не хочет, начнем другую.
– Как у вас становятся правителем?
– В каком смысле?
– Каким способом? Наследованием или через выборы?
– Разве эти понятия можно разделить? Конязь избирается дружиной из наследников прежнего конязя, а если наследника, который заслуживал бы доверия, нет, то из тех, кого рекомендовали высшие папы. – Немир резко поднялся и потянулся за висевшим на стенке веником. – Выбор и наследование – две ноги одной основы, на одной она рухнет, причем придавит всех.
Формулировка мне понравилась, ничего похожего я еще не слышал.
Веник в жилистых руках кузнеца стонал и плакал, облетая листвой при каждой встрече с дубленой кожей. Мне такое садо-мазо было не по нутру, кожа предпочитала просто потеть, а отмываться без ударно-обдирательной процедуры. Я сдвинулся в сторону, чтобы не задевало.
– Говорят, некоторые убегайцы у себя в семьях живут по каким-то другим законам. – В голове всплыл разговор с Любой в лесу, когда я собирался идти на поиски Марианны. – Это правда или враки?
– Люди как только не живут.
На эту тему он тоже говорить не хочет, но отмазаться не получится – количество тем для любопытства в моем запаснике с каждым днем прибывало по три новых на каждую раскрытую.
– Дикая империя – это где? – начал я разведку боем еще в одном направлении.
– В ерунде. С веником справишься или помочь?
– Справлю… ай!
В отношении понятия «париться» кузнец показал, что делать надо «как надо», а не «как мне хотелось». Внезапное «ай!» разносилось еще не раз, и стало не до разговоров.