– С днем рождения!
Наши уход и возвращение остались тайной для Немира. Он с улыбкой наблюдал за потягивающейся Марианной, Люба старательно глядела в пол. Кажется, моей нареченной успели наябедничать о событиях ночи. Увидев, что мы спускаемся, она вынесла со своей половины две охапки вещей.
– Вам в последний раз разрешено открыться окружающим без нарушения устоев, – разнесся ровный голос кузнеца, словно читавшего по памяти необходимый текст. – После того, как наденете взрослое, вы примете на себя обет чистоты внешнего и внутреннего, телесного и духовного, явного и скрытого. Детское платье беззаботно, взрослое несет обязанности. Готовы принять эту ношу?
– А если нет? – ляпнул я.
Люба побледнела, Немир нехорошо скривился:
– Не нарывайся, Ваня. Все решено. Делай, что говорят, или папам отдам, а они быстро придумают, за какой грех твой кут на размер дерева увеличить.
– Кут? – переспросил я. – Это что?
Остальное – более чем понятно. От услышанного даже кое-где неприятно заныло.
– Задняя часть дома, – донесся голосок Феньки. – Но отец говорит в переносном смысле…
Ага, а «закуток» тогда…
– А передняя? – само вырвалось у меня. Информационный голод иногда сильнее желудочного.
– Мужская часть называется коник, – тут же с радостью растолковала Фенька.
Немир объявил:
– Если возражений больше нет, а их быть не должно, можно переодеться.
– Снимайте! – Многоголосый вопль в замкнутом помещении заложил уши.
Пока мы приходили в себя, Постник оттеснил не успевшего примазаться Урюпку, его крепкие пальцы принялись сдирать с меня ночной балахон. Елка с Фенькой то же проделывали с Марианной.
Дальнейшего мы не ожидали. Постник и Елка выхватили у Любы приготовленную нам одежду, дверь на улицу едва не вылетела под их напором:
– Догоняйте, если хотите быть взрослыми!
Для моих ног это прозвучало командой.
Мелькнувшее неудовольствие отца не осталось для детей незамеченным, и Постник специально замешкался, позволив царевне вырвать свою часть вещей прямо в сенях. Еще бы. Немир не будет в восторге, если суженая засветится на всю улицу. В отношении меня такой деликатности не проявили. Деревенский «Бродвей» огласился воплями Елки, размахивавшей вещами над головой:
– Совершеннолетний!
Сразу нашлись зрители. Меня подбадривали, обсуждали, высмеивали. Несколько прохожих расставили руки, мешая нагнать паршивку. Видимо, это у них забава такая, чтобы частный праздник стал общим. Действительно, настроение улицы, изо всех сил помогавшей орущей бегунье, я поднял.
Бросилось в глаза, как много здесь толстяков и тощих. Взгляд отвык, он спотыкался об них, не понимая, почему эти люди не занимаются собой – ежедневно, до изнеможения, как в стране башен. Зачем быть некрасивым, если можно им не быть?
До многоярусной пагоды Елка не добежала – я перешел на четвероногость и пронырнул под созданными руками встречных мужиков шлагбаумами, а последовавший прыжок повалил девчонку. В девчонках противница числилась исключительно по возрастному цензу местного разлива, в южных странах в ее годы многие уже мамы, а формам великовозрастные тетеньки позавидуют. В моих руках будто амеба перекатывалась мягкими ложноножками. Если мешок наполнить резиновыми мячиками, а потом сжать, вот такое и выйдет. Схватишь сильно – причинишь боль, слабо – содержимое вывернется и перейдет в контратаку. Чтобы отобрать свое, мне пришлось потрудиться. Елка с визгом брыкалась, пиналась и не выпускала добычу. Зрители бурно аплодировали – то ли моему проходу с прыжком, то ли самоотверженной борьбе Елки. В момент, когда сила уже почти победила коварство, в ухе прозвучало:
– Поцелуй, тогда отдам.
Мое тело вминало ее в землю, ноги переплелись, щеки соприкасались. Ну и развлечения у местной молодежи. Хотя, если вспомнить ночь на Ивана Купалу и прочее в том же духе… Наши предки тоже умели веселиться.
– Не поцелую. Ты мне с сегодняшнего дня как сестра, а другая твоя сестра – моя невеста.
– В лесу тебя это не остановило.
Я напрягся:
– Что «это»?
– Сам знаешь. Я же видела вас с Марьяной, так что разговор даже не про поцелуи.
Она провернулась, и начался второй раунд. Жестко надавив коленом, я пресек поползновение, вырвал свою одежду и принялся быстро напяливать. Со вздохом поднявшись, Елка взялась помогать. Зрители разошлись по своим делам.
Взрослая одежда состояла из штанов, длинной рубахи навыпуск и пояса. На отвороте – немного вышивки, пояс цветной, остальное – однотонное светлое. Вполне мужской вид после стольких мучений с женско-детским.
По дороге домой Елка взяла меня под руку.
– Я о вас никому не рассказывала, – тихо сказала она, пытаясь поймать шаг и идти в ногу.
– То-то Немир ночью кого-то в буйной фантазии упрекал.
Растрепанные волосы Елки отрицательно затряслись:
– Я только поделилась сомнениями, но не выдала никаких подробностей.
– Никаких подробностей не было, – с резким толчком вбок сообщил я.
Толчок понадобился, чтоб девчоночья выпуклость не слишком вжималась в мой локоть.
– Неправда. Тогда бы ты возмущался, а не укорял, что я частично рассказала отцу. Я могу многое придумать, но то, что видела своими глазами, придумывать не надо. У вас с Марьяной шуры-муры, это и козе понятно.
Мы подошли к своему дому, откуда высыпали остальные дети, без взрослых. Царевна, отныне тоже считавшаяся взрослой, отсутствовала.
– Но я никому не скажу, даже Любке. – Елкин указательный палец клятвенно лег поперек рта. – Это будет наша маленькая тайна.
В дом меня сопроводили подталкивания множества рук.
Марианна в приятном подобии туники с завязочками под мышками и на талии сидела по правую руку от Немира. Постник впрыгнул за скамью с другой стороны. Меня усадили рядом с жутко покрасневшей Любой.
– Надо известить пап, – тихо высказала она, когда все расселились за столом.
– Надо, – сдерживая какие-то эмоции, буркнул Немир.
Те пришли сами. Слух о двойном пятнадцатом дне рождения уже разнесся по деревне, и пожаловали первые гости: два человека в одежде, очень напомнившей фигуры в ночи. На теле – нечто вроде коричневой рясы поверх чего-то защищающего от холодного оружия, на голове – шлемы с рогами и мощными наносниками, в руках – топоры на длинных рукоятях. Наверное, это бердыши – как у стрельцов, которых в свое время Петр Первый разогнал. И не зря разогнал. Сила, которая может поставить правителя на царство, может и скинуть. Азбука политики.
Рогоносцы вошли без приглашения. Встав по обе стороны двери, они замерли. В проеме появилась еще одна фигура. У большинства присутствующих она вызвала бурю эмоций. Все резко умолкли.
Аким, собственной персоной. Неподъемно толстый на вид, мясистоносый свин с мордой бульдога передвигался внушительно и притом удивительно быстро, энергия сочилась из него, как сок из разбитого арбуза, а глаза резали без ножа. Такую толщину приходилось уважать, потому что могучий толстяк всем видом сообщал, как тебе аукнется неуважение. Одеяние на нем осталось прежним, чем резко отличалось от рогатых помощников. Накидка поверх прорисовывающейся защиты из металлических накладок была красной, оружия не усматривалось, хотя его тайное наличие не отвергалось, лоб опоясывал белый обод из козьего меха в ширину ладони, на затылок свисал красный острый клобук.
Немир делал вид, что не знаком с Акимом. Мы все тоже отвели глаза.
– Приветствую кузнеца с семейством. – Аким по очереди оглядел каждого, пронзительный взор остановился на мне. – Пятнадцать, значит?
– Да.
Не хотелось говорить с человеком, из-за которого мы столько перенесли, но надо. Теперь понимаю, почему воины Глазуна не поймали тех, кто подвесил Немира в кузнице. Вряд ли кто-то рискнет поймать того, кто, при необходимости, сам тебя поймает и «разведет по понятиям» вплоть до кола в неудобном месте.
Аким быстрой невразумительной фразой поздравил меня и вместе с большинством домочадцев выставил на улицу. В доме остались только Люба и Марианна.
Служители культа, власти или того и другого вместе, уточнили у выходившего кузнеца:
– Их берут обеих?
Не поворачивая головы, Немир кивнул в угрюмом молчании.
Во дворе Елка с радостью удовлетворила жирно написанное на моем лбу любопытство:
– Сейчас осмотр и исповедь, и после этого можно готовиться к свадьбе.
Все-таки служители культа. Все правильно, за порядок в государстве отвечает конязь, а кто-то должен приглядывать за порядком в головах.
Исповедь немного пугала, но Марианна, думаю, справится. Она уже поняла, что к чему, и что иногда молчать означает выжить.
– Как долго длится подготовка к свадьбе? – Я приготовился прикидывать, что и как можно успеть за дни, которые подарит традиция. Сколько их мне дадут?
– Пять. – Елка задумалась, поглядев на высоко висящее солнце. – Может, шесть часов.
Часов?! А ведь верно. Вчера кузнец объявил, что свадьбе быть сегодня. Значит, быть. Теперь точно быть, уже ни сбежать не получится, если чуда не случится, ни придумать что-то, что отменило бы церемонию. Сказаться больным? Не пройдет, надо было притворяться с утра. Признаться, что мы не брат с сестрой? Ага, добро пожаловать на проктологические процедуры методом Буратинова носа.
Нас позвали минут через десять. Красная, как осенний клен, Люба стояла посреди передней, а Марианну как раз выводили из женской половины дома, как я уже с полной уверенностью именовал заднюю комнату – место ночевки моей пышной невесты. Остап Бендер сбежал от мадам Грицацуевой наутро. Настолько хватит меня?
Гм. А если не сбегу?
– Мы проверили, устои не нарушены, кузнец и молодой человек проявили выдержку сами и в отношении избранниц тоже могут быть уверены – жены у них будут правильные, – объявил Аким. – Вечером будет свадьба.
– Будут свадьБЫ, – выделив окончание, поправил Немир.
Добродушие, слаще чем сгущенка, разлилось по лицу Акима:
– СвадьБА. Во время ежелунных жениться запрещено. Если не нарушишь устоев и правильно решишь нашу общую проблему, в скором времени возможна еще одна, а пока я все сказал. Не забывай, кузнец, за тобой приглядывают. Кстати. – Пухлые губы толстяка приблизились к уху Немира: – Спасизадка пусть живет, но, если что, про налоги не забывай.