– Сколько людей с царевной Деметрией? – крикнула Тома Дорофею, скакавшему чуть впереди.
Все правильно, он показывал дорогу, но бойники не сводили с него глаз и копий.
– Остался только я.
– Как ты оказался при Деметрии? – повторил я отброшенный ранее вопрос.
– Милослава погибла, я превратился в простого войника без хозяйки. Царисса Варфоломея временно оставила меня при себе. После взятия башни я скрывался в лесу, там встретил еще нескольких таких же. Вотчина оказалась в руках рыкцарей, нам некуда было идти. Потом рыкцарей погнали в горы, где они напоролись на наш лагерь. В бою погибли все, чудом выжил только я и, раненый, уполз в чащу. Меня учуяли волки, и я прощался с жизнью, когда появилась царевна Деметрия с дружинником. Волки были голодны. Я для них угрозы не представлял, и сначала они напали на царевну и ее защитника. Дружинник бился самоотверженно, но его загрызли. Царевна убила последних волков, но сама уже не встала. Я добрался до нее, перетащил глубже в чащу и пытался выходить. Не получилось. Стало ясно, что она не жилец. Когда царевна Деметрия пришла в сознание в последний раз, она попросила о встрече с матерью для прощения.
– Почему Деметрия оказалась в лесу с единственным спутником? – втиснул я.
Дорофей ответил, как всегда обращаясь исключительно к цариссите:
– Она не рассказывала, а я не осмелился спросить. Должно быть, раскаяние уже отвратило ее от разбойников и толкнуло на примирение с Верховной царицей. Она могла сбежать от разбитой армии. Это предположение, а точных сведений у меня нет.
Ага, раскаяние ее толкнуло, а не царберы, которые обложили со всех сторон и сели на хвост.
– Расскажи про взятие башни, – распорядилась Тома, понимая, что иначе с расспросами полезу я. – Ты присутствовал?
– Был внутри. Цариссу Варфоломею с основными силами защитников хитростью выманили за ворота и уничтожили из засады. Царисса отбивалась до последнего, но ее, как и всех, расстреляли из гнуков и после зарубили. В башне остались только царевна Зарина, войник Бакула, я и слуги. Как мы ни уговаривали царевну, она почему-то открыла ворота. Внутрь ворвался такой сброд, что стало ясно – живыми не выпустят. Мы приняли бой. С самого начала стало понятно, что не продержимся. Часть слуг попряталась в надежде, что, как людей подневольных, их не тронут, остальные ушли подземным ходом. Царевна все время чего-то ждала, но нас смяли количеством. Я не сумел защитить царевну, смог лишь не допустить надругательств, вынести тело и похоронить.
– Ты лично хоронил ее?
Тома с состраданием оглянулась на меня.
Дорофей кивнул.
Потемнело. И будто бы дождь пошел.
Отряд спешно двигался сквозь ровные ряды садовых деревьев. Они напоминали почетный караул по обе стороны дороги: кривые ветви печально отдавали честь, вдаль уходили колонны и шеренги сотен, а то и тысяч таких же бесстрастных свидетелей моей боли. Резкость изображения все меркла и меркла, будто на объектив камеры полили из ведра.
Пиявка занервничала и стала притормаживать.
– Фу! – прикрикнул я.
Человолчица не успокаивалась, все время дергалась в сторону, и я уже потянулся за плеткой…
– Что-то не так, – сказал Юлиан, озираясь.
– Стоп! – грянул я во всю мощь едва не вылетевших наружу легких.
Тома резко остановилась, за ней все остальные. Пиявка скулила и тянула назад. Юлиан принюхался:
– Чужие. Много. Впереди.
Дорофей пустил коня галопом. Несколько копий, брошенных вдогонку, цели не достигли, он лихо уклонился. Прирожденный боец. Не хотелось бы встретиться с таким один на один.
Тома осознала происходящее.
– Назад – вперед! – выплеснулось у нее со страха, но все поняли.
Из-за дальних деревьев вынеслось несколько стрел, но расстояние было большим, вреда они никому не причинили.
– Что-то проясняется, – удирая бок о бок со мной, крикнула на ходу Тома. – Одного противника знаем в лицо. Насчет Деметрии он соврал?
– Скорее всего.
А в душе воссияло. Насчет Зарины он тоже мог соврать! Дождь прекратился, туман рассеялся, надежда взошла ярким внутренним солнцем.
– Что же получается? – размышляла Тома. – Зарина открыла ворота – значит, настолько дорожила нашими жизнями… – Ее глаза очумело вскинулись на меня. – Подожди. Не нашими. Твоей!
Я густо покраснел.
– Ах ты, женский угодник! – расплылась Тома в усмешке. – И что в тебе бабы находят? Подскажи, а то, сколько ни стараюсь, не понимаю. Одна врагам башню сдает, вторая топится… Думаешь, я не поняла, чего вдруг Марьянка в реке оказалась?
– Не бабы, а царевны. Высшее сословие. Аристократки и интеллектуалки. Не понимаешь, потому что у тебя интересы больше по части животного мира.
Указующий мах подбородком в сторону прикрывавшего наш отход Юлиана привел Тому в бешенство:
– Не смей так о нем, он лучший из всех! Он нас только что спас!
Где бурлят гормоны, там логика не ночует. Тома уже забыла, что тревогу подняла Пиявка, а остановил кортеж я.
И все былые заслуги – тоже псу под хвост.
Впрочем, былые заслуги – никогда не заслуги. Аксиома.
– Ты мелкий злобный пройдоха! Если б не родственные чувства, духу твоего рядом не потерпела бы.
– Зато царевнам нравлюсь, – спокойно парировал я.
– А Юлиан – цариссите! Кто круче?!
– Убила. Аргумент неоспорим, счет – ноль-один в твою пользу. Но к чужому мнению нужно прислушиваться в любом случае.
Тома тревожно моргнула. Не поняла.
– Поясняю. У меня сейчас предложений о невесторстве – пальцев на руке не хватит, и все – царевны. Большинство из них – единственные дочки, то есть наследницы вотчин. Теперь счет в чью пользу?
– Не льсти себе.
– Никогда. Только тебе.
– Почему же тогда ты сейчас не в их замечательных постельках?
– Теперь тоже думаю: почему?
Подгадав под очередной прыжок Пиявки, я поводком вздернул ее ввысь, подхватил руками и усадил перед собой, на этот раз – лицом к себе, просто потому, что так получилось. Не пересаживать же на ходу. Ноги и поводья одновременно подстегнули коня.
–Чтобы вернуться домой, мы должны держаться вместе, – продолжила Тома, – поэтому прошу тебя, не унижай моего парня. Юлиан поедет с нами. Со мной. Домой.
– То есть, моего мнения ты не спрашиваешь?
– Нет. Я решила.
– Он даже читать не умеет!
– Разве это главное? Научу. Всему научу. Второго такого сердца, как у него, я не найду в обоих мирах. Если его не брать, то и я останусь.
Веселенькое дело. Я напомнил:
– А что скажешь про Добрика?
– Разве разговор о нем был не для того, чтобы позлить Юлиана?
– Для этого тоже, но не только. Без трех мужей здесь не выживешь, либо три, либо иди гуляй. Грозна уже обожглась, а учиться надо бы на чужих ошибках. Если нам придется задержаться… или ты решишь остаться… В общем, придется соответствовать.
– Я подумаю. Точнее, уже думаю, но спешить не хочу.
– Наконец-то я с тобой хоть в чем-то согласен.
– А насчет Юлиана…
Я поднял руку в останавливающем жесте:
– Отложим разговор до встречи с Маликом и Шуриком.
– Да. Но хочется, чтобы в том разговоре ты поддержал меня. Чтобы понял.
– Я понимаю.
Действительно, я понимал, но со стороны видел больше, чем Тома в своей ситуации изнутри. Как лицо вовлеченное и заинтересованное, она видела только одну сторону. Оттуда и родился вопрос:
– Почему же мешаешь?
– Не мешаю, – сказал я. – Притормаживаю. Для общего блага.
– Ты о своем спокойном сне по ночам или о глупых ограничениях сестриссы? Плевать, что думает общество обо мне и моих чувствах, здесь мне не требуются разрешения. Мне нужно сочувствие друга и брата.
– Скажи главные слова, без которых твоя речь – каприз ребенка, который требует купить понравившуюся игрушку.
Прежде чем ответить, Тома выдержала паузу почти с минуту.
– Я люблю его и хочу прожить с ним всю свою жизнь.
Дальше ехали молча. Вцепившееся трепещущее тельце висело на мне как на дереве, оплетя всеми лапками. Испуганно дышавшая грудка вжималась горячо и сладко, бедра обнимали преданно, доверчиво, как родного. Несмотря на возраст, я ощущал себя большим и надежным, как трон среди табуретов. Настоящим мужчиной. Защитником. Неужели я стал таким, каким мечтал? Так просто? Всего-то – научился говорить «нет» всему, что не ведет к главному «да» моей жизни.
– Ну что? – не выдержала Тома.
Я продолжал молчать. Меня обнимала и, без сомнений, хотела бы большего созревшая самка, не имевшая мозгов. Имею в виду – человеческих мозгов. Она состояла только из тела и желаний, оттого не воспринималась чем-то равным. То есть, кем-то. Я не мог желать животное, я – человек. Выходит, человек – это то, что над телом и желаниями. Что же именно?
Тогда кто такой Юлиан? До сих пор он был для меня чем-то средним. Уже не зверь, еще не человек. Но Тома – моя сестра Тома! – полюбила его. За что? Тома – не зверь. Мало того, она не только человек, но и конкретный его подвид – женщина. Не только инстинкт продолжения рода руководит женщиной, ей нужно больше, чем просто найти подходящие гены будущим детям. И это «больше» Тома нашла в Юлиане.
Чего-то я в жизни не понимаю, но радует, что понимаю хотя бы это. Значит, могу оперировать не только фактами, которые знаю, но и теми, о которых догадываюсь, как Эйнштейн о гравитации.
– Так ничего и не скажешь? – снова взмолилась Тома. Почти выкрикнула.
– Нет. Но когда придет время, я буду на твоей стороне.
Глава 6
Верховная царица прибыла поздним вечером, почти в темноте. Башня, можно сказать, встала на уши, все забегали взмыленными лошадками и засуетились, как мухи в банке, если их встряхнуть. Я не понимал почему, ведь о приезде знали заранее и подготовились. Чего нервничать?
Мы только-только легли. Тома вскочила с постели и вызвала Добрика. В метаниях по комнате от окна, где в шатровый городок въезжал царский кортеж, к двери, откуда раздался стук, она начисто забыла о халате. Непросто отвыкнуть от свободы и естественности пещерных отношений, и Юлиан ей в этом не помощник – сам не понимает, зачем одеваться, когда можно не одеваться.