– В нашей семье есть тайна.
Интригующее начало.
– Если тайна, то, может, не надо?
Ефросинья помотала головой. Завеса волос колыхнулась, но взгляд цепко держался меня:
– Ты же из-за горы?
– Ну…
– Мой дед тоже оттуда.
Холодная капля пробежала по позвоночнику.
– Он жив? – с мерзейшей надеждой на нехорошее поинтересовался я.
– Конечно.
Душевный озноб усилился.
– И что у вас в семье говорят о долине и ее людях?
Ефросинья скривила губки.
– Ничего. Никогда ничего не рассказывали, даже требовали молчать о самом факте. А дед такой красивый. Самый сильный. Таких мужчин я больше не видела.
Мечтательный вздох унесся в небо.
– Расскажи, как вы там жили, – попросила Ефросинья.
– Ну… жили. Рыбу ели.
– Это что?
– Еда. Вкусная. Из большой воды добывается.
– Ух ты! А свадьба во сколько зим?
Я опустил голову.
– Очень рано.
– Я уже могла бы?
Сколько ей – лет пятнадцать-шестнадцать или так выглядит из-за худобы? Маленького роста, не по годам серьезная. Белокожее тело недоразвито до стороннего осознания владелицы как объекта искушения, но худые бедра и узкий таз – не повод для хозяйки не воспринимать себя как равную взрослым особь. Перед глазами пролетели Люся, Миледа, Верана, Тирана…
– Думаю, да. Как раз в твоем возрасте делается выбор.
– Что за выбор? – насторожилась ночная собеседница.
– Уходить ли во взрослую жизнь.
– Решают сами?! Круто! А мальчики?
– Тоже. Решают для себя, что уже взрослые, что готовы осуществлять права и нести обязанности. Они проходят определенное испытание, и – вперед.
– У девочек тоже испытание?
Я замешкался. Не рассказывать же о праве первой ночи у старого хрыча. С трудом, но придумалось, как не соврать ни в одном слове:
– Им нужно определенное время отслужить во дворце.
– Где?
– В башне, – поправился я с учетом местных реалий. – В самой главной.
– В крепости?
– Точно, в крепости, но крепость в горах построена иначе, она расположена внутри одной из гор. Как только придут новенькие желающие повзрослеть – можно выбирать мужей.
– Сколько мужей у вас разрешено?
Наверное, не стоит сообщать всю правду.
– Здешняя система мне нравится чуть больше.
– А в невестории вас учат?
– Нет. Все своим умом. На своих ошибках.
– Как думаешь… – Ефросинья замялась, – мы с тобой не родственники?
Не проясняет ли эта плюгавая пигалица насчет невесторства? А если взять и набиться в родню, сказав, что да, возможно? Помогу ли своей легенде?
Глупость. Выдам и себя, и нормально прожившего жизнь деда, сбежавшего из каменного века.
– Вряд ли, – уверенно заявил я. – Из моей родни никто к вам раньше не попадал.
– Отлично, – царевна воодушевилась. – Сейчас ты командир, а я подчиненная…
Многозначительное заявление, подумал я.
– …но так будет не всегда. Потом ты станешь обычным войником и, в конце, возможно, принцем Тамариным. Или не станешь. А я, – вскинулась гордая головка, – в любом случае буду цариссой. Я единственная дочь.
– Угу, – внес я свою лепту в беседу.
И поглядел по сторонам. Не люблю разговоров один на один. Если его затеяли – значит, чего-то хотят. Если затеял не я – значит, чего-то нужного не мне.
Хрупкая царевна встряхнула головкой:
– Да что же такое. У меня ощущение, что я тебя сто лет знаю.
Я вздрогнул. Но ниточку не потянули дальше, вернувшись в главное русло:
– Моя мама, царисса Анисья, очень красивая. Я вырасту, буду такой же. Не смотри, что сейчас я мелкая, хиленькая и вроде незначительная. Ты крутишься с Варварой и похожими на нее, но кроме них есть другие.
Я понял, куда клонят.
– Ты, например.
– Да, – кивнула Ефросинья. – Хочешь меня поцеловать?
Ее ладони опустились рядом с собой на землю, лицо подалось вперед.
– Прости, но это невозможно.
– Почему невозможно?! Во время игры ты целовался со всеми!
– Игры! – выделил я.
– Представь, что сейчас тоже игра.
– Но ведь не игра?
– Всё в жизни игра.
Не ожидалось такого от малявки.
– Не всё.
Она согласилась:
– Не всё. Но это – игра. Моя игра, понимаешь?
– Прекрасно понимаю.
– Подыграешь?
– Нет.
– Что я могу сделать, чтобы ты включился в мою игру?
– Подрасти и поумнеть.
Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего? А послезавтра – умнее, чем завтра, то есть будущего «вчера»? Логический вывод из получившейся последовательности: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество. Кто такое примет?
– Тебя смущает, что внешне я маленькая? – Ефросинья закономерно услышала только первую часть фразы. – Я видела, ты уединялся с Варварой, потом с Антониной. Противный. Но я могу все, что могут они.
– Прекрати. Сейчас до такого договоришься…
– Не смотри, что во мне меньше женственного по сравнению с ними. С годами Варвара начнет обвисать, а я буду все сочнее и краше. Тонька уже пухнет как прокисшая каша, поэтому про нее я даже не говорю.
– За одни такие слова не стану играть с тобой ни за какие коврижки.
От избытка эмоций изумленные глазки хлопнули, словно в ладоши:
– Разве я не правду сказала?
Говорил же, поумней, потом подкатывай.
– «Не враждуй на сестру свою в сердце своем, и не понесешь греха», – продекламировал я.
Цитата не подействовала.
– Я не враждую, как же ты не понимаешь!
Ага, я не понимаю. Именно я. Кто же еще? Больше же никого нет, ау, есть кто?
– Я через годы буду как мама, – пылко продолжила Ефросинья, – а она у меня сейчас такая, как, к примеру, любимая тобой Варька. А Варька станет как царисса Дарья – тяжелая, нелепая и неповоротливая.
Это Дарья-то неповоротливая? Вспомнилось, как она отмахалась мечом от двух десятков вертких и мнящих себя умелыми учениц.
– Есть одна вещь, которая закрывает глаза на любые недостатки, – подсказал я.
Поерзав, Ефросинья хмыкнула:
– Любовь, что ли?
– Не веришь в любовь?
Подбородок нахалки высокомерно взвился:
– Кто же в нее верит?
Сделав едва заметный выпад ко мне, она сразу откинулась назад и красиво отбросила с лица как бы случайно упавшие волосы. Лицо запрокинулось, ладони уперлись в траву далеко позади пяток, на которых сидела Ефросинья. Выпятились в невероятном самомнении припухлости, вообразившие себя объектом желания. Ну да, эта царевна мыслит другими масштабами, категориями будущего. А там, в далеком будущем, возможно, все так и есть, как она нафантазировала.
Я знал, что женщины предпочитают казаться соблазнительными и красивыми, а не умными, потому что средний мужчина лучше видит, чем соображает, но думалось, что для этого им необходимо быть умными. Оказалось – вздор.
– Любовь – это игра, – очень серьезно произнесла Ефросинья где-то слышанное, – в ней один блефует, чтобы выиграть, другой – чтобы не проиграть.
Умница. Понадобилась умность – нате вам на тарелочке. Осталось только подачу доработать, чтобы выглядело натурально, а не так, как выглядело.
– Так что любовь – тоже игра.
Я покачал головой:
– Если б любовь была игрой, меня буксиром бы не оттащили от Варвары, Ярославы, Антонины и прочих. И от тебя в том числе.
Радость осветила узкое лицо собеседницы:
– Значит, я тебе тоже нравлюсь?
– Правильное слово – тоже, – буркнул я. – Мне все нравятся. Возраст такой.
– Тогда не все потеряно. Ладно, не хочешь целовать, не надо. На правах женщины я сама тебя поцелую, а ты вчувствуйся и подумай потом, стоят ли такого Варьки и Тоньки.
Колени Ефросиньи переползли вплотную ко мне. Я отстранил их обладательницу:
– Нет значит нет. Точка.
– Права мама, когда говорит, что любовь – торжество воображения над разумом и надежды над здравым смыслом.
– Мамы всегда правы, но мы поздно это понимаем.
Ефросинья задумалась.
– Короче, будешь моим невестором?
– Нет.
– Почему?
– По кочану.
Показная грубость не смутила царевну.
– Из-за Томы? Неужели не понимаешь, что ее пора забыть.
Словно оглоблей с размаху.
– Почему?
– Она в плену.
– Не обязательно. Наверняка, разбойники решили, что она из другого отряда, и приняли в свои ряды.
– Головой подумай. У тебя не получилось, когда в пещеру лез, а у нее получится? Хорошо если останется жива. Рыкцари возвращают людей за выкуп двумя способами: живыми и невредимыми или просто живыми. Охота тебе будет выходить за пользованный быдлом мешок мяса, зараженный всеми существующими болезнями?
Ефросинья рядом – маленькая, хлипкая, пальцами переломлю. А все туда же.
– Не доводи до греха, – взмолился я. – Уйди.
– Опять на правду обижаешься?
Я ушел сам. Богатый нынче денек на устройство личной жизни. Стоило назваться выдуманным невестором, как сразу три особы, сплошь царевны, предложили стать реальным. Если так пойдет дальше…
На душе потеплело: начинаю пользоваться успехом у женщин. Или… закон толпы: никто не взял, то и мне не нужно? Только наоборот.
Лагерь спал как убитый. Приятно смотреть на сонные лица, раскинутые руки, разметавшиеся тела. Вновь ярко ощутилось, что жизнь прекрасна. Наверное, так чувствуют себя женщины в мужском коллективе: всеобщее восхищение, местами ревность, периодические подкаты… Но когда знаешь, что одной левой можешь завалить самую буйную подкатчицу, ситуация нравится еще больше.
Я реанимировал затухавший костер и подготовил шлемы и крупу для сытного завтрака. Из окружающей тьмы материализовалась и обиженно заняла свое место намеренно не глядевшая на меня, но и не стеснявшаяся Ефросинья. Ой-ой, умру от стыда.
– Ааа! – раздалось вдали.
Как по тревоге, ученицы отработанно подхватились с мест с оружием в руках – школьная выучка, отлично выдрессированы, как раз на такие случаи.
Сначала в моих руках сам собой оказался гнук, но – куда он в ночи под сенью деревьев? Стрелять на слух, как недавний бойник-рыкцарь, я не умею, поэтому ринулся на звук с обнаженным мечом. Голос девичий, скорее всего – дозорная.