– Пойди, поговори. – Дядя Люсик тактично отвернулся.
Я вышел навстречу. Царевны замерли, как прогулявшие сессию студенты перед деканом, лица упорно смотрели вниз, одновременно умудряясь переглядываться. Клара плечом пихнула Любаву в локоть, локоть мощно ответил ей взаимностью по ребрам.
Первой набралась смелости более мелкая Клара.
– Чапа, мы тут посовещались…
Любава выдохнула, заполняя возникшую паузу:
– Ты устраиваешь нас обеих.
Напряжение сменилось неловкостью. Обе продолжали смотреть в землю. Далеко на заднем плане к сараю со спящим Юлианом сквозь ночь осторожно кралась Варвара. Клара и Любава ее не видели – во-первых, стояли спинами, во вторых, набирались храбрости для следующих фраз, что требовало полной отрешенности от всего сущего.
В последний момент заметив нас и с изумлением узнав моих собеседниц, Варвара, увидела, что обнаружена мной, после чего презрительно выпрямилась и гордо скрылась за домиками.
По лицам подружек стало понятно, что они скорее расплачутся, чем вменяемо выдавят из себя что-то дельное в ближайшие полчаса.
– Если вы о возможном невесторстве, – решил я помочь царевнам, похожим на выброшенных на берег рыбок, – то оно невозможно. Тома вернулась, и все варианты больше не варианты.
– Не все, – выдавила Клара.
В темноте обозначился легкоузнаваемый крупногабаритный силуэт: Антонина пряталась среди деревьев, считая, что ее не видят. И ее не видели. Никто. Кроме меня. Слух, зрение и обоняние с некоторых пор работали с повышенным коэффициентом полезного действия, словно возмещая нечто другое, безвозвратно утерянное. Цивилизованность, что ли? Или счастливое детство?
И вообще: чего царевнам не спится? Устали как собаки, а ходят в ночи пачками, словно им тут медом мазано. Не такая уж я важная персона, чтобы за меня копья ломать и на рожон лезть. Никогда я ничем не выделялся и (что обидно, но понятно) никем. Что же заставило женский пол переменить мнение? Что во мне изменилось, кроме ставшей чуть более мужественной внешности? Если бы внешность была главной приманкой, то очередь стояла бы к сараю с Юлианом.
– С Томой может что-нибудь приключиться, – вытолкнула Любава.
– В жизни все бывает, – философски поддакнула мелкая Клара.
Вот они о чем. О грустном.
Деревня, казалось, полностью вымерла, так тихо было вокруг. Зияли чернотой проемов ряды похожих друг на друга домиков, печально шуршала трава, сзади возился с затекавшими ногами дядя Люсик. Сверху укоризненно взирало небо и нехорошо косились мрачные облака. За деревьями чего-то ждала Антонина. Ну и ночка. Впрочем, если сравнивать с предыдущей…
– Не подумай ничего плохого, – виновато втиснула Любава, – мы желаем вам с Томой всего наилучшего, но если вдруг…
– Да, когда-нибудь… – закивала Клара.
– И поскольку мы обе выбрали тебя, а уступать никто не хочет… – Любава сердито глянула на подружку.
– То выбор будет за тобой, – завершила Клара.
Обе облегченно выпрямились – главное сказано.
И что теперь с этим делать?
– Спасибо, буду иметь в виду. – Я демонстративно-намекающе шагнул назад – верительные грамоты послов приняты, аудиенция окончена, счастливо оставаться. – Красивых снов, девочки. Поздно уже.
– Не забудь!
– Ага, такое забудешь.
Подружки радостно упорхнули, а я обернулся к богатырше нашего отряда.
Не терявшая времени, Антонина уже стояла рядом.
– Ты, – от ее глухого голоса повеяло чем-то недобрым, – мужчина, к тому же низкородный, прилюдно унизил меня, царевну, в присутствии других царевен.
Каким образом?! Где?! На уроке?!
Нет, она явно не про урок.
– Если ты о споре в лесу, то вопрос закрыт. – Мышцы у меня непроизвольно напряглись, глаза следили за ладонями ночной собеседницы, сложенными на рукояти висевшего на поясе меча.
Антонина согласилась:
– В философствовании ты силен. Претензий по поводу гнука я выдвигать не собираюсь, как мы и договорились в обмен на встречную услугу, но унижение от мужчины женщине нужно смыть кровью.
Ее меч вылетел из ножен. Вылетел вперед-вверх – другой траектории вынимания висящего на поясе длинного предмета современная физика не допускает, поэтому я метнулся в ноги царевны. Повалившись, мы покатились по траве, ломая кусты и мутузя друг друга в ожесточенном клинче. Упавший меч остался где-то в стороне, что несказанно радовало.
Как ни странно, борьба велась на равных – Антонина выигрывала за счет веса, как сумоист вольника в партере. Я брал изворотливостью и силой, меня брали массой.
В какой-то миг глаза противницы выкатились, словно вареные яйца: над нами суровой Немезидой возвышался папринций.
– Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества, – строго объявил дядя Люсик. Он как-то подслушал наш казавшийся очень тихим разговор. Или просто знание жизни у него было лучше, чем у меня.
– Он не муж! Даже не полноценный невестор!
– А как насчет окончания заповеди? – Впервые в глазах дяди Люсика блеснула злость. Впрочем, ее разбавлял привычный веселый прищур – ситуация больше не грозила необратимостью.
Меня обозвали имуществом. Что-то внутри воспротивилось, но противницу определение устроило. Хватка ослабла, мне разрешили встать.
В ответ я любезно протянул руку, помогая подняться даме. Это оценили – как-то по-своему, но все же. Атмосфера разрядилась, как старый аккумулятор за зиму.
– Помиритесь.
– Прости меня, – первым сказал я, чтобы не начинать нового круга противостояния, – прости за все, если что-то вдруг осталось недопонятым или понятым неправильно. Хочу, чтобы мы остались друзьями.
Антонина помедлила.
– Принимаю. – Ее руки нехотя распахнулись.
Оглянувшись на посмеивавшегося дядю Люсика, я увидел его подталкивающий взгляд.
Мы с царевной Меланьиной обнялись. Сначала – напряженно, с искрами и разрядами, затем спокойнее. Закончился поединок настоящим братанием – Антонина прижала меня к себе как родного, позабыв, что только что собиралась стереть с лица земли. Затем большая поникшая фигура поплелась к своему домику, а мы с папринцием вновь присели под дерево. Отдышавшись, я вернулся к злободневному:
– Какие у нас ближайшие планы? Вы с Томой их обсуждали?
– При Юлиане старались лишнего не говорить. Хоть и свой, но прост как валенок, ляпнет где-нибудь что-нибудь. Тома с ним долго билась, объясняя, что можно говорить и делать, а что нельзя. Он теленок здоровый, почти как бык, но по развитию – дитя. Учеба вышла долгой и трудной. Поражаюсь Томиному терпению.
– Она в него влюблена? – прямо спросил я.
– Увы.
– Увы да или увы нет?
– Еще как. – Дядя Люсик опустил взгляд.
– Я имею в виду другое. У них это серьезно?
– В вашем возрасте всегда все очень серьезно.
Я не выдержал:
– Ответьте же на вопрос. Мне интересно именно ваше мнение – человека, который пожил.
– Мое мнение никакой роли не играет, лучше оставить его при себе. Не хочу, чтобы потом говорили: вот, запрещал, или – вот, одобрял, а они…
– Больно же вас жизнь побила.
– Всяко бывало. Но не надо заниматься хохмологией.
– Чем?
– Строить догадки.
– При чем здесь хохма? – не понял я.
– До того, как стать шуткой, слово хохма долгое время означало мудрость, как, собственно, и переводится с древнего языка.
– Тогда, как человек мудрый, скажите свое мнение, как считаете лично для себя: Тома и Юлиан – пара?
– Ты удивишься, но для выживания вида природа заложила в нас любопытную особенность, которая никак не связана с моралью: парой могут стать два абсолютно любых разнополых индивидуума. Ни ум, ни возраст, ни внешность роли не играют. Только способность к воспроизведению. С этой точки зрения Тома с Юлианом вполне нормальная пара. Я не слишком тебя огорчил?
Мои брови сначала взлетели, затем сдвинулись в еще большем недоумении:
– Вы думаете, я… ревную?!
– С моей точки зрения пожившего человека ты будущим запросам Томы соответствуешь больше, но ее нынешние запросы, к сожалению, сошлись на Юлиане. Новое всегда привлекает больше, чем привычное, оно кажется лучше, не являясь им в действительности. Осознание приходит лишь с возрастом.
– Понятно, сейчас вы меня успокаиваете. А если я скажу, что Тома – моя близкая родственница и никак не может быть объектом грез?
Удивил так удивил.
– Сестра?
– Двоюродная. Но теперь как родная.
– То-то я думаю, вы какая-то странная пара.
– В том и дело, что мы не пара.
Казалось, у дяди Люсика горб с души свалился – спина выпрямилась, лицо помолодело, скорбный взгляд обрел толику оптимизма:
– Тогда все отлично. Если история с вашим невесторством затянется, вы сможете вместе решать любые вопросы и не подеретесь. У нас появился реальный шанс однажды выбраться из этой катавасии.
– А вы не верили?
– Как не вполне заслуженно считая себя умным – не очень. Если план сложен настолько, что не просматривается в деталях, его победное окончание возможно только в голове голливудского сценариста.
– А мы победим! Нас много, у нас общая цель. Возможности найдутся. – Тут я вспомнил и задал давно мучивший вопрос: – А что с воздушным шаром?
– Остался в тайнике под сгоревшей школой. Теперь на долгое время вне досягаемости.
– Я все думал: что было движущей силой до появления газовых горелок? Как поднять в воздух такую махину?
– Братья Монгольфье и их последователи жгли мокрую солому и шерсть.
– Почему мокрую?! – изумился я.
– Они предполагали, что вода, когда превращается в пар, вместе с теплом толкает шар вверх.
– Действительно толкает?
– Не знаю. Я рассчитывал на сжигание раздобытого по случаю запаса нефти. – Дядя Люсик совсем по-детски развел руками. – Я не физик, нужны эксперименты. Может быть, оболочка получится настолько тяжелой, что не оторвется от земли. О грузе я даже не говорю. Для экспериментов нужны помощники.
– Теперь они есть.
– Теперь. А в то время я делал, что мог, не зная, пригодится ли. И неизвестно, уцелел ли шар после пожара. Знаю только, что подземный ход к тайнику не тронут – когда нас уводили, я обратил внимание.