– А не возникло ощущение, что стая не нападала, а просто-напросто прорывалась вниз, к лесу? – подал я голос от начала лестницы, где обретался с напарником-невестором.
Гонец продолжал тупо смотреть на Тому. Она сообразила, что без весомого женского слова не обойтись.
– Что на это скажете?
– Ну…
– Вы превосходили их количеством? – перебил я новым вопросом.
Пусть мое вмешательство нарушало субординацию, но мы с Томой оба как бы не местные, в мелочах с нас пока взятки гладки. Гонец – невелика птица, а ответ кое-что прояснит.
Тома поняла и кивнула гонцу: можно отвечать.
– Почти втрое.
– Они напали из засады?
– Нет, прямо с ходу.
– Отдохнувшие и неуловимо-быстрые? Побили многих?
– Уставшие они были, лапы едва передвигали. Спотыкались. Некоторые хромали, многие были в крови. У нас только раненые, обошлось без жертв.
– Стая шла вместе с маленькими и грудными детьми, или были только взрослые и боеспособные?
– Об этом и хочу сказать. – Гонец воодушевился, так как разговор вернулся к цели его визита. – Войско уходит дальше. Просим срочно выделить людей и повозки, трупы нужно доставить на кладбище, а оставшихся малышей развезти по ближним деревням. Еще требуется отправить посыльного по дальним поселениям вотчины, а также к соседям Западного леса и Конных пастбищ, чтобы те, у кого стая похитила детей, забрали своих.
– А не своих? – поинтересовалась Тома.
– Тоже возьмут. Человолчьими детенышами дети становятся только в разумном возрасте, таких мы в живых не оставили.
Тома обратилась к Добрику, будто по волшебству возникшему рядом, как только он потребовался:
– У нас есть люди и транспорт для такого дела?
– Найдем.
Внимание Томы вернулось к гонцу:
– Передайте, что все будет. Куда ехать?
– Сначала держать курс на ближнюю вершину, от подножия – влево по колее.
Откланявшись, гонец и его сопровождающие умчались обратно.
– Стаю изрядно потрепали на той стороне горы, – шепнул я Томе на ухо. – Даже догадываюсь кто.
– Значит, переход был успешен.
Только что исчезнувший Добрик вновь материализовался:
– Выезжать можно через десять минут. Кто возглавит?
– Сама поеду, – объявила Тома. – Хочу познакомиться с людьми и землей, которую обрела.
Добрик присел в уважительном полупоклоне, потом опять словно бы растворился в воздухе, как умеют только вышколенные слуги. Мы с Юлианом бросились наверх за шлемами и оружием. Навстречу вышел опоясывавшийся оружием папринций. Он взял даже щит, что на него не похоже.
– Прокачусь с вами. Давно не путешествовал по своей воле.
Пока я хватал необходимое, напяливал и бежал вниз, дошла очевидная мысль: вот почему местные всегда ходят готовыми ко всему. Потому что готовым ко всему надо быть всегда, чего проще-то.
Сопровождать царисситу выехало пять конных бойников, а возницам нескольких телег составили компанию еще пятеро пеших колпаконосцев. Оружие – копья, дубины, топоры. Только Тома, я, Юлиан и папринций блестели надраенными латами, на боку позвякивали мечи, а круглые щиты защищали спины. При выезде из ворот дежурный вручил Юлиану копье с флагом Западной границы. До личного знамени юная хозяйка еще не доросла, но, думаю, местные швеи уже перешивают на бело-голубых полотнищах красную «в» в не менее достойную «т». Томе осталось только короноваться. Что для этого нужно, мы пока не знали и не интересовались, не до того. Первая спокойная минутка выдалась, когда караван миновал отстроившийся после разгрома поселок вокруг башни. Вслед некоторое время с радостными криками бежала мастеровая мелюзга, затем главная дорога свернула на северо-восток, мы съехали с нее и двинулись к горам.
Как-то сразу оказавшись рядом с дядей Люсиком, я оглянулся по сторонам. Лишних ушей не заметно. Впереди Тома, делая строгое лицо, что-то внушала Юлиану, позади дремотно раскачивался оторванный от работ в поле крестьянин-возница. В его телеге посапывал во сне крупнотелый бойник. Конные бойники окружали колонну со всех сторон, приглядывая за окрестностями.
Я тихо заговорил с папринцием о том, что его волновало больше всего на свете:
– Скажите, разве правильно идти на поводу обстоятельств? Мы теряем драгоценное время. Не лучше ли бросить все, ринуться в сестырь и попытаться как-то изъять оттуда Шурика?
Было видно, что аналогичная мысль не выходит из головы не только у меня.
– Не представляешь, насколько сильно я хочу того же. – Тщательно сдерживаемая боль вырвалась. Заросшее бородой сухое лицо превратилось в посмертную маску. – Xудшee – вpaг плoxoгo. Наскоком делу не поможешь, сестырь – неприступная крепость. Не только не освободим, но сами поляжем.
– Простите… – я немного помялся, – но Шурику не грозит… сестрация?
– Грозит, – просто кивнул дядя Люсик. – Тома рассказала, что Шурика забрали в сестричество за чрезмерное влечение к женщинам. Здесь такое поведение недопустимо. Считается болезнью. Лечится сестрацией.
– Сестрация… – мой голос снова заглох, выправившись только после прокашливания, – это кастрация?
– Да, превращение полноценного мужчины в евнуха.
– А вы не думаете… – слова едва подбирались, стараясь ранить как можно меньше, – что за прошедшее время… это же целых полгода…
– Нет. Сестрация – долгая эпопея. Сначала послушник является недосестрой, привыкая к новым порядкам и доказывая, что достоин положения равной сестры, и только после этого… А если он не приспособится, отношение как к больному сменится на отношение как к преступнику, тогда – позорная болезненная смерть.
Дядя Люсик помолчал. Я не рискнул лезть с догадками и предложениями. Попозже. Пусть человек выговорится.
– Шурик выдержит, я уверен. – Глаза дяди Люсика налились внутренним светом. – Он сильный. И мудрый. Шутить любит, это его и подставило. – После маленькой паузы последовало продолжение: – По окончании стадии недосеста начинается самое сложное: испытание искушением. Мужчину, который достиг очередной ступени сестричества, зовут искусестом. После успешного испытания – сестрация. На все уходит год-два, иногда больше, но никак не меньше года. Примеров на моей памяти, к сожалению или к счастью, не было, только разговоры, только чужие истории, но они всегда повторялись почти в точности. Не вижу смысла сомневаться. Хотя и сомневаюсь.
– Значит, время еще есть?
– Надеюсь.
Закрыв тему хоть на каком-то позитиве, я перешел к тому, что волновало меня.
– Что ждет меня и Тому, если не успеем спасти Шурика и сбежать раньше визита в крепость? Или если нас разлучат? Или просто у нас всех ничего не получится?
Вот тебе и позитив. Ненадолго же хватило.
Дядя Люсик пожал плечами:
– Вас ждет жизнь, просто другая, непохожая на прежнюю. А тебя лично – вечный страх быть пойманным и казненным.
– А Тому?
– Если проявит себя, ее куда-нибудь пристроят, к какому-нибудь нужному для общества делу. Здесь не разбрасываются возможностями. При этом не дают обществу развиваться. Их идеал – равновесие, то есть чтобы все оставалось как раньше. Любой шаг вне установленных правил – смерть. Ты уже знаешь.
Знаю. Не забыть. Ничто так не заставляет резко взрослеть, как чужая смерть у тебя на глазах. Особенно, когда по твоей вине.
К нам как бы случайно приблизился один из конных бойников. Он внимательно вглядывался в окружавшие дебри, но мне показалось, что ему хочется послушать. Папринцию, видимо, показалось так же, поскольку некоторое время мы с ним ехали молча. Я оглянулся на растянувшийся караван, бросил взор вокруг, на проплывавшую мимо природу. Дядя Люсик глядел в себя. Судя по выражению глаз, он видел больше меня. Глубже и дальше.
– Худшая ошибка, – вдруг сказал он, – которую можешь совершить в жизни – все время бояться совершить ошибку.
– К чему вы? – оторопел я.
– Для общего развития.
Мы снова умолкли. Скрип телег, лошадиный топот, стук оружия и перезвон доспехов создавали достаточный звуковой фон, но я все же дождался, пока бойник отъедет, и только тогда тихо проговорил:
– Как вы считаете, где мы: в прошлом, в будущем или просто в ином мире?
Дядя Люсик по обыкновению почесал обросший седыми волосами подбородок, прежде чем вымолвить:
– Нас перенесло не только в параллельную или продольную реальность…
– Как-как? – изумился я, подгоняя коня впритирку.
– Продольно – это во времени.
– Мы можем как-то узнать: куда именно, в какое время?
Поскольку ответная пауза затянулась, я уточнил:
– Хотя бы: в прошлое или в будущее. Но чтобы точно.
– Узнать будет легко, – выдал, наконец, дядя Люсик, привыкший отвечать не только за слова, но и за все их возможные смыслы, отчего время на обдумывание ответа частенько затягивалось. – Туда-обратно можно ходить только параллельно. Если же мы в продольном перемещении, обратного выхода нет, изменяемое прошлое делает будущее другим. Даже если мы вернемся, то – куда? Не к себе, однозначно.
Я тоже думал об этом. Веселенькая перспектива – вернуться не в свое истинное время, а в кем-то измененное в прошлом. Не мы одни стараемся попасть домой. Кто-то, наверняка, уже пробовал, и если он достиг успеха, то наш дурацкий мир с вонючими авто и лагающими компами – чей-то очередной черновик, который переделается во что-то новое при очередном перемещении.
– Время – не единственная система координат, – продолжил размышлять дядя Люсик. – Могу с уверенностью заявить, что нас сдвинуло и в пространстве, мы находимся южнее точки перехода на нашей Земле. Положение солнца и звезд говорят за себя.
Мне они ничего не говорили.
– Оттого здесь теплее, – закончил мысль дядя Люсик.
– Если мы на юге, то почему здесь живут светлокожие люди… да что там кожа, они говорят по-русски! Как вы объясните? Выходит, академик Фоменко прав, что весь мир когда-то был русским?
Дядя Люсик улыбнулся:
– Ты заметил, сколько современных для нас с тобой слов используют аборигены?
– Перекур, например. Или гроб, я сам слышал. Даже деньги.