– Откуда они пришли? С ангелами. Почему не предположить, что некогда вся здешняя местность была заселена пришельцами из нашего мира?
– Недавно, что ли? – не поверил я. – Ведь новые слова…
– Нет, давно, в незапамятные времена. А новые слова приносили новые люди.
С такой раскладкой можно и согласиться.
– А прежние жители? Их – под нож, меч или газ, как германцы славян «дранг нах остен», или одеялами с оспой, как индейцев более продвинутые цивилизаторы?
Дядя Люсик покачал головой:
– Не думаю, что раньше здесь кто-то жил.
– А срытые крепости? А то, что они перековеркано называют акопалипс?
– Ты знаешь местную историю?
– Местную – в двух словах. Более развернуто рассказали за горой. В главном у всех совпадает.
– Так и должно быть.
– Что же вас натолкнуло на мысль, что все здесь – пришельцы?
– Мне так думается.
Ответ неверен. Въедливому типу вроде меня требуются факты и доказательства.
– Думается или вы уверены? И если уверены, то почему?
Папринций вздохнул, узловатые пальцы потерли щеку.
– У меня были разные варианты, много. Будущее после катастрофы, будущее после людей, прошлое с людьми, прошлое задолго до людей, иная реальность, вымышленная реальность, которая существует лишь в твоем или моем мозгу, а также реальные мы в другом месте или скопированные мы в другом месте, когда реальные живут себе спокойно дома…
– Не живут. Вашего трупа не нашли. Вы здесь – это реальный вы, в своем настоящем теле.
– Хорошо бы, но как проверить? Возможно, мы все погибли там, на нашей земле, а здесь – нечто вроде того света для вылетевших душ?
Такое мне в голову не приходило.
– Отложим разговор до попытки переместиться или до новых фактов, – предложил дядя Люсик.
– С одним уточнением. Не до попытки, а до перемещения. Кто не верит в свое дело, у того не получается. Я верю, что у нас все выйдет как надо. А вы?
Папринций грустно улыбнулся, как мудрый и всезнающий Спаситель с иконы, и пришпорил коня.
Глава 5
Проезжая тропа закончилась вместе с лесом, дальше кони двинулись по камням предгорий, а телегам позади нас пришлось помогать вручную, чтобы не опрокинулись. Резкий уклон со стороны горы совмещался с неровностями вдоль и поперек. Глазам открылась цель путешествия: примерно в километре к востоку среди нагроможденья скал и каменных торосов нас ожидало с полдюжины войников в цветах разных вотчин, из которых знакомой была только зелено-оранжевая гамма Дарьи. Приближаясь, я старался прятаться за спинами Томы, Юлиана и обогнавшего меня папринция: Дарьин войник оказался старым знакомым, это был Никандр, неудавшийся невестор Карины, пусть земля ей будет пухом (любопытно, можно ли так говорить, зная о местном способе погребения?). На меня Никандр обратил внимания не больше, чем на хвост лошади, которая тянула телегу. Вместе со всеми он глядел на царственно восседавшую на коне Тому, окруженную челядью, как экипаж танка броней. Первым заговорил неизвестный войник, оставленный за командира, ткань под его доспехами была желтой и красной.
– Пантелеймон Есенин, – представился он. – Судя по флагу и сопровождению, мы имеем честь видеть саму царисситу?
Войники вежливо поклонились, не поднимая вертикально, как положено при встрече-приветствии, и не опуская к земле направленных куда-то в камни копий. В сосредоточенно бегающих глазах читалось напряжение. Это подсказало мне, что бойня, разбросавшая ошметки стаи по окрестностям, еще не закончилась.
– Приветствую доблестных воинов, – с царским апломбом громко проговорила Тома. – Стаю уничтожили здесь?
Могла бы не спрашивать: на камнях виднелись останки наших с Томой и Юлианом бывших «соплеменников». Некоторые тела даже узнавались.
Пантелеймон опустил лицо.
– Просим прощения, цариссита, мы, когда отправляли гонца, знали не все. Там, – его рука в тяжелом наруче ткнула в углубление в скалах, похожее на маленькую пещеру, – засел один человолк.
– Живой?! – Тома отшатнулась.
Прошлое не желало нас отпускать.
Неловкость и страх сквозили в старательно состроенной героической гримасе Пантелеймона: за неправильную информацию отвечать приходилось лично ему, как командиру.
– Запутался в наброшенной сети, но живым не дается. Мы с ночи окружили, хотели забить, но решили дождаться решения хозяйки земли. Вдруг посмотреть возжелаете? Чудо-то невиданное, только из сказаний да из древних песен про них известно, а живьем почти никто, кроме деревенских бедолаг из предгорий, не видал. Я взял на себя смелость приказать соорудить вот это.
Все посмотрели, куда он показывает. Несколько крестьян тащили из леса наспех сколоченную клетку – словно паланкин, с ручками для ношения. Не получив приказа, они не отважились ставить ее на первую из подъехавших телег, и клетка опустилась на землю рядом, а крестьяне не слишком синхронно совершили полуприсед почтения владелице вотчины.
– Откуда крепостные? – осведомилась Тома.
– Помогали нам, принесли сети и забрали малышей. – Ответив цариссите, Пантелеймон обратился к крестьянам: – Спасибо, люди добрые, помощь больше не требуется.
Крепостные продолжали стоять. Тома сообразила, что теперь она здесь главная.
– Из какой деревни?
– С Портянки мы. Недалеко отсюда. Все время по прямой.
– Детей всех приютили?
– Не бросать же.
Встрял второй крестьянин:
– Мы ж знаем, чьи. Донеслась уже весть о беде лесянковских, ихние это детки.
– Не все, – проявила Тома знание проблемы.
– Да, хозяйка, не все, – согласились крестьяне. – Если кровные родичи не объявятся, оставшиеся будут нам как свои.
Тома непроизвольно сглотнула и опустила лицо.
– Если что-то понадобится – приходите в башню, – донесся ее срывающийся голос, – просите, все дам. А детям сама что-нибудь пришлю, как вернусь.
– Алле хвала! – откликнулись крестьяне. – Если можем еще чем…
– Идите, – отпустила Тома. – Возьмите все телеги, кроме одной, и отвезите детей в эту… как вы сказали?
– В Лесянку.
– Да. – Перед глазами всплыли запертые в ночи хибары, носившиеся между ними волки и кровожадная стая, выволакивавшая детей с превращенными в мясо взрослыми.
– В Лесянку тоже надо что-нибудь послать, – шепнул я Томе.
Она промолчала. Я сдвинул коня вперед и заглянул ей в лицо.
У нее по щекам текли слезы.
Папринций тактично оттянул меня назад. Юлиан спокойно наблюдал, как прибывшие с нами бойники собирали трупы и их разрозненные части, сваливая в большую кучу.
– А раненые? – всполошилась совладавшая с чувствами Тома. – Может быть, кому-то нужен врач…чеватель?
Пантелеймон помотал головой:
– Сильно раненых нет, все ходячие, они ушли с войском добивать отступников в последней берлоге. Трупы только человолчьи. Может, не стоит тащить на кладбище?
Тома быстро оглянулась на меня, потом на папринция. Мы пожали плечами: выкручивайся сама.
– Предлагаете оставить их здесь? – Она обвела рукой кроваво-мясное поле боя.
– Какая разница, где волков кормить? – высказал свое мнение Пантелеймон.
– Тогда, наверное, трупы лучше зарыть? – Тома на всякий случай обернулась к нам за поддержкой.
Я промолчал, не имея мыслей, которые показались бы правильными для местного мира. Дядя Люсик отрицательно покачал открытой ладонью.
– Волкам кушать надо, – предельно корректно сообщил Пантелеймон шестнадцатилетней властительнице.
– Нужно ли подкармливать? – Тома все еще раздумывала. – Меньше плодиться будут.
– Если волки не выполнят свою часть работы по сохранению равновесия, – тихо заметил папринций, – в народе начнутся болезни. А вотчина останется без собственных меха и кожи.
Тома кивнула.
– Оставляйте здесь.
Бойники, уже начавшие стаскивать трупы к телеге, с удовольствием повиновались приказу.
– А на телегу поставьте клетку, – прилетело дополнение.
Остальные телеги разворачивались, наполняя воздух душераздирающим скрипом, крестьяне рассаживались на них, лошадки с удовольствием затрусили по склону вниз.
Я спрыгнул с коня, передал поводья Юлиану и вместе с бойниками подошел к клетке. Попытка раскачать рукой жерди, из которых ее сделали, ничего не дала. На удивление крепко для столь топорной работы, выдержит даже крупного самца. Хорошо бы, в расщелине оказался не вожак или кто-то типа Жлоба.
Тома обратилась к окружившим каменный провал войникам:
– Сможете достать человолка?
– Сделаем, цариссита.
Несколько копий накрыли углубление наконечниками как ежом лунку, а одно копье, с крюком, похожее на пожарный багор, попыталось ухватить кончик сети.
– Гррр! – злобно раздалось внутри.
В груди что-то екнуло. Это же…
– У-у, чертово отродье! – Войник, на которого бросился запутавшийся, загнанный в безысходность зверь, едва отскочил.
– По морде его лупи! – подсказывали копейщики, тыкая остриями.
– Гррр! – с яростью отбивалась от копий худенькая лапка.
Она пыталась тянуть сеть на себя, но безуспешно.
– Пиявка! – тоже узнала Тома. – Стойте!
Войники изумленно замерли.
– Ррр! – сказал я, протиснувшись среди них к каменной яме.
– Ррр? – после легкого недоуменного молчания донеслось оттуда.
– Рр! – успокоил я.
Затем я повернулся к солдатам:
– Свободны. Дальше мы сами.
– Вы что, – чуть не онемели они, – разговаривали с… этим?
– Это же почти домашний зверек, – объяснил я как мог. – Сладить можно с кем угодно, если подойти по-хорошему. Уберите оружие.
– Оно людей ело!
В разговор вступила Тома, смущенно покосившаяся на Юлиана:
– Оно – юная заблудшая душа, которую судьба загнала в жуткие условия. Спасибо за все, воины, вы свободны. Можете догонять своих.
– Алле хвала! – прощально грянуло над горами.
Стукнули о землю вертикально поставленные копья, и чужие бойцы откланялись.
– Что будем с ней делать? – прошептала Тома, косясь на застывших бойников и возницу.