– Не знаю, – честно признался я.
– Думаю, нужно освободить животное от сети и переместить в клетку, – громко уведомил папринций.
– Это мы понимаем, – наклонилась к нему Тома. – А потом?
– О том, что делать потом, стоило подумать прежде, чем отпускать солдат.
– Рр! – жалобно хныкнула в камнях Пиявка.
– Ты отпустил, ты и придумывай, – объявила мне Тома и развернула коня. – Помогите моему невестору извлечь животину и переместить в клетку!
Бойники сделали шаг вперед.
– Гррр! – испуганно-агрессивно донеслось из пещерки, и Пиявка забилась в самую даль.
– Не подходите! – остановил я бойцов, которые и сами особым желанием не горели. – Откройте клетку и отойдите как можно дальше. Кто на конях, вообще скройтесь из виду.
– Все назад! – ужала Тома мою речь до двух слов и первая показала пример.
Никто, собственно, и не возражал.
Правило Аль-Капоне гласит, что добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем просто добрым словом. Я же решил рискнуть.
– Ррр! – позвал я, склонившись над выемкой:
– Ррр! – с восторгом принеслось оттуда и вскоре ткнулось в меня, чуть не опрокинув.
Оставшаяся без стаи Пиявка безудержно радовалась знакомому лицу. А может лично мне – я ведь весь из себя такой замечательный и неповторимый. Прямо нарасхват. Если, конечно, полтора десятка царевен не ошибаются. Теория больших чисел мне лукаво благоволила, а вот психология не стеснялась – нагло гоготала в лицо. Без конкуренции, дескать, и индюк павлин. Типа, не я хорош, а чужие представления обо мне. Жаль, нельзя услышать мнение родителей. Нормальные родители детей перед посторонними хвалят, а в глаза ругают, а если наоборот, то ребенок для них не личность, а игрушка, и нужен он лишь для воплощения собственных родительских мечт. Мне с моими папой и мамой повезло. Меня ругали. Обожаю своих родителей.
Пока мысли в мозгу облизывали собственную исключительность, снаружи меня хотела лизнуть ошалелая человолчица. Розовый язык пытался достать из опутавшей сети. Тянулись обнять стянутые лапки. Жилистое тело извивалось, оправдывая имя (хотя, если вспомнить, Тома наградила им самочку за то, что морально присосалась, а вовсе не).
Подхватив зверюгу под талией, чтобы не свалилась на застрявших в веревочной массе конечностях, я дотащил ее до телеги с клеткой, открытой настежь.
– Рр! – указал я на телегу.
Пиявка пугливо сгорбилась, попятилась, попыталась отпрыгнуть. Подобрав шмякнувшееся на землю и чуть не укатившееся под уклон съежившееся тело, я впихнул его в клетку головой вперед и в несколько приемов окончательно затолкал вместе с сетью. Замком служила клиновидная чурка-распорка. Прежде, чем запереть, я осторожно распутал сеть, и, с последним рывком, левой рукой выдернул сеть наружу, одновременно правой захлопывая створку и заклинивая конструкцию.
– Ррр? – Пиявка удивленно склонила голову, стоя на четвереньках посреди тесного продуваемого сооружения. Свалявшиеся патлы лезли ей в глаза, в рот, растрепанно свисали и смесью блондина-ежа со спрутом торчали во все стороны. Некогда бывшие русыми, волосы потеряли не только цвет, но и форму, теперь они представляли собой некую невообразимую единую субстанцию.
– Потерпи немного, скоро будем дома. – Взмахом руки я позвал всех обратно. – Там разберемся, что с тобой делать.
Дома. Ха. Сколько раз мне еще предстоит менять наполнение этого термина?
Сказал – термина? Как же я толерантно обозвал святое понятие.
Глава 6
На обратном пути, едва растянувшаяся колонна вошла в лес, не сгустились, а просто упали сумерки. Как занавес в театре. Ночь – не время для путешествий в местном мире, поэтому на первой же поляне был организован привал. Хор шумевших крон иногда открывал мутную, но довольно яркую луну. Бойники, глянув на небо, почему-то всполошились и принялись готовить лагерь чуть ли не бегом. Заполыхал костер, на нем забулькал котел, в котле вовсю варилось нечто бесподобно пахнущее счастьем. Желудки вспомнили, что с утра брошены на произвол судьбы. Цариссита не напомнила, подчиненные стойко терпели. Не намекать же начальству об очевидном. Оказывается, намекать надо. Точнее, надо говорить в лицо, без намеков: жрать людям нужно, хотя бы иногда.
Поняв, что моя помощь не требуется, и все будет сделано само собой, я присел к костру. Рядом плюхнулась на траву Тома.
– Здорово быть начальницей. – Ее взгляд пробежался по ведущимся вокруг работам, лицо наполнилось радостью, гордостью и самолюбованием. – Совсем недавно мне пришлось бы все делать самой.
– Не зазнайся, – участливо предупредил я.
– Думаешь, я уже заболела высокомерием? Впрочем, да, что-то есть. Считаешь, с этим надо бороться? А так приятно, когда все – только для тебя.
Папринций в сторонке что-то внушал Юлиану, тот увлеченно слушал. Что ж, полезно. Дядя Люсик знает, что нужно сказать и чему научить. Пусть продолжает как можно больше и дольше.
Мы с Томой остались одни у потрескивавшего огня.
– Когда пошлешь бойников заколоть меня копьями? – сдвинув шлем на затылок, я вроде бы шутливо и по-родственному толкнул Тому локтем в бок.
Она отшатнулась так, что бронза на доспехе исполнила арию строительной бытовки, на которую рухнул башенный кран:
– Не говори так! Даже не думай!
– А как думать? Все ведет к этому. Нам, чертям…
– Даже в шутку не произноси слово «черт»!
– Хорошо. Нам, мужчинам, которые прибыли вместе с женщинами, места в цепочке местных реалий нет. Лишнее звено. Не уничтожишь – получишь проблемы. Все логично.
Тома не ответила. Теперь она смотрела в огонь и, надеюсь, что-то видела.
Вокруг суетились бойники. К попарно выбранным по обе стороны костра деревьям сзади они прислонили по длинной жерди, получилось по два треугольника. Сверху каждую конструкцию соединили перекладинами. Стало похоже на стоявшие друг напротив друга, через очаг, футбольные ворота, только очень глубокие, вытянутые назад метра на три. Еще несколько жердей нижними концами уперли в землю в паре-тройке метров позади между двумя первыми, а верхние концы равномерно уложили на перекладину. Слои набросанного лапника завершили строительство. Получилось два огромных шалаша-навеса со скатом назад и открытых вперед, к костру. Для создания мягкой лежанки в них принесли хвою и листья.
– Серьезно думаешь, что я меняюсь в худшую сторону? – медленно проговорила Тома.
Разродилась, наконец. Я пожал плечами:
– По-моему, такая судьба постигла всех ангелов. Они превратились в местных элоев и постепенно забыли прежние принципы. Зато я начинаю понимать, как тут все устроено. Кажется, у тебя есть все шансы закрепиться в статусе башневладелицы и стать цариссой. Ангелы, которые не примут мужененавистнических законов, просто не пройдут испытания и чего-то там еще.
– Соответствия, – напомнила вновь погрузившаяся в раздумья Тома.
– Во-во. В итоге: принимаешь местный женский гедонизм – поднимаешься по иерархической и карьерной лестнице. Не хочешь убивать «чертей» – пожалуй к ним в компанию, не порть местным удовольствия. Как-то так.
– Никогда не соглашусь с убийством мужчин из нашего мира только потому, что они мужчины.
– Никогда не говори никогда.
– Но я не такая!
– Все так говорят.
Тому словно подбросило:
– Если у меня есть шанс получить корону полноправной властительницы вотчины, знаешь, что я тогда сделаю?
– Помилуй. Откуда?
– Я постараюсь изменить все!
– Не самая свежая мысль. Наверняка, кто-то уже пытался. Когда система отлажена, таких меняльщиков она бросает на дно или уничтожает. Изменения – враг стабильности. Местная стабильность всех устраивает.
– Всех? Откуда же взялось безумное число отступников, которые пошли за Деметрией?
– Вот система и перемолола их, собрав вместе для удобства.
Тома бездумно вытащила из костра тлеющий прут и крутила его в руке, не замечая, что делает.
– Если мечтаешь о переустройстве мира в качестве цариссы, – я вырвал у нее механически двигавшийся прут, едва не выколовший мне глаза, – для начала придется стать самой могущественной семьей.
– Придется, – мрачно согласилась Тома.
Вот как. План на ближайшее будущее. Надо кое о чем напомнить.
– Варфоломея мечтала о том же. Итог тебе известен.
– Значит, нужно стать не цариссой, а царицей, тогда полномочия позволят сделать то, что хочу. Как здесь сменяется власть? Выбирается? Захватывается? Мне известно только, что она не передается по наследству, хотя не понимаю, почему.
– Аглая носила титул «назначенная возможная преемница».
– Кто и как выбрал Аглаю, за какие заслуги?
– Скорее, не за заслуги, а за выявленные умения и возможности. Аглая была интуитивным политиком и интриганкой.
– А у меня получится?
– Стать следующей царицей? – Я ободряюще приобнял Тому за плечи, доспех звякнул об доспех. – Если захотеть, получится все. Был бы смысл.
Металлические пластины жалобно скрипнули, Тома прижалась ко мне сильнее, а склонившаяся голова стукнула по виску боковиной шлема:
– Я могла бы подправить законы так, чтобы всем улучшить жизнь… и чтобы ее сохранить всем, кому получится.
– Ты же знаешь, как ревностно здесь относятся к законам.
– Чья власть, того и законы. Народ привыкнет ко всему. Как в царстве Вечного Фриста. К любой чуши.
– И какую чушь ты хочешь нести местным жителям?
– Снова шуточки? Я говорю серьезно.
– Ладно, что бы ты сделала?
– Для начала запретила бы…
– А ты знаешь, что неправильные законы нужно исключать не только из свода законов, но и из памяти народа? Только через пару поколений соблюдение новой редакции станет «вековой» традицией, когда люди даже представить не смогут, что не так давно все было иначе.
– Кто-то же должен начать.
Не поспоришь. Но я предупредил.
– Я оставила бы наказание смертью только за страшные преступления. – Взор Томы горел, щеки разрумянились. – Смерть – хороший стимул, но безвозвратный. Кто ошибся, тот уже не исправится.