В глазах Добрика царили такие поклонение и восторг перед новой хозяйкой, что немедля хотелось дать ему орден за правильное понимание политики партии и дополнительную премию за интуитивно четкое исполнение, учитывающее все ее, той политики, колебания.
– Все в порядке. – Тома устало поглядела в вышину, куда предстояло подниматься.
Лифтов еще не придумали. Надо бы соорудить простейший подъемник с противовесом. Внутренний дворик не давал возможности въехать процессии целиком, он позволял лишь спешиться и отдать коней слугам. Если прибывало много народу, как сейчас, требовалось сразу следовать вверх по крутым ступеням, чтобы не затруднять спешивание очередным въезжающим. Задранному вверх взору открывалась только уходившая ввысь узкая лестница. Даже двоим воинам разойтись сложно, если один не соизволит уступить. Казавшаяся снаружи громадной, внутри башня была тесной. На виски давило мрачностью и резкими перепадами света и тьмы. Между помещениями с выходившими на лестницу дверями периодически виднелись разрывы, необходимые для охраны и освещения. Из узких бойниц бил яркий свет, из-за чего некоторые закутки оставались темными и не просматривались. Сейчас в таких местах спешно зажигали факелы.
– У вас груз? – Впервые лицо Добрика выдало какие-то собственные, не наносные чувства. – Но ведь это…
– Да, – с деланным равнодушием кивнула Тома, пряча глаза с пляшущими бесенятами, которые праздновали триумф. – Обычные волк и человолк.
Обычные, ага. Да за т-а-к-у-ю хозяйку Добрик теперь готов не только в воду, но и в огонь, и медной трубой накрыться – все написалось на лице жирным шрифтом. О случившемся вся страна говорить будет! И ведь это только начало, Тома еще даже не царисса. Чего дальше-то ждать?..
Четверо бойников доставили клетку на руках, так как телеге сейчас во дворике не развернуться. Внутри порыкивали, волнуясь, два взъерошенных существа.
– Клетку несите в мою комнату, – распорядилась Тома.
Меня немножко резануло «в мою». Не в «нашу». Быстро же Тома осваивается с новой ролью. Хотя… это действительно ее комната. Ее башня. Ее земля и слуги. Интересно, в ее понятии я – тоже ее?
Брови Добрика вскинулись:
– Только клетку? А их…
– Само собой вместе с обитателями. Еще нужно сделать крепкий кожаный ошейник… два ошейника. Ему и ей. С длинными поводками. Застегиваться ошейники должны как на шее, так и на запястье ведущего, чтобы звери не вырвались.
Клетка медленно проплыла вверх мимо нас. На удалявшихся Пиявку и щенка было жалко смотреть. Их будто на казнь уносили.
– Кстати, – добавила Тома, пока по своему обыкновению Добрик не дематериализовался в рвении сделать все и сразу. – Подберите человолчице какую-нибудь одежду.
– Полный комплект?
– Комплект, а также всего другого разного и побольше. – Тома задумчиво пожевала нижнюю губу. – Многое из предложенного ей не понравится, если не все. Но хоть чем-то прикрыть надо. Теперь она в цивилизованном обществе.
Я почему-то обернулся на равнодушно ожидавшего приказов Юлиана, изображавшего статую Давида.
– Разрешите выполнять? – Дождавшись кивка, Добрик унесся вслед за клеткой.
Мы неспешно двинулись вслед за ним. На четвертом ярусе отворились двери, и празднично разодетые слуги, почтительно приседая, отошли в стороны. Донеслись последние слова мгновенно угасшего разговора:
– Вот поэтому…
Все лица обернулись к нам. За длинным столом ужинали четыре человека. Двое от шеи до пят затянуты в красные плащи, капюшоны откинуты, нас внимательно рассматривали лица из-под кольчужных шапочек. Одно лицо строгое, женское, второе – более молодое, мужское, отличавшееся пухлостью и гладкостью щек. Под плащами угадывалось оружие. Сразу вспомнилось какое. Захотелось как-то напроситься, посмотреть, потрогать. Высокотехнологичная для бронзового века катана – как Су-35 среди «Фокке-Вульфов» нацистского люфтваффе. То, что здорово среди равного, в другом случае выглядит стационарным телефоном среди смартфонов.
Вторые два лица были знакомы – Марианна и ее мама. Марианна смотрела отстраненно, словно случайно здесь оказалась. Ее мама – красивая смуглая женщина восточной наружности, из особенностей внешности передавшая дочери только разлет бровей и проникновенный взгляд. Царисса Льна и Тканей. Насколько я был наслышан, это наша нынешняя соседка с севера, чьи территории с запада так же опоясывает Большая вода, а на востоке они граничат с Грибными рощами и сожженной школой Дарьи. Кто у нее на севере – пока неизвестно, так далеко мой интерес еще не распространялся.
Дядя Люсик, знавший протокол лучше меня и Томы, поклонился:
– Приветствуем ваше преосвященство на землях юной царисситы Тамары Варфоломеиной.
Мы с Томой почтительно склонились. То же сделал следивший за нами Юлиан.
– Также рады видеть доблестную цариссу Асю и очаровательную царевну Марьяну, – последовал новый поклон папринция, а за ним и всеобщий наш.
– Доброго здравия и многих вам зим, цариссита, папринций и молодые люди. – Сестрисса приподнялась, и с нею все гости.
Папринций указал Томе на место во главе стола, потом усадил нас и разместился последним. Как по волшебству на столе возникли подносимые угощенья.
Сестрисса – почти пожилая, но по-военному крепкая подтянутая женщина. Выше среднего роста, белолицая и широкоскулая, с развернутыми плечами гусара, она в некотором роде была антиподом цариссы Аси – низкой, плотной, с узким лицом и иссиня-черными волосами, которые выбивались из-под извечного в здешних местах шлема. У цариссы глаза смеялись, у сестриссы – сверлили. Царисса явно хотела нам как-то помочь, сестрисса желала помочь всем, пусть даже за счет сжигания кого-то на костре. От рассматриваемых вариантов этого «кого-то» по спине пробежали мурашки.
Сестрисса не замедлила представить спутника:
– Сестрат Панкратий. Выдающийся человек. Можно сказать, моя правая рука.
Мы с сестратом взаимно раскланялись. Полноватое лицо с цепким взглядом просканировало поочередно Тому, меня и Юлиана на предмет фальшивости, внутренней гнильцы, недобросовестности и опасности. На папринции оно обломилось и вновь юркнуло в скорлупу закрытости и показной улыбчивости.
Бронзовые ножи скребли по тарелкам, поскрипывала восстановленная мебель, благоухала аппетитными ароматами приносимая нескончаемая снедь. Когда в жевании возникла пауза, сестрисса обратилась к хозяйке:
– Как вам здешние земля и люди? Уже осмотрелись на новом месте?
– Нравится, – не стала скрывать Тома, искренне улыбаясь во все тридцать два натертых мелом зуба, ибо других способов чистки здесь не существовало.
– Неплохо бы вам посетить храм.
– Как только, так сразу, – мгновенно согласилась Тома. – В смысле, что при первой же возможности. Сейчас мне здесь еще разбираться и разбираться…
– Понимаю, поэтому не тороплю. Алла-всемилостивейшая, да простит Она нас и примет, умеет ждать, ибо Ее есть наше будущее. Но сильно затягивать не стоит. Духовное выше материального.
– Обещаю. – Тома кивнула.
– А молодые люди имеют в своем сердце Аллу-всесвидетельницу и сокрушительницу, да простит Она нас и примет?
Нас с Юлианом словно на шампуры насадили и поджаривали теперь на горящих углях двух священнических взглядов. Дядя Люсик побелел, прорисовав желваки под бородой, которую сбривать, видимо, больше не собирался. Тома застыла.
– Я отдаю жизнь и мысли Алле-возвысительнице, да простит Она нас и примет, – во всеуслышание продекламировал я вдолбленную в Дарьиной школе молитву возвышения. – Воздаю выше необходимого Алле-всесвидетельнице, творительнице миров и воительнице умов, и наступит время, когда воздастся мне. Как Она создала наш мир, так и я во славу Ей создаю себя. Алле хвала!
Нога под столом достала Юлиана. Он понял и поддержал:
– Алле хвала!
– Чудесно. – Потеряв к нам интерес, сестрисса пододвинула к себе еще одну тарелку с дизайнерским салатом от поваров башни.
Заговорила царисса Ася:
– Уезжая, мы все время думали, чем можем помочь. Переночевав в храме вашей вотчины, мы переговорили с ее преосвященством и решили вернуться, поскольку сестрисса Устинья предложила придать твоему положению, Тома, больше определенности, ибо до встречи с Верховной царицей, когда все решится окончательно, еще далеко.
– Можешь сейчас пройти со мной? – осведомилась у Томы сестрисса Устинья.
Она поднялась первой. Вон оно как, даже в присутствии хозяйки башни распространители «опиума для народа» могут позволить себе действовать по собственному разумению. По всем известным мне канонам подняться из-за стола можно только с разрешения хозяев или после них. Выходит, сестрисса по положению выше цариссы? Учтем.
Пожелав всем красивых снов, Марианна с мамой отправились в свою комнату этажом ниже, Тома пошла еще ниже вместе с красными плащами. Дядя Люсик, облегченно вздохнув, помахал нам рукой и скрылся в своих близлежащих хоромах. Юлиан направил стопы по лестнице вверх.
– Добрик, на пару слов! – окликнул я взмыленного слугу, мчавшегося мимо нас по своим делам.
Отныне все дела в вотчине в некотором роде и мои.
– Слушаю, – замер передо мной тщательно выглаженный, уложенный, нарядный столбик.
Как только умудряется при таком темпе еще о внешнем виде заботиться. Хотя… Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей, сказало однажды наше все. То ли я не дорос, то ли я по жизни лентяй и неряха, но у меня как-то не получается. Делаю первое за счет второго. Неудивительно, что люди, которые умели сочетать, вызывали отторжение. Между тем, встречают по одежке и провожают тоже по ней, чем бы ни крыли сей факт озлобленные на мир непонятые гении-одиночки. Мораль проста: если умный, подумай, существуют ли любители общения с вонючками и замухрышками. Ответ покажет дорогу в завтра.
Ответив для себя, я сделал неприятные выводы, потому немного стушевался. Но голос выправился, и приказ высшего существа низшему (иерархию никто не отменял, хозяина-размазню слуги не уважают) прозвучал внушительно: