– Ты хорошая. Очень хорошая… – прошептал я, утешая и вроде бы разряжая обстановку, но, как оказалось, еще больше запутывая. – Просто мы с тобой…
– Не подходим друг другу?
– Нет! То есть да!.. Еще как!.. Фу, подходим, конечно.
Меня затрясло. Потерявшее краски лицо Марианны опустилось:
– Значит, фу?
– Я не то хотел сказать. Просто мы встретились слишком…
– Поздно, – выстрелило из только что крепко сжатых губ. Рука Марианны стыдливо дернулась тыльной стороной к носу, к появившимся в уголках глаз прозрачным капелькам, но сила воли вернула ее обратно. Царевны не плачут.
– Или рано, – со вздохом поправил я.
– Даже так?
– Я мог бы все объяснить, но не на ходу. Невозможно в таких условиях. Слова впопыхах, это… не будет правильно. Точнее, правильно, но… неправильно. Потому что… как бы это сказать… ну, понимаешь… вот именно поэтому. Потому что – никак.
Я совсем запутался. В ответ упало:
– Хорошо.
Краткий укол глазами – красными и текущими – и больше Марианна ни разу ко мне не повернулась.
Сказала: хорошо. Что хорошо? Кому хорошо? Всем плохо. Ей плохо, потому что не понимает, что происходит. Мне плохо – из-за живущей в сердце Зарины, которую не забыть, и Томы, которую не бросить.
– Мы стараемся… – неслась спереди отменная жизнерадостность цариссы Аси.
– Кто «мы»? – напряглась Тома.
– Забудь. Не важно.
Снова тайны. У всех тайны. Тайна на тайне и тайной погоняет. Ничего не меняется, все по-прежнему: количество тайн внутри тайн растет и растет, как снежный ком.
Впереди желтел свежеспиленными срезами отстроившийся после погрома поселок. Домики – крепкие, надежные, не сразу войдешь, и от волков защита. Каждый домик с узкими окнами-бойницами окружал симпатичный заборчик, а крыши были хлипкими: сказывался теплый климат, защищать особо не от чего. Во двориках сохло натянутое на веревках белье, бегали голопузые пострелята, с приближением высоких господ сразу попрятавшиеся по домам. Выучка, однако. Кроме малышни, без толку гулявших здесь не было, все работали – кто в мастерских, кто по домам. Отовсюду неслись шум и запахи: кож, опилок, еды. На окраине, как и полагалось по технике безопасности, обитали кузнецы. Обычно в деревнях кузнец бывает один, а в поселке при башне их было несколько, и все были заняты, о чем сообщали нескончаемый стук, перезвон и валивший из кузниц дым.
– Скажите мне как ангелу-недоучке, почему запрещен гнук? – Тома затронула тему, давно мной проталкиваемую во все стороны, и нигде ничего вразумительного в ответ не получившую.
Посмотрим, как вывернется из очевидно глупого положения царисса Ася. Ведь глупость же полнейшая: намеренно оставаться с плохим оружием против хорошего.
Ася думала недолго.
– В старину владение оружием никак не контролировалось. Погибло много людей. Очень много. Дальнобойное оружие особенно отличилось. Известно, что однажды пытались запретить вообще любое оружие. Не получилось. Добрые люди, которые соблюдали закон, остались беззащитными перед недобрыми.
– Вы рассказываете про времена апо… акопалипса?
– Именно. Теперь гнук запрещен как оружие исчадий другого мира. Прибывавшие к нам черти пытались сделать его в первую очередь. Дошло до гнуков из металла, как ручных, так и огромных, их перевозили лошадьми. Никто не чувствовал себя в безопасности ни в поле, ни в башне. Для охраны земель требовались немалые армии. За армиями приходилось следить, чтобы повиновались только хозяйке, чтобы не разбегались и не переходили на сторону противника. Люди боялись работать в поле, все прятались за каменными стенами. Жизнь превратилась в страх и остановилась.
Теперь у меня в голове нарисовалась другая картина, совсем не та, что прежде.
– Каждый был против каждого. В любой момент ожидали удара в спину. – Новые мазки ложились на холст, делая картину ярче и четче. – Воевали на расстоянии, массово убивая и раня друг друга не видя врага в лицо. Позиционные войны на истощение в конце концов истощили всех. Теперь за гнук карают смертью. Изготовление – смерть, переноска – смерть, стрельба – ужасная смерть. Количество любителей пострелять уверенно стремится к нулю – по теории больших чисел, в масштабе всей страны. Наши латы спасают нам жизненно важные органы от стрел, выпущенных издалека, а царберам в их доспехах гнук практически не страшен.
– А сестрам? – спросила Тома.
Как бальзам на душу. Я напряг уши.
– У них свои хитрости, – изящно обошла Ася выставленный капкан.
Думаю, поднимать вопрос самозащиты с помощью гнука при этой цариссе не имеет смысла. Гордей уже пытался оправдать трактовку закона ситуативно, и тот опыт у меня перед глазами.
Мы двигались по поселку, когда навстречу выехало еще несколько всадников и сразу направилось к нам. Воинство Аси насторожилось, но по знаку цариссы немного расслабилось. Ярко-красные плащи не оставляли сомнений: сестрисса соизволила составить нам компанию. Рядом с ней уверенно скакал сестрат Панкратий, и, чуть позади, еще несколько сестер.
– Слышала обо всем. И видела тело. – Немного не доезжая нас, сестрисса Устинья сбавила ход, чтобы не утопить нас в пыли. – Дворецкий пытается о чем-то умолчать, сейчас с ним разговаривают. Чужой в башне – это серьезно.
– По-вашему мнению, дворецкий виновен? – спросила Ася.
Почему-то все поглядели на сестрата. Даже Устинья. Тот задумчиво вымолвил:
– Думаю, у него были греховные замыслы, но он раскаялся ранее, чем был пойман.
Услышанное в подземелье заставляло меня думать так же. Похоже, сестрат Панкратий работает кем-то вроде детектора лжи. Местный психолог. Надо бы выяснить: такой «детектор» – приложение к каждому храму или удачное приобретение лично Устиньи? Нам бы такого завести.
Угу, нам. Кем я себя вообразил? И разве я собрался здесь годы проводить? Не-е, ну его к известной бабушке, не к добру помянутой.
Домой. Как только. Безо всяких.
– Архисестриссе и Верховной царице я уже послала весточки с намерениями, – сообщила Устинья, как только поравнялась с нами, – а в отношении церемонии осталось сделать немного. Нужно решить последний вопрос: кто поведет молодую?
Тома вспыхнула:
– В чем проблема?
– Если церемония проводится в обычным порядке, вести должна мать, – объяснила сестрисса. – С ангелами дело обстоит проще, любая царисса может взять эту обязанность на себя. Вопрос: кто именно?
– А вы видите поблизости другую цариссу? – вздернулась черная бровь Аси.
Тома благодарно кивнула ей.
– Тогда не хватает только цариссы-свидетеля, – сообщил сестрат.
– Можем прогуляться к соседям и пригласить, – мгновенно предложила Ася.
– Это займет несколько дней.
– Вы куда-то торопитесь?
Сестрисса поморщилась:
– Мы – нет. Хорошо, будем ждать вас в храме. Когда поедете?
– Не слишком стесним, если останемся у вас еще на ночь? – обратилась царисса Ася к Томе. – Если выехать на рассвете, в один переход достигнем любой из границ.
– Пожалуйста. – Тома гостеприимно раскрыла руки, словно собралась обнять. – Оставайтесь сколько нужно.
Бледная Марианна смотрела на мать. Та глянула на дочь и все поняла.
– Кого из соседок предпочтешь в свидетельницы, Тома? – продолжила царисса тем же ровным голосом, словно и не было никаких планов, а участие в судьбе царисситы – исключительно из дружеского расположения.
– А кто есть?
– На север от вас – моя вотчина, далее на северо-востоке – Дарья, на востоке – земли Западного леса с причалом, они сейчас бесхозные. На юге за горами – долина, о которой мы недавно узнали, это теперь тоже соседи, с которыми однажды придется считаться. Второй полукруг соседей, начиная с Большой воды к горам на востоке: Рудничные шахты Береславы, Алая роща Натальи, Пятнадцать холмов Татианы и Конные пастбища Евстигнеи. Тех, кто живет через две вотчины от Западной границы, думаю, перечислять пока не нужно?
– Не нужно, я за ту, к кому добраться быстрее всего.
Устинья вынесла вердикт:
– Значит, Дарья. Ехать недалеко, и отвлечем ненадолго.
– Ваше преосвященство, вы, случайно, не слышали, – пешая царисса сумела глянуть на восседавшую в седле священнослужительницу как на равную, – что там насчет Западного леса? Новый год скоро, у людей вопросы.
Красный капюшон мотнулся из стороны в сторону:
– Пока пустует, но Верховная царица этим занимается. А насчет новогодней забавы…
– Что?! – Ася даже наклонилась вперед.
– Ее отменят. Говорю пока неофициально, но со дня на день гонцы доставят письменные уведомления.
– И как же теперь?
– Жить по-прежнему и ждать распоряжений из крепости. Для нас ничего не меняется. Земля остается землей, люди – людьми. – Сестрисса повернулась к Томе. – А ты, юная цариссита… Послушай притчу. Зависнув над пропастью, один сомневавшийся человек взмолился: «Алла-всесвидетельница, спаси! Я стану примерным, не буду грешить!» Всевидящая Алла, да простит Она нас и примет, ответила ему: «Ты не сдержишь слова, поскольку не веришь до конца». «Сдержу!» – упорствовал зависший между жизнью и смертью человек. «Нет. Не ты первый, не ты последний обращаешься для спасения не души, а только жизни». Но человек умолял: «Даю слово!» «Хорошо, – сказала Милосердная. – Прыгай». «Но я же разобьюсь!» – вскричал человек.
Устинья умолкла. Не дождавшись продолжения, Тома поняла подоплеку и опустила глаза:
– Я постараюсь никогда не сомневаться.
– Выкинь из лексикона слово «постараюсь»! – Из-под красного капюшона повеяло холодом. – Ты заранее разрешаешь себе отступление. Только вперед.
– Буду только вперед! Алле хвала!
Сестрисса смилостивилась, ее острое лицо, обращенное к остальным, смягчилось:
– Всех вам благ и внимания Аллы-дарительницы, да простит Она нас и примет. Ждем вскорости у себя.
– До встречи в храме, ваше преосвященство! – отозвалась Ася вслед разворачивавшим коней священникам.
Красные плащи свернули к северо-западу, унося под покровами так и не раскрытые мной оружейные загадки, а мы направились по поселку к темной свече башни. Из-за заборов нас провожали десятки глаз. К новой хозяйке здесь еще не привыкли. Мало того, что она молода до неприличия, так еще с выпендрежем: зверинец вот завела. И какой. Ни у кого такого нет, не было и, скорее всего, никогда не будет. И невесторы – откуда? В ее-то годы. И из каких таких неведомых краев? Все не как у людей.