– Молитвы поднимают дух. Они помогают решать проблемы, но сами их не решают.
– Неправда. – Я покачал головой. – «Возвышенку» я могу укоротить до единственного на все случаи жизни правила трех «эн»: Нет Ничего Невозможного.
Пауза. Вздох. Голос-стон, больше похожий на скулеж:
– Если живешь с этим в душе, то да. А если не получается?
– Для того, чтобы получалось, надо делать. Другого пути нет. Кстати, сказанное применимо абсолютно ко всему.
Охапка сухого хвороста в моих руках вдвое превышала царевнину. Заметив отставание, спутница стала хватать не совсем то, что нужно.
– Брось. – Я указал глазами на поднятую ей крючковатую коряжку. – Хотя…
– Я тоже подумала, что похоже на дубинку. Даже на топор.
На Руси такое оружие называлось клевцом. Палка заканчивалась острым зубом вбок. Чуть поточить его о камни, подержать на костре…
– О, кострище!
Мой вскрик вышел тихим, но сил нам обоим он прибавил не хуже калорийного питания или хорошего пинка. Впереди берег оказался продавлен следами причаливавших лодок, здесь их вытаскивали на берег. Вокруг – дремучие заросли. На защищенной от ветров полянке с кострищем высилась поленница… нет, не знаю, как назвать напиленные пеньками складированные бревна. Поленница – она из нарубленных дров, поленьев. Непорубленные круглые куски бревен называются чурками. Чуркница?
Место выглядело безопасным. Пока. А если появятся нежданные гости – куда деваться? Видно же, что сюда часто пристают суда. Кто-то был совсем недавно – запах еще витал в воздухе. Быстро переворошенная зола похоронила мечты об угольке, придется все же добывать огонь трением, что долго и муторно. Стоит ли заниматься этим здесь?
– Держи. – Я перегрузил свои запасы хвороста растопырившей руки Марианне, ставшей похожей на противотанкового ежа на ножках. Хворост был объемным, но не тяжелым. – Сможешь идти?
В ответ – кряхтение и ощупывание почвы приподнятой ступней.
– Хотя бы видишь, куда идешь?
– Буду двигаться на ослепительное солнце твоего тыла. Прекрасный ориентир.
– «Давай я понесу багаж, а ты понесешь меня», сказал Чебурашка.
– Что?
– Ностальгия.
Взвалив на плечо приемлемый по весу надтреснутый пенек, я зашагал дальше. Минут через десять пригодная для прохода просека свернула вглубь леса и пошла вдоль ручья, периодически терявшегося в траве. Я постоянно притормаживал, прислушивался, приглядывался. Наконец, местечко было выбрано: журчащий ручей образовывал запруду размером с заречное «озеро», завеса раскидистых крон прикрывала низинку с трех сторон, а с четвертой будущий лес еще только пробивался сквозь недавнее пожарище. Остовы деревьев торчали зубами дракона, знакомого с кариесом, вдали виднелся поросший травой холм. До него было далеко, места здесь безлюдные, есть шанс обойтись без ненужных приключений.
– Перекур. Сваливай.
До сих пор Марианна перемещалась в пространстве исключительно на чувстве долга. Вместе с хворостом она свалилась сама – навзничь, как неживая. И не забыла прикрыться. Странное создание. Шарахает ее из крайности в крайность.
– Нужны веревочки, – подала она голос.
– Длинные?
– Вот такие.
Узкая ладонь обрисовала два пояска на теле – на талии и поверх груди. Непревзойденный выверт логики: детально показать человеку, что и как собираются от него скрыть. Умора. А еще – изощренное издевательство. Царевнины заскоки мне совершенно не нравились, я все же привык, что парни добиваются девушек, а не наоборот.
Кстати, а откуда взялась привычка?
Фильмы. Литература. Окружение.
Сформированное предками мировоззрение заставляло думать, что иначе не бывает. А если где-то бывает, то это неправильно.
Марианна считала так же (то есть, что иначе, чем она привыкла, не бывает) и делала, как считала нужным – как делали ее мать, ее бабушка и прочие до неизвестно какого колена, когда что-то сломалось в общественном устройстве. Говорят, что допотопные времена (в прямом смысле, до потопа, или, еще версия, до ледника) на всей Земле говорили на одном языке. После страшной катастрофы остатки людей рассеялись, кто-то выжил в пещерах, кто-то – на вершинах гор. Культура была утеряна, большинство слов забылось за ненадобностью. Где выжили только дети, они придумали свои варианты общения, выродившиеся в новые языки. На произношении сказывались болезни и отсутствие витаминов. В местах, где свирепствовала цинга, появились картавость и шипение. Где глава племени был груб и агрессивен, там возникла каркающая интонация, а где спокоен – господствовала мягкость, в принципе не допускающая агрессии. В местностях, где любили петь, слова научились менять смысл со сменой высоты звука. На изменение речи влияло много причин. Когда вода, огонь или ледник ушли, люди вновь встретились и удивились своей непохожести. Но отныне каждый считал, что истинные законы, язык и бог именно у него.
Можно ли упрекать спутницу в ее поползновениях, если другой жизни она не представляет?
А вообще… пусть лучше женщина говорит фиг знает что, чем думает фиг знает о чем. Говорит – нужны веревки? Я указал на пращу, намотанную вокруг щиколотки:
– Если разделить пополам, то, наверное, хватит.
И мы останемся без единственного оружия. Интересно, царевна это понимает?
– Не надо делить. Давай.
– Сначала я разведу огонь.
– Без ничего? Как?!
– С помощью правила трех эн. Если у тебя еще остались силы, поищи сухие соломинки, пылинки, былинки и прочее, что вспыхнет от искры.
– А то, что уже горит, не подойдет? – Марианна потерла пятерней отшлепанное место.
Шутит – значит, она в порядке. Худшее, что могло случиться – апатия, когда переохлаждение побеждает. Тогда поможет только врачебная либо похоронная команда.
Найдя все необходимое для старого аборигеновского способа добывания огня трением, я взялся за разматывание пращи. И…
Видимо, у меня вылетел некий нечленораздельный звук, потому что Марианна, ползавшая в траве во исполнение задания, в страхе оглянулась:
– Что случилось?!
– Чудо из тех, которых, как я считал, не бывает. Аллилуйя!
– Неправильно. – Заметив, что мой ликующий взгляд некстати скользнул по ней, Марианна быстро развернулась боком. – Нужно говорить: Алле луйя!
– Хорошо, но главное – чудо произошло!
За третьим витком обнаружился почти не прощупываемый кремень – Варвара в свое время запихнула обратно, пока я спал. Крепко же я спал. Может, проспал еще чего?
Настроение взлетело, как северокорейская ракета на Америку. События ускорились.
Мха здесь не было, специального трута тем более. Пришлось помучиться, собирая сухие тростинки-пылинки, но терпенье и труд перетрут даже трут. Не так быстро, как хотелось, но вызванный искрой огонь задымился, выглянул удивленным глазком и, наконец, полыхнул в полную силу.
Я удовлетворенно плюхнулся на траву.
– Ты просила веревку…
Царевна насторожилась: что-то в моем голосе ей не понравилось. Некая сомневающаяся интонация. Да, а что делать. Забрать слово, которое я дал, совесть не позволяла, но возникло непредвиденное обстоятельство.
– Могу обойтись. – Марианна мгновенно разрешила мне пойти на попятный. – Если тебе нужнее…
– Не в том дело. Дело вот в этом. – Двумя пальцами я поднял похожий на крупную песчинку кремень. – Если ты придумаешь, как его не потерять…
– Понесу во рту за щекой.
– А-а… разговаривать как?
– Это не проблема.
Жаль. Молчащая спутница меня устраивала больше.
– Держи. – Со вздохом я отдал пращу и кремень.
Затем мне понадобилось пять попыток, чтобы кидаемая о ствол дерева принесенная чурка развалилась вдоль трещины. Меньшую половинку я водрузил на разгоравшийся хворост, вторую временно отставил в сторону.
Любопытное здесь сочетание растительности: частью она знакомая и родная, вроде дубов, сосен и прочего, частью известна из телевизора, из передач про дальние страны, и много вообще неизвестного. Среди темных стволов разной степени высоты и пушистости взгляд наткнулся на до боли знакомый светлый ствол с темными проплешинами. Береза. То, что надо.
Срезанный кусок бересты я загнул углами внутрь, чтобы превратить в подобие квадратной тарелки. Для закрепления формы подошли чуть расщепленные веточки, они выполнили роль прищепок. Зачерпнув воды, я поставил самодельную миску на сооруженный из толстых ветвей таганок. Береста не загорится, пока в ней есть вода. Заваркой стали несколько листьев с разных кустов и деревьев. Хуже не будет, а насколько лучше – зависит от везения. Из прежних знаний на эту тему помнилось только, что дубовые листья – хорошее противоглистное. Дубы поблизости не росли, но какие-то положительные свойства имеются у каждого растения. В любом случае, горячий травяной чай полезнее холодного незаваренного.
Сзади пришлепали легкие шажки. Сомнений в том, кто идет, не было, и обернулся я только в последний момент.
– Как тебе? – Марианна прокрутилась вокруг оси, как балерина.
Подвязанная вокруг талии бывшая праща после узелка уходила вверх, совершая второй оборот над грудью. По всей длине веревку по-дикарски обвешивали ряды коротких лиственных веточек, чья бахрома гораздо лучше скрывала тело, чем ниточки служанок Вечного Фриста.
Молодая дикарка глядела на меня гордо и восторженно:
– Нравится?
А кремень она под язык, что ли, засунула? Или проглотила? Конечно, со временем он снова к нам вернется, и новый способ переноски намного надежнее рта, но смущающий этап между переноской и добычей огня…
Не о том думаю. После глупых мыслей про кремень накрыло осознание, что теперь моя нагота вызывающа. Руки дернулись в стремлении прикрыться.
– Твой вид, конечно, жутко неприличен, – лукаво констатировала Марианна, похожая на елку из банных веников, – но я не буду возражать, если до первой возможности ты походишь так.
– Нет уж, я сторонник равноправия.
– Это как? – удивилась спутница новому слову.
– Ну…
Как объяснить идею равноправия царевне из царства матриархата, где мужчина приравнен к имуществу?