Ломакина в качестве ведущего. Мало того, высказал ряд рекомендаций по проблемам, которые могут быть затронуты в ходе интервью. И продиктовал мне больше десятка вопросов, трудных для Ельцина, которые связаны были с противостоянием между центральным и российским правительствами и «неправильной» позицией председателя Верховного Совета Ельцина.
Некий сценарий беседы вырисовывался. Однако живое телевидение всегда непредсказуемо. Сергей Ломакин – человек творческий, настырный, независимый, и он, конечно, привнес немало личного в эту передачу. Из вопросов Горбачева оставили только четыре. В целом Ломакин вел беседу в агрессивном, наступательном духе. Попцов, со своей стороны, старался снивелировать, сгладить тон, заданный Ломакиным, и его вопросы позволяли Борису Николаевичу раскрыться, утвердить свою позицию по ключевым проблемам. Все шло к благополучному финалу, как вдруг сработала домашняя заготовка Ельцина. В оставшиеся до конца передачи пять минут он сделал резкое заявление, в котором, по существу, потребовал отставки, смещения Горбачева.
Уже на следующий день меня позвали для объяснений на заседание Верховного Совета СССР. Телеинтервью Ельцина взорвало общество. Верховный Совет принял жесткую резолюцию, осуждающую это заявление.
Этот неожиданный поворот, точнее, переход председателя Верховного Совета РСФСР в новое качество не остался незамеченным. Независимые газеты, излагая выступление Ельцина, были сдержанны в оценках. Комментарий во «Времени» был корректным, но негативным. Зато потребовали телеэфира некоторые депутаты, резко отрицательно оценившие интервью Ельцина. Мы получили множество телефонных звонков, писем, телеграмм, содержавших критику в его адрес. Шквал разноречивых оценок показывал, что страна находится у истоков нового, более трудного этапа политической борьбы. Стало также ясно, что перед общественностью предстал иной Ельцин, настроенный более решительно, более бескомпромиссно, чем ранее.
Пост председателя Верховного Совета России подходил Борису Ельцину только в переходное время. Мечта его – стать президентом России уже в начале 1991 года – не казалась несбыточной. И в борьбе за этот высокий пост, как минимум уравнивавший по масштабу влияние Ельцина и Горбачева, особо важна была поддержка средств массовой информации. Телевидение и радио – прежде всего. К тому времени уже организационно оформилась Всероссийская телерадиокомпания. Радиопередачи велись. А вот своего телевизионного канала еще не было.
Однажды звоню по телефону Горбачеву, напоминаю ему о письме деятелей культуры с требованием полностью передать второй канал Российскому телевидению. Спрашиваю его, не было ли с его стороны твердых обещаний передать канал российскому правительству. Тут надо еще учесть, что примерно в те же дни поступило письмо от председателя Совета министров РСФСР И. Силаева, который настаивал на передаче второго общесоюзного канала России. Причем в частных беседах Иван Степанович подчеркивал, что Горбачев – за. Я этому не верил, поскольку Горбачев предупредил меня: «Канал Ельцину не отдавать. Можно выделить Российскому телевидению несколько часов, и хватит с них». Так вот, Горбачев снова и в решительной форме подтвердил: «Канал России не отдавать!»
Кстати, в отличие от Горбачева у меня не было принципиальных возражений против требований российского руководства. Если уж создана своя телерадиокомпания, то она должна иметь и свое радио, и свое телевидение. Спор шел только по поводу сроков.
Все это вынудило меня провести специальную пресс-конференцию. Кроме того, состоялась важная встреча, на которую в мой кабинет собрались первый заместитель председателя правительства России Юрий Скоков и руководители Всероссийской телерадиокомпании Олег Попцов и Анатолий Лысенко. Юрий Скоков рассказал, как вместе с Ельциным был на приеме у Горбачева и Борис Николаевич потребовал передать России второй общесоюзный телеканал. Горбачев якобы не возражал и даже заметил: «Хорошо, я Кравченко дам на этот счет указание. Странно – что он там дурака валяет?»
В ответ я вынужден был признаться, что мне как раз Горбачев дает противоположные указания. Но дело в конце концов не в этом.
– Скажите точно, когда российская телекомпания готова будет реально начать вещание на канале? – спросил я своих собеседников.
После короткой дискуссии пришли к выводу, что к 14 мая они успеют открыть вещание, запустив для начала информационную программу «Вести». А ведь разговор проходил в марте. И тут я не выдержал:
– Впереди еще уйма времени. Значит, вы не готовы пока к эфиру. Но почему же меня травят уже больше двух месяцев? Я согласен подписать договор об открытии российского телеканала с 14 мая, но тайно, без ведома Горбачева. Однако прошу – помогите остановить кампанию клеветы на меня. Иначе мне придется выступить по телевидению и объявить, что дело вовсе не во мне…
Гости были солидарны со мной. Однако ничего не изменилось, клеветники не унимались. Утешала только одна мысль: они ведь не со мной воюют. Стреляют по мне, но целятся в Горбачева и конечно же хотят освободить пост председателя Гостелерадио для своего человека. Кстати, позднее в ходе ново-огаревских консультаций Ельцин и Назарбаев даже выдвинули в качестве одного из условий подписания договора снятие Кравченко с поста председателя Гостелерадио СССР.
Создать собственный телеканал – дело архисложное. Для того чтобы новую газету открыть и запустить, понадобится полгода. А канал – это огромные средства, техническая база, помещения, кадры, спутники, линии связи, передатчики, а значит, и другие сроки для подготовительной работы. У самих россиян не было на все это времени. Поэтому тактику российские власти избрали простую: все, что необходимо, надо отнять у Гостелерадио. Проще всего было забрать свои бюджетные деньги. Миллиард рублей мы отдали без дискуссий. Но вот на поиски помещений, закупку и монтаж технического оборудования, набор специалистов и журналистов требовались месяцы. И тогда у Ельцина и российского правительства возникла идея – немедленно забрать второй общесоюзный канал. С ходу, с налету сотворить такое чудо можно было разве что в сказочном сне. Но ведь очень хотелось! И тогда началась мощная пропагандистская кампания, в которой не брезговали никакими средствами.
И последний эпизод той весны. Как и предполагалось, в середине мая открылось Российское телевидение. И оно сразу же обрушилось с критикой на Горбачева. А 18 мая началась блицкампания по выборам президента России. Ведь через три недели Ельцина уже объявят президентом Российской Федерации. И все эти три недели телевидение и радио России яростно защищали Ельцина и весь свой «праведный» гнев обрушили на его соперников в предвыборной борьбе.
Где-то в 20-х числах мая мне позвонил крайне недовольный Горбачев и спросил: «Кто разрешил выходить в эфир этому жуткому телевидению?» Я ответил: «Разрешение мое. Есть договор на этот счет, и, насколько мне известно, вы, Михаил Сергеевич, тоже обещали Ельцину открыть их телевидение». Он лишь резко заметил: «Что, ты не мог проволынить с открытием их телевидения хотя бы месяц, чтобы не давать во время предвыборной кампании в руки Ельцина такой мощный инструмент?» В ответ я только отшутился: «Договор, Михаил Сергеевич, дороже власти».
Теперь я иногда думаю, почему Борис Ельцин так ни разу и не поблагодарил меня за тот поступок?
А вообще я много раз поражался умению Горбачева маневрировать, «находить консенсус» в самых, казалось бы, сложных ситуациях. Уже после победы Бориса Ельцина на президентских выборах состоялся пленум ЦК КПСС. Дискуссия была жесткой, и потому подготовка решения пленума представлялась непростой задачей. В комиссию по подготовке проекта документа выбрали и меня. И вот тут в кулуарах член политбюро Александр Дзасохов подошел ко мне и предупредил, что в конце пленума будет раздел «Разное».
– Это не что иное, – пояснил он, – как избрание Леонида Кравченко членом политбюро, секретарем ЦК по идеологии для курирования средств информации.
Сообщение Дзасохова меня просто ошарашило.
– Но ведь уже есть два члена политбюро по идеологии, – возразил я. – Это вы, Александр Сергеевич, и Петр Лучинский. Зачем же третий?
– Да я, похоже, уйду на международную стезю, – признался Дзасохов.
В ту же минуту, воспользовавшись перерывом на пленуме, я зашел в кабинет Горбачева.
– Что же получается, Михаил Сергеевич, меня хотят двинуть в секретари ЦК, а вы меня не предупредили? Я возражаю. Мое призвание – журналистика, а не партийная работа. Если нужно освободить пост руководителя телевидения и радиовещания, я готов это сделать без всякой партийной карьеры.
Каково же было мое удивление, когда Горбачев сказал:
– Ну, если не хочешь – не надо… Раздела «Разное» на пленуме не будет.
Таков непредсказуемый Михаил Горбачев. И в этом я еще раз убедился в августе 1991 года.
Но еще до этого пленума состоялось событие, которое открывает многое, связанное с отношением Горбачева к партии и предстоящему пленуму.
Мне довелось весной 1991 года быть в составе официальной делегации во главе с президентом, направленной на переговоры в Японию и Южную Корею.
В Москву мы возвращались через Южную Корею и на одни сутки задержались для переговоров с президентом Южной Кореи Ро Деу. А потом был восьмичасовой перелет в Москву.
В какой-то момент после взлета Михаил Сергеевич вместе с Раисой Максимовной позвали нас в свой гостевой салон. Это некая просторная гостиная, насколько позволяли размеры самолета. В гостиной овальный стол, за который могло сесть не более восьми человек. Стол был празднично накрыт. Хорошая закуска, замечательный армянский коньяк.
Горбачев поделился своими впечатлениями о поездке, оценил итоги переговоров и вдруг затеял разговор о предстоящем пленуме ЦК, о том, что пленум ждет с тревогой. «Мне вообще эти пленумы осточертели», – вдруг откровенно признался он. Но потом каждого из нас попросил высказаться о возможных решениях, внести предложения по предстоящей дискуссии. Среди приглашенных были А. Яковлев, Н. Бессмертных, отец Пимен, А. Вольский, пресс-секретарь президента В. Игнатенко и некоторые другие. Каждый из нас что-то предложил.