Все когда-нибудь кончается. Вымотанные, расцарапанные, замерзшие, мы рухнули под деревья на знакомой площадке. Даже летом здесь было холодно, что же говорить о ноябре.
У сердобольной Томы вновь прорезался материнский инстинкт.
– Чапа, ты не против… – Она смущенно указала на спасителя, часть вторая.
– Делай, как считаешь нужным, но если что-то замечу – извини, мне не до сантиментов. Не желаю второй раз наступать на те же грабли. Ты меня знаешь.
– Обещаю, ничего такого. Вообще. Но… позови его ты, – еще более конфузясь, предложила Тома, – а то он подумает…
Понятно, что он подумает. Типа благодарности или возобновления чувственной дружбы. А здесь – простое сострадание.
– Рр! – приподнявшись, позвал я съежившегося чудика, затем махнул на другую сторону от Томы, но на прощание показал кулак: – И не шалить! Сунешься – убью.
Тома притихла, обнятая с двух сторон. Борясь с холодом, мы все тесно прижались. Так, грея и согреваясь, уснули.
Глава 9
Утро принесло еще больше холода и голода. Воды было много, чего не скажешь о пище. Лишь корешки, сморщенные ягодки, кое-где оставшиеся на ветвях, и глупые насекомые, зачем-то забравшиеся в такую высь. И горькая трава, похожая на чеснок.
В этот раз Тома не купалась в водопаде, у нее даже мысли такой не возникло. Только умылась и быстро прибежала обратно – в теплый плен услужливых кавалеров.
Внизу в долине кипела жизнь, огоньки виднелись тут и там, в районе рыбосушильни тоже. Спускаться с горы вожак не осмелился. Почти весь день стая провела на площадке на грубом подножном корму, но к вечеру похолодало сильнее. Будь у нас одежда и одеяла или костер…
Для нагих тел холод вкупе с пронизывающим ветром грозил болезнями. Вожак повел стаю вниз. Не к огонькам, а в дремучие заросли. Там сразу нашлись какие-то съедобные листья. Раздалась разрешающая команда, и человолки налетели на раскидистые кусты саранчой, дружно обгладывая все, до чего дотягивались.
Дальше шли осторожно. Вожак чего-то боялся, точнее, кого-то, и завел стаю в самую глубь леса, куда продирались по одному, следуя гуськом. Первые создавали проход, последующие длинной гусеницей вливались в него, крайние заделывали тропу ветвями. Замыкали растянувшуюся колонну двое высокоранговых самцов, остальные вновь выстроились по ранжиру. Передо мной привычно маячил вздернутый задик Пиявки. Периодически она оглядывалась, глазки сияли, рот растягивался до ушей, обнажая отменные зубки. В одном месте пришлось перелезать корявый бурелом, она подала мне руку. Я воспользовался услугой, потому что действительно было сложно. Оттуда я помог перебраться Томе. Она протянула руку Смотрику. Тот еще кому-то. Так и двигались, пока вожак что-то не прорычал.
Стая дружно полезла на деревья. Не по тревоге, а расслабленно, лениво. В первые свои выходы я видел ночевку на деревьях: сидя в обнимку, привалившись к стволу или на животе, лежа вдоль большой ветви и свесив конечности. Не очень удобно, очень опасно, но других вариантов не представлялось. Сейчас все было не так. Стая рассредоточилась по густому лесу, высокоранговые пары привычно заняли крайние деревья, чтобы остальные находились в центре под присмотром, все погрузились в какие-то неведомые нам с Томой заботы. Каждый что-то делал, а мы, сунувшись на уже занятое дерево и будучи оттуда изгнаны, тупо стояли внизу, не имея понятия, что делать и как.
Смотрик призывно махнул нам рукой с развесистого дерева, которое занял единолично.
– Что-нибудь понимаешь? – прошептала Тома.
– Разберемся, – пообещал я, подхватывая ее за бедра и поднимая к ветвям.
Простейшая ассоциация к увиденному – птичьи гнезда. У нас на глазах Смотрик делал аналог такого гнезда, масштабированный под наши размеры. Толстые ветви сгибались, надламывались и в нужном направлении переплетались с мелкими. Постепенно получался жесткий каркас. Уловив систему, Тома стала помогать, тоже вставляя и вплетая что-то. Я просто сидел, болтая ногами на высоте четырех метров. Посмотрю, что получится, в следующий раз попробую повторить. А то и улучшить.
Готовый каркас напоминал гигантский гамак в ветвях. Смотрик с Томой принялись заваливать его пышными ветками и просто листьями. Здесь я подключился. С неописуемым удовольствием мы упали в получившуюся перину. Божественно! И непонятно: почему в остальное время нужно спать в какой-то студеной пещере, если придуман такой замечательный способ?
Не мне указывать вожаку. Возможно, я чего-то не знаю. В том, что нравится, человек всегда видит плюсы, а в обратном – исключительно минусы.
Удалось даже укрыться. Мы завалились ветками, зарылись в листья. Блаженство.
– Спим, – строго сказал я. – Именно спим.
Тома обиженно надула губки:
– Неужели думаешь, что после всего…
– Мое дело не думать, а ликвидировать возможные угрозы. Если что – ликвидирую. Красивых снов.
– Красивых.
Мозги почему-то спать не собирались. Они поскрипывали, обрабатывая информацию, делая выводы, выталкивая наверх незавершенные дела и мысли.
– «Не думать, а ликвидировать» – неправильно сформулировано, потому что думать – тоже, – на всякий случай добавил я в давно установившуюся тишину. – Думать – в первую очередь.
Руки, ноги и спина с удовольствием вытянулись на закачавшейся конструкции. Какое замечательное качество для нашей ситуации. Незаметно не побалуешь.
Тома закрыла глаза. Ей было тепло. И мне тепло. И Смотрику, который одновременно жался к Томе и сторонился ее, стараясь не провоцировать меня. Казалось, его напугало страшное слово «ликвидировать».
Тепло в устроенном на ветвях гнезде сохранилось до утра. Даже усилилось. Я знал, почему. Нет, не от дурных мыслей, на самом деле это так называемый эффект парника, брожение зеленой массы. В свое время по телеку рассказывали, что обезьяны, накидавшие подобный парник, никогда не спят два раза на одной подстилке. Негигиенично.
Но один раз – шикарно. После месяцев-то на каменном полу, пусть и слегка прогретом теплым климатом.
Утро выдалось предельно счастливым. Стая нехотя просыпалась. Наконец, раздался командный рев вожака, и все завертелись, как ужаленные, в пару минут собравшись для очередного перехода.
Остановки совершались лишь пощипать травки и наковырять калорийных червей. От голода такой перекус не спасал. Длинная вереница человолков двигалась сквозь лес в какую-то определенную точку. Вожак знал эти места. Видимо, знал и опасности, отчего соблюдались невиданные меры предосторожности: человолки передвигались исключительно след в след, передние, раздвинув деревца или ветви, передавали их следующим, последние возвращали зелень на место, ничего не надламывая и не срывая даже листика.
Один раз миновали лесную проплешину, на краткий срок выглянув наружу. Вдалеке поднимались дымки. Вожак глухим рыком заставил всех держаться за деревьями и не высовываться.
Наша цель проявилась внезапно. Отделенный от леса просекой, манил наливными плодами яблоневый сад. Оглядевшись и принюхавшись, вожак глухо скомандовал:
– Рр!
Стая понеслась к деревьям. Слюна текла ручьем, когда я добрался до первого яблочка. Хруст вокруг поднялся такой, словно ураган ломал заборы и крушил в щепки деревянные постройки.
– Ррр! – лапа главной самки указала на ближайший склон горы.
В удобном для наблюдения месте разгорался дымный костер. Очень дымный.
Сигнальный.
Вслед за вожаком, напихав полный рот истекающей соком мякоти, стая бросилась наутек.
Тома неслась за Смотриком. След в след. Скулы работали жерновами, ошалелые глаза уперлись в приятеля, ноги и руки поочередно взбрыкивали в недавно освоенном галопе. Очень быстрый способ передвижения. Даже слишком. Насилу догнав, я пристроился в хвосте и боднул головой, ибо больше нечем.
– А?
– Люди. – Я мотнул назад отросшей за несколько месяцев гривой.
Тома очумело притормозила.
– Люди… – повторила она, постепенно возвращаясь в человечью реальность из звериной.
– Нужно отстать.
– Это… все? Все кончилось, да? – В ее глазах влажно блеснуло. – Мы у людей?
Она повернулась к тоже остановившемуся впереди и переминавшемуся с ноги на ногу Смотрику.
Вот и прекрасно, подумал я. Давай, родная, делай выбор между телом и душой. Только быстрее.
Сцена вышла душераздирающей. Никто не двинулся с места. Тома и молодой человолк просто смотрели друг на друга. Смотрели… и ничего больше. Словно в пустыне на последний глоток воды. Как же они смотрели! Застывшие тела можно было щипнуть – вряд ли они заметили бы. Их взгляды не отрывались и даже не мигали.
У меня в ушах зазвучала всплывшая из глубин памяти чувственная мелодия, пробравшая до мурашек. Меня словно в кинотеатр переместили, на первый ряд. Сцена прощания влюбленных, которые больше никогда не увидят друг друга.
– Эгегегеэ-эй! – донеслось сзади.
В самку с поврежденной ногой, хромавшую последней, воткнулась стрела. Человолчица распласталась по траве. Зелень окрасилась красным, хлынувшим изо рта.
Вот же блин со скипидаром. Выбор сделали за нас. Я толкнул Тому вперед, вновь набирая темп.
Самец, напарник убитой, жутко взвыл, словно у него вырвали сердце, и бросился к трупу.
– Что делать? – бурно дыша, просипела Тома.
– Ждать момента. Сейчас опасно.
Вожак уводил стаю прежним путем. Он возглавлял колонну, следом неслись его подруга и главные самцы. Никто ни за кем не следил, спасение утопающих стало делом рук самих утопающих. Шанс настал.
– Сейчас будут заросли сныти, – вспомнил я дорогу, которой мы пришли, – ныряем влево.
Тома кивнула. Впереди замедлился Смотрик, он словно почуял наше намерение. Сзади напирали Пиявка и молоденький самечик Невезун. Я прозвал его так из-за способности всегда оставаться последним среди равных. Он проигрывал всем, кроме Смотрика, который не связывался ни с кем. Для выживания позиция, возможно, правильная, но моей душе категорически несимпатичная. Герой умирает один раз, а трус – постоянно. Выжидая, не победишь, а силы, чтобы побеждать, дает борьба. Если борешься и не сдаешься – это и есть сила. С этой точки зрения Смотрик был слаб. Хотя…