ниц в наш коридор. Похожие на работы сумасшедшего декоратора, девушки вздрогнули, заметив меня, ладошки взлетели к груди и промежности. Я тоже интуитивно прикрылся. Надо же, руки вспомнили былые нормы приличия. Забыть к чертовой бабушке. Считают зверем – буду зверем, так назверячу, не нарадуются.
Девушек увели, меня представили очам отряхивавшего руки старикашки.
– Позабавились? – Руки чесались добраться до плохо выбритой сморщенной шеи.
Фриста это позабавило.
– А ты? – Омытые ладони он еще раз промакнул в отдельном горшочке, затем вытер тряпочкой. Лицо расплылось в улыбке: – Я устроил тебя в такую замечательную компанию.
– Зачем?
– Чтобы не скучал.
– Точнее, чтобы вы не скучали.
– И так тоже. А ты скучный. – Он зевнул.
– Вы знаете, что охранители нарушают закон зверолюбия?
– Не может быть.
– Они делают то же, за что сожгли Шантея.
Сейчас Фрист спросит, видел ли я преступление собственными глазами, и это будет моим концом. Но он растекся в добродушии:
– Неправда. Шантей грешил со зверями, а для охранителей я возвел ровзих в равные.
Сказать, что я удивился – что соврать на присяге. Не удивился – возмутился!
– В равные?!
– Я же Святой Фрист, – мило напомнил собеседник.
Вспомнилась притча, как в пост хитрый поп окрестил порося в карася. Похоже, здесь тоже умеют мыслить креативно.
– Но тогда… – Мысль ударила током. – Помещая меня к новообращенным, вы толкали на преступление их и меня!
– Именно, – спокойно кивнул Фрист. – Вы все подтвердили свою безгрешность. Поздравляю. Наказания не будет.
В мозгу зудела новая мысль:
– Если такое возможно… обратите меня и Тому! В смысле – возведите.
– Не понимаешь, чего просишь.
– Понимаю. Хочу пусть таким способом, но снова стать человеком. Это мое условие. – Я вновь почувствовал себя на коне.
– Не понимаешь. Уважить твою просьбу можно, это не трудно. И хранители не будут возражать. Но упущен важный момент: став человеком, ты не сможешь вернуться. Ни ты, ни твоя самка.
Как свежим раствором из бетономешалки. На дурную голову. Чтобы остыла.
– Объявлять о церемонии? – лукаво ухмыльнулся старик.
– Не надо.
Организм ощутил себя лопнувшим пляжным мячиком. Будто иголочкой сбоку – бздынь! И – рваная тряпочка на месте чванливого шара.
– Еще какие-то просьбы?
– Отведите меня в яму.
– Невозможно. Я уже объяснил, почему. И неужели ты не хочешь вернуться в приятное общество красивых дам?
– Не можете отправить в яму – предоставьте отдельную комнату.
– Дворец не проходной двор. Гостевые комнаты на крайние случаи имеются, но от одной ты уже отказался. Впрочем…
Охранители понимали правителя по лицу. Скорее всего, существовали тайные знаки – мимикой, пальцами, наклонами головы или еще как-то. Двое красномордых шагнули ко мне, пристраиваясь, чтобы куда-то увести. Одновременно из коридора послышались шаги, через несколько секунд служанки вывели оттуда «омытых» – блестящих от воды, с распущенными мокрыми волосами. Без грима девушки казались совсем малышками, наивные личики благоговейно взирали на Фриста. Они снова заметили меня. Знакомая реакция: ладони потянулись прикрыться.
– Гав! – сказал я.
Опешившие девчонки застыли на миг и облегченно выдохнули. Руки вернулись на место.
Уголки старческих глаз собрались плутовскими морщинками:
– Неплохо пошутил. Умненький мальчик.
Фрист махнул головой в сторону дальнего коридора, охранители подтолкнули меня и вывели. Девчонки остались.
Место, куда вели, оказалось знакомым. Очередное раздвоение коридора заканчивалось тупичком с периной, в который старый развратник помещал нас с Томой, желая насладиться интимной жизнью зверушек. Про себя я обозвал помещение комнатой-сценой.
Комната тоже была занята. Испуганное девичье лицо вскинулось, тело сжалось пружиной, срывающийся голосок выпискнул:
– Кто это?! Почему?!
Охранители молча втолкнули меня и удалились.
– Привет, – сказал я, присаживаясь на край перины.
К стене жалась Люрана – девушка из прошлой партии соискательниц, без грима и с одной широкой тряпочкой-полотенцем вместо одежды, которым безуспешно пыталась закрыться полностью, с ног до головы. Когда Люрана узнала меня, попытки прекратились, большие ресницы изумленно хлопнули:
– Ты говорящий ровз?
С этой секунды она нисколечки меня не стеснялась. Ровз. Животное. Говорящий попугайчик. Спокойный и занимательный. Начнет озорничать – можно кликнуть стражу и поотрывать перышки или свернуть шейку. В общем, ровзик – приятная компания для скучающей девочки.
Окошки-бойницы были темны. Плохое время для подглядывания. Даже я, находясь на расстоянии двух вытянутых рук, не мог похвастаться, что вижу хоть что-то. Ночь вступила в права. Кхм. Если есть права, то должны быть обязанности, иначе получится сплошная демократия, как ее некоторые понимают.
Что только не лезет в голову. Выкинуть к чертям волчачьим. О себе думать нужно, как не нарваться на неприятности, как выжить, как нарваться и выжить. Внимание, вопрос: почему, когда надо думать, думать не получается?
Расположившись у стенки, я на всякий случай прикрылся ладонью. Для соседки – животное, но для себя-то человек.
– Почему ты здесь? – проявил я интерес.
– Жду.
– Скоро должны забрать? Сегодня?
– Не знаю. Вряд ли сегодня. Теперь ждать свободного дня.
Прикрывшись тряпочкой, насколько получилось, Люрана раскинулась на своей половине, устремив взгляд вверх, в темный каменный потолок.
– А Верана? Вы же были вдвоем.
– Веда, – поправила Люрана. – Ее не выворачивало так, что пришлось отменять дальнейшую церемонию.
– Разве отменили?
– Для меня.
В голове, наконец, разложилось по полочкам: Люрану развезло от «святого» напитка, Фрист решил обойтись без нее. Теперь девчонка зависла в режиме ожидания, потому что образовалась очередь из жаждущих взрослости. Ныне «свято место» заняли Тирана и Герана.
Тьфу, что за имена.
– Как тебя называла мама?
– Люсей.
– Люся, не сочти за наглость, разъясни глупому псевдоровзу: между омовениями после окрашивания и следующим, утренним… что-то происходит?
– А ты не догадываешься?
Догадываюсь. Потому и спрашиваю, надеясь, что ошибаюсь.
– Фрист? – осторожно вытолкнул я, чувствуя, как щеки полыхнули внутренним огнем.
– Вечный и Многоликий.
Я резко сменил тему:
– Зачем менять имена?
– Имя остается, меняется описание возможности. Когда я вернусь, меня будут звать Люда.
В голове все перевернулось и пошло кругом. Но в одном месте забрезжил рассвет:
– Хочешь сказать, что твое прежнее имя в конце имеет «о»?!
В русском языке безударные «о» обычно акаются. Слово «конечно» вообще звучит как «канешна», и ничего, всем понятно.
– Почему это? – удивилась Люся. – Не только у меня. У всех девочек.
На моей Земле тоже делили женский пол на мадмуазелей и мадам, синьорин и синьор и прочих фрау-фрекенов. А мужик – он в любом возрасте в любой точке мира мужик. Месье. Херр. Сэр. Сударь. Товарищ. Господин. Патриархат в действии. Рассказать бы им о нравах в недалеком загорье.
– Почему вы хотите стать равными? – Я оглядел прячущийся под укрывашкой тщедушный силуэтик. Припухлые прыщики грудей едва приподнимали над собой полотенце. Бедра казались тоньше моих бицепсов, выпирающие кости таза лишь подчеркивали его узость. Мне вспомнилось это тело под мерзко липнущими, облизывающими, жмакающими ладонями старца. – Спрошу по-другому: зачем торопитесь стать равными?
– Чтоб началась настоящая жизнь. Сколько можно бегать с малышней, если все подруги уже взрослые, а некоторые даже с детьми?
– С детьми?! Сколько тебе лет?
– Я взрослая.
– Не умеешь считать? – Я ударил себя по лбу. Ведь слышал же разговоры. – Покажи на пальцах.
– Мне намного больше, чем пальцев на руках!
– Насколько?
– Не знаю, но я взрослая, – повторила она как мантру. Затем резко повернулась на бок и, сжавшись в комочек, умолкла. Осталось впечатление, что соврала или чего-то недоговаривает.
– Хочешь ребенка? – прямо спросил я.
Щуплое тельце шарахнулось к дальней стене, чуть не вмявшись в нее:
– Сейчас позову охранителей!
– Дура. Ударение было на «ребенка», а не на «хочешь». Я пытаюсь понять, что заставляет тебя делать необратимый шаг.
– Дети – благо для племени, его будущее.
Она посмотрела на меня как на конченного идиота.
– Спасибо, в мировом масштабе объяснила. Хочу услышать, жаждешь ли ты сама рожать в дикой боли, затем возиться с маленьким созданием, которое из всех средств коммуникации знает лишь плач. Точнее, ор. Круглосуточный. Мечтаешь ли чувствовать себя едой, не спать ночами, убирать каки, внимательно разглядывая их, следя, не заболел ли родной человечек…
– Хватит! – выпалила Люся.
Привалившись спиной к стене, она обхватила коленки и спрятала в них лицо. Типично женский способ ухода от проблем: «Я в домике».
– По-моему, ты спешишь, – высказал я свое мнение.
Она так не считала. Как и Тома в подобном случае. Говорить «не надо, не спеши, хорошим это не закончится» человеку, который принял решение – что в колодец плевать.
– Взрослость – не только дети, – умно объявила Люся, укутавшись полотенцем. – Это отношения.
– Прямо вот не можешь без мальчика?
Люся еще крепче закрылась от ветра несносной реальности.
Жаль, у них не водятся кошки, можно было бы объяснить на примере. Пока кошечка тихая, игривая, спокойная – значит, рано. А начнет орать, хвост задирать и на стены бросаться – значит, уже да, нужен котик.
– Уверена, что тебе так уж нужна эта взрослость? – ударил я в ту же точку.
Едва слышно раздалось:
– Я боюсь.
– Так в чем же дело? Уйди домой. Скажи, поспешила, простите. Созрею – приду.
– Я не этого боюсь.
– Какая разница? Боишься, заставляешь себя – значит, рано. Вернись домой.