Я недовольно хмыкнул. Не то. Во сне мой организм часто ворочается без моего приказа, и так, как Тома, мне спать опасно. Имелся вариант лучше.
– Юлиан, здесь можно соорудить такое же гнездо, как в долине?
– Дерево подходящее.
Оглядевшись и построив в уме план, он принялся надламывать одни ветви и сплетать их с другими. Я помогал. И Тома подключилась к общему делу, набирая на высоте дополнительный стройматериал. Получавшийся каркас быстро обрастал жесткостью, а после – лиственной мягкостью. В конце Юлиан замаскировал его снизу дополнительными ветвями, качавшимися, как родные. На всякий случай.
Можно располагаться. Осталось одно неудобство: грязь. Она высохла и стала осыпаться пылью и целыми струпьями.
– Переживем, – объявил я, понимая, что реальных альтернатив у нас две: слизывание по-волчьи и поиск водоема. Обе по разным причинам невыполнимы.
Мы легли. Скорее, возлегли. Давно забытый покой потек по венам вместо крови. Организмы ощутили восторг существования.
Тома блаженствовала между нами.
– Старые правила действуют, – последовало мое грозное напоминание.
Я собирался заснуть и не желал неожиданностей. Команда не возражала. Тома вроде бы равнодушно пожала плечами, Юлиан пугливо сжался. Тома погладила его по бедру, предлагая успокоиться: страшный Чапа только выглядит страшным, а вообще-то он добрый и пушистый.
Ну-ну. Пусть проверит.
Глава 2
Ворочаясь во сне, я иногда приподнимал голову, привычно озирая обстановку вдали и вблизи. Ни там, ни здесь угрозы не виделось. Волки, кажется, ушли. Или тоже уснули. Тишина стояла почти абсолютная, шумели только качавшиеся кроны деревьев.
В нашем лежбище тоже все было спокойно. Иногда рука Томы обнаруживалась на груди дрыхнувшего парня. Томино выключившееся из жизни неживое лицо с открытым ртом доказывало полную невинность этого жеста.
Иногда смазливая мордочка Юлиана пряталась между лопаток Томы, а сжавшееся калачиком тело вздрагивало от снившихся кошмаров. Хорошо, что Тома спала, иначе с материнской заботой укутала бы собой, защищая от невидимых призраков.
Волки ушли. Мы поняли это, когда утром под нами прошла «родная» стая. Вел ее жилистый безымянный самец, изрядно погрызенный, но отстоявший высокое положение. Новые шрамы появились у многих. Прихрамывал исполосованный Жлоб, видимо, тоже подавший заявку на первенство. Весело бежал нетронутый Живчик, ждущий своего часа в будущих переделах власти. Ластилась к новому предводителю Пиявка, заигрывая взглядом и позами. Жизнь продолжалась.
Человолки принюхивались, приглядывались. Мы перестали дышать. Гнездо находилось высоко, невидимое снизу, не говоря про издали. Листва позволяла подсматривать сквозь просветы, но такого желания ни у кого из нашей тройки не возникло. Не останавливаясь, вожак увел стаю дальше.
– Ты был прав, – неожиданно заявила мне Тома.
– Я всегда прав. А в чем в этот раз?
– Нас не учуяли из-за грязи.
Приятно чувствовать себя победителем. Даже незаслуженно.
Хотелось пить и есть. Настороженно оглядываясь, мы спустились с дерева, гнездо предварительно разворошили, но жесткий каркас оставили – вдруг еще пригодится. Точного плана на будущее у меня не было. Из ближайшего: отмыться, напиться, поесть, не попасться врагу и разжиться оружием. И одеждой, хотя сейчас это вторично. Если не вливаться в человеческое общество, а продолжать выживать в лесу, без вещей даже сподручнее. Насчет вливания в общество стоило подумать: в какое именно и с какими целями. Нужна информация. Нужен «язык». Хотя бы рыкцарь из пещеры или крестьянин из деревни.
Лес был пуст. Ушли все. Юлиан пробежал по следам на четвереньках, принюхиваясь и приглядываясь.
– Стая спугнула волков, волки ушли на запад, а сама стая – на восток.
– А мы пойдем на север, – объявил я. – Там еда и необходимые знания.
Повернувшись спиной к горам, мы двинулись в путь.
– Сколько лет ты в человолках? – полюбопытствовала Тома у нового члена команды.
Юлиан закатил глаза, что-то высчитывая, и через минуту уверенно сообщил:
– Много. Я выглядел мельче своих лет. Не говорил от страха. А моих болтливых ровесников убили и съели.
– Но ты тоже… – Томин взор посерел. – Ты ел мясо.
– Иначе не выжить. Я долго отказывался. Но когда стоял между жизнью и смертью…
– Сделал не тот выбор, – жестко вставил я.
Юлиан не стал возражать:
– Возможно. Но так случилось. Теперь ничего не изменить.
Мы помолчали.
– Куда мы идем? – осведомился наш попутчик, перелезая очередной буерак.
– В первую очередь – ищем воду, – объяснил я.
– Недавно прошли пригорок, – кивнул назад Юлиан. – Справа в яме было озеро.
Тома подавилась смешком.
Тяжело быть командиром. Нужно не только следить за выполнением команд, но и правильно ставить их.
Хорошо, что возвращаться оказалось недалеко. Типичное для этих мест озерцо во впадине сияло ровной гладью, в воде отражалось небо. Счастливо заорав, Тома бросилась вперед. Оглушительный взрыв взметнул пенную стену из воронки, где погрузилось тело. Я боязливо оглянулся. Стоило ли так выдавать себя шумом?
Тома об этом не думала. Она быстро и умело превращалась в белого человека. Юлиан предложил:
– Иди, я подежурю.
– Скоро сменю, – кивнул я.
Ледяная масса, что притворялась водой, приняла меня в объятия. К-к-как Т-тома здесь моется?!
Недолго потершись, пришлось покинуть водяной холодильник. В озеро с разбега запрыгнул Юлиан.
В узкой прогалине между деревьями я подставился лучам местного ноябрьского солнышка. Лепота. Не жизнь, а сказка. Первобытный рай.
На бережок вылезла Тома. Чистенькая, свеженькая. От влажной кожи в пупырышках валил пар.
– Посматривай вокруг на всякий случай, – сказал я, снова спускаясь вниз.
Навстречу вылез Юлиан.
– Я подежурю, – сообщил он. – Мойся спокойно.
Его литые мышцы сверкали в отблесках света. Отмытый живот бугрился квадратиками. Влажная грива развевалась, как у модели из журнала. И – огромные ресницы над синими телячьими глазами. Картинка, а не человек. Идеальный самец, как его некоторые почему-то представляют. Хорошо, хоть где-то природа подгадила, морозной водой съежив до микроскопических размеров.
Юлиан направился к Томе, под прямые горячие лучи солнца. Сказал мыться спокойно? Мое спокойствие тут же улетучилось, потому закончил я как можно быстрее. Мы двинулись дальше. Юлиан оглядывался вместе со мной и, наконец, не выдержал:
– Еда. – Его палец указал на низкие деревца между скрывавшими их большими.
Сквозь зеленое и коричневое там пробивалось что-то яркое.
– Апельсины! – разнесся ликующий вопль Томы.
Именно. Дикие апельсины оказались кислыми, но кого это смущало? После питания горьким, сырым и почти несъедобным брызжущий солнцем фрукт унес в рай. Сок тек по щекам и груди, капал на ноги, постепенно покрывая все. Мы не могли остановиться.
– Стоп, – скомандовал я. – Юлиан, можешь связать из тонких веток мешок или какую-нибудь емкость?
– Что? – не понял он.
– Я могу, – вызвалась Тома.
Юлиан наблюдал за ее действиями и повторял. Изготовление нескольких циновочек с последующим сплетением их друг с другом вышло нескорым. Но мы никуда не торопились. Полученные две емкости мы наполнили фруктами и, для удобства переноски, снабдили длинными постромками. Мы с Юлианом взвалили котомки за плечи.
Одними апельсинами сыт не будешь. По дороге встречались коренья и кое-какие вкусные насекомые, что-то съедалось сразу, остальное пополняло заплечные мешки. Тома на ходу плела еще одну котомку, себе. В первом же ключе, бившем из земли небольшой струйкой, мы не столько напились, сколько отмылись от липкой сладости. Тома со смехом брызгалась на нас, зябко уворачивавшихся. Вода здесь, как и везде, была холоднющей до безумия.
– Юлиан, ты помнишь родителей? – обернулась к нам цветущая Тома, когда отправились дальше.
Парень вздрогнул и съежился:
– Кого-то помню…
– Братья, сестры есть?
– Не помню. – Он совсем смутился.
– А свой дом помнишь? Комнату? Место, где проводил время? Где спал, где ел, где играл?
Юлиан сник окончательно.
– Увижу – узнаю.
– Перестань мучить человека, – остановил я неиссякаемый фонтан вопросов. – Дай время. Он еще не все слова вспомнил.
– Но как вспомнит – пусть скажет.
– Обязательно. – Юлиан вновь слегка повеселел.
Лес поредел. Мы шли без усилий, по твердой ровной земле. Тома что-то задорно напевала и танцующе подпрыгивала при ходьбе, в такт ритму весело раскачивая головой. Казалось, наши силы не расходовались, а прибывали. Тела воспаряли в блаженстве. Главными составными этого блаженства были свобода и счастье. Мы ни от кого не зависели. Впервые в жизни. У нас не было ничего – и ничего не было нужно.
Обедали вновь апельсинами. Когда те осточертели до оскомины, Тома кидалась ими в нас – сначала чищенными, но когда мы ответили, перешла на полноразмерные. Мы жалели девушку и продолжали чистить. Это повысило ее скорострельность. Тогда мы с Юлианом перестали заниматься ерундой и просто сминали в кулаках текущую соком массу перед тем, как запустить в Тому эти разляпистые блямбы. Хохот стоял на весь лес.
– Тише! – скомандовал я. – Не привлекайте внимания!
И тут же, не успев увернуться, получил тяжелым оранжевым шаром в глаз. Перед внутренним взором поплыли цветные круги. Мотнув головой, я ринулся на Тому. Сбежать она не успела и, опрокинутая на траву, сдержанно визжала, закусывая губы, пока мои руки яростно натирали ее брызжущей из-под пальцев мякотью. Подключился Юлиан. «Намылив» сверху донизу, мы подняли вырывавшуюся чрезмерно активную спутницу за руки-ноги и бросили в чавкнувшую лужу грязи, неуспевшую высохнуть с прошлого дождя.
– Ах, вы так?! – Тома вскочила, зачерпывая грязь, в нас полетела черная шрапнель.
Пришлось снова ловить и успокаивать, на этот раз полностью утопив в грязи.