Снова повисло тяжелое молчание, только Свистулькин переводил глаза с Гваделупова на меня и обратно, словно кошка в ходиках. Его напряженное внимание навело меня на мысль, что этот подарок судьбы рассказал не все.
– Вася, вы что-то еще хотите сказать?
– Ага.
Четыре пары глаз впились в лицо Свистулькина в немом ожидании.
– Так это не она… – Вася кивнул в сторону выхода из салона, что, видимо, означало намек на Лизу, – была?
– Не она. Павлинова. Что еще?
– Не, все…
Мы ждали Строгачева долго, успели по очереди сходить в туалет, немного подремать, за окнами уже начало светать, когда в коридоре раздались наконец его чеканные шаги. Невольно все подобрались. Один Василий мирно дремал, свернувшись калачиком на диване. Но это к лучшему, чем больше Свистулькин спит, тем меньше от него вреда.
Строгачев сел на прежнее место, устало растер лицо и сообщил:
– Все, что вы сказали, подтвердилось.
За время отсутствия Строгачев успел связаться с Касиловым, где поднятый с постели Панасюк подтвердил, что ездил в Тарасюки, привез оттуда «фифу с ентим», помог им сесть в поезд, за что получил хорошие чаевые, которые готов отдать на пользу местного Общества развития судомоделирования во главе с его зятем. Бельведерский два дня жил в местной привокзальной гостинице и даже под своим именем. Кассир сообщил, что двое неместных покупали билеты на ближайший поезд до Симферополя, а проводник вагона – что они туда и доехали. У всех фигурировал знаменитый чемодан, мускулистый красавец и женщина в платке и темных очках. Даже телеграмму из Загогуйска в Касилов подтвердили.
Закончив рассказ, Строгачев снова растер лицо и вдруг усмехнулся:
– Ладно, нашлась ваша Павлинова. Но что теперь делать?
– Как что? – изумился Тютелькин. – Искать Любовь Петровну в Симферополе! Нам же через два дня выступать перед САМИМ.
– Не через два дня, а уже сегодня.
– Почему? – даже отрепетировав, мы не сумели бы произнести вопрос так слаженно. Вот что делает ситуация.
Строгачев показал радиограмму:
– Пришла только что. САМ желает слышать Павлинову сегодня в пять.
– А он не может подождать? – растерянно поинтересовался Тютелькин.
Строгачев не ответил, только посмотрел на него как на сумасшедшего. Суетилов был более практичен:
– Какие сцены из спектаклей нужны?
– Никаких сцен, только Любовь Петровна, даже без оркестра, с несколькими музыкантами.
Слово «музыкантами» разбудило Василия, тот встрепенулся:
– А?
– Спи, Вася, ты свое дело сделал, – успокоила я парня. – От Симферополя до Ялты не так далеко, можно попытаться разыскать Любовь Петровну и привезти ее. Не самоубийца же она.
– Я уже распорядился. Но ищут не Павлинову, чтобы не поднимать панику, а этого вашего Бельведерского.
Пришлось согласиться, что это весьма разумное решение. Только бы успели…
Перед тем как разойтись, Тютелькин все же поинтересовался у Строгачева:
– Что с нами будет?
Тот честно признался:
– Не знаю. Накажут всех, и меня тоже. Заменить Павлинову – это вам не статистку поменять.
– А если ничего не рассказывать? И Любови Петровне посоветовать молчать?
Строгачев только плечами пожал на такое мое предложение. Для этого Павлинову нужно было сначала найти и привезти в Ялту.
До решения нашей судьбы оставалось не больше десяти часов…
Глава 9. Не в свою лужу не садись
А если уж сел, делай вид, что это твоя персональная.
Я очень любила Крым за горы и море, которые рядом, за вид Аю-Дага, за дельфинов, кипарисы, пляжное ощущение отдыха. Да мало ли за что можно любить Крым, особенно его Южное побережье? Сами названия мест отдыха – Коктебель, Гурзуф, Алушта… Ялта… звучат, как сказка.
А ЮБК в августе – мечта любого. Моя приятельница говорила, что, даже если врачи оставят ей две недели жизни, она непременно потребует, чтобы эти две недели прошли в августе и в Крыму!
Еще неделю назад мы все страстно рвались в Ялту, мечтая о вине Массандры, шашлыках и ласковом море. Пару дней назад препирались из-за дележа труппы на «нужных» и «ненужных». А сейчас? Вон она, Ялта, впереди справа, Аю-Даг миновали и, не глянув на Медведя, на Гурзуф лишь глаза скосили… Что дальше-то?
Все упиралось в расторопность симферопольских работников ОГПУ, найдут они Любовь Петровну вовремя – спасут нас, а нет…
Тут не до Массандры и синей волны.
Ангелина строго поинтересовалась у меня:
– Руфа, где ты была всю ночь? Опять преступление расследовала?
Я призналась, что так и есть, но, кажется, Любовь Петровна жива.
– Геля, смешно, но все как мы с тобой придумывали: за нами следовал сумасшедший любовник, чтобы выкрасть Павлинову прямо из-под носа. И любовь, и преследование, и побег – все есть. Только трупа нет, и слава богу!
Ряжская смотрела недоверчиво:
– Руфа, на тебе плохо сказываются бессонные ночи. В твоем возрасте не стоит ползать по пароходу, как Проницалов – на четвереньках. Объясни толком, в чем дело.
Но я действительно устала, а потому ограничилась кратким:
– Концерт в Ливадии сегодня в пять. Если Любовь Петровну не привезут до этого времени, не знаю, что с нами всеми будет.
Ангелина, обиженная моей скрытностью, поджала губы:
– Тебе видней.
Конечно, моя боевая подруга на поприще сыска заслуживала большего, но я пока и сама толком сказать ничего не могла.
В Ялту прибыли, когда отдыхающие еще только выползали на утреннее нежаркое солнышко, но в воздухе уже разливались умопомрачительные запахи шашлыков и жареной рыбы, слышались музыка, веселые голоса. Когда летом в Ялте бывает иначе?
Мы пытались хохриться, между собой мрачно шутили о недосушенных сухарях и отсутствии в чемоданах шапок-ушанок и валенок, обещали организовать в лагере самодеятельность на базе нашей труппы, даже сочиняли последние письма родным. Глупо? Да, конечно.
Труппе сообщили, что выступать в Ливадии будет только Павлинова, но ничего не сказали о ее побеге, потому актеры и технический персонал почти в полном составе отправились купаться и загорать. Суетилов, Тютелькин, Гваделупов, Лиза и я остались. А еще часть оркестра и Тоня, как верная костюмерша звезды.
Пляж в Ялте
Шли час за часом, а новостей из Симферополя не было. Теперь мы уже не шутили даже мрачно, а пытались считать. До Ливадии недалеко, верст десять, даже с учетом того, что нас поселили ближе к Массандре (Гваделупов утверждал, что и того меньше), значит, хватит получаса. От Симферополя до Ялты верст восемьдесят, это еще три часа (здесь мы поспорили: Тютелькин твердил, что извозчики ездят не больше десяти верст в час, а Гваделупов заявил, что это по городским улицам, а по хорошему тракту все сорок можно!). Правда, если Любови Петровне удастся нанять машину, то выйдет быстрей.
Когда стрелки на часах показали полдень, мы дружно решили, что она непременно наймет машину, и сократили время на целый час. Потом решили, что машина обязательно будет быстрая и не поломается по дороге, а водитель опытный, не заплутает, и на всю дорогу хватит двух часов, потому Любовь Петровна даже успеет попить чайку в Ялте… А потом перестали считать совсем. Оставалось только ждать известий.
В начале третьего Строгачев позвал нас к себе. С первого взгляда было понятно, что ничего хорошего он сообщить не может.
– Бельведерский нашелся, но Павлиновой с ним нет.
– Что?!
Строгачев жестом остановил вскочившего Тютелькина и продолжил:
– Они поссорились, и Любовь Петровна ушла. Куда – он не знает. Забрала вещи и хлопнула дверью. Его из гостиницы не выпускают, пока не заплатит.
Суетилов зло фыркнул:
– Правильно делают!
Но Строгачева меньше всего волновала судьба безденежного Бельведерского.
– В Ливадийском дворце надо быть в половине пятого, машины подадут в три тридцать, выезд в четыре. Вызывают вас, вас и Павлинову, – он ткнул в Тютелькина и Суетилова. – И нескольких музыкантов, только немного.
– Там… знают? – чуть дрогнувшим голосом поинтересовался Суетилов.
– Нет. Поедет Елизавета Ермолова. Это лучше, чем ничего. В крайнем случае скажем, что Любовь Петровна заболела или сорвала голос.
– А Лизе говорить о Павлиновой?
– Нет. Пусть пока не знает, так лучше. И сами молчите. Может, удастся все-таки найти.
– Она могла отправиться в Москву, – бодро предположил Тютелькин. Но Строгачев только махнул рукой:
– Сейчас не важно. Только бы Лиза не сорвалась.
Я вспомнила его придирки к дворянским корням Лизы.
– А вы? – поинтересовался Суетилов.
– Я с вами. Будьте все готовы в три тридцать. А вы, – он повернулся к нам с Гваделуповым, – пока подумайте, куда еще она могла отправиться. Сообщать ее супругу нельзя, он ничего не знает.
Суетилов застонал, словно от зубной боли.
Я не удержалась, чтобы не сообщить Строгачеву о возникших подозрениях:
– Мне кажется, Лиза знала о планах побега, возможно, вообще помогала Любови Петровне. Но едва ли надеялась заменить Приму, это оказалось для нее неожиданным.
Строгачев махнул рукой:
– Сейчас главное – выступить, а уж потом будем разбираться, кто о чем знал и кто кому помогал. Если вообще будем…
Не слишком оптимистичное заявление, но он прав. Может, уже к ночи всем будет все равно.
Надо ли говорить, что все были готовы через пятнадцать минут? Суетилов сам трижды проверил все сценические костюмы Лизы, потом убедился, что фраки музыкантов выглажены хорошо, их инструменты начищены, а ноты не перепутаны.
Музыкантам сказано, что у Любови Петровны тоже приступ аппендицита, она в Тарасюках на соседней с Михельсоном койке, и строго-настрого запрещено разговаривать на эту тему.
Ливадийский дворец
Все нервничали, спокойна была только Лиза. В ней произошел-таки тот самый перелом, который был невозможен без алиби в виде Распутного. Теперь, когда необходимость оправдываться отпала,